Мы можем быть героями

Когда твоя жизнь переворачивается с ног на голову, нужно как-то пытаться удержаться, хотя, сказать по правде, все попытки бессмыслены. Это как балансировать на канате, протянутым над пропастью, не будучи профессиональным гимнастом, зная, что в конце все равно неминуемо грозит падение. И когда ты все-таки срываешься и падаешь в темноту, кажется, что все, происходившее с тобой до падения, — сон, а прошлое, настоящее и будущее заключается в том, что ты барахтаешься в воздухе и летишь в темноту. И это падение будет длиться вечно, и так же вечно вокруг будет тьма, в которой ничего не видно и не понятно. Эльза пока еще стояла одной ногой на этом самом канате. Она держалась, потому что у нее были для этого силы. Но не было никого, кто бы мог помочь ей. За краем пропасти остались все, она же была в середине, и потому никто не мог протянуть ей руку. Ее было не достать — вот насколько все далеко зашло. И, знаете, Эльза с трудом понимала, что происходит. А начало вовсе не предвещало ничего плохого. Эльза с утра убежала к подруге, и они до полудня смотрели вместе сериал, болтали и просто радовались жизни и тому, что они есть друг у друга. Вечером того же дня, когда Эльза ужинала вместе с отцом, раздался телефонный звонок. Он стал начальной точкой того кошмара, который ворвался в жизнь Эльзы, сметая все ее прошлое, а она осталась смотреть на руины, из которых ей необходимо будет пытаться по кирпичикам сложить новую жизнь. Но тогда Эльза даже не подозревала о том, что ждет ее, и спокойно доедала яичницу. Она слышала краем уха, как отец о чем-то долго и взволнованно говорил с кем-то, но не придала этому никакого значения. Ему часто звонили с работы, чтобы обсудить некоторые важные дела. Но когда отец повесил трубку и вернулся на кухню, Эльза поняла: началось. Мистер Разенграффе был не просто взолнован, он сел за стол и, не говоря ни слова, вновь принялся за ужин, но Эльза отметила, что он оставил на столе лишь кисти рук, а локти опустил, и, с точки зрения этикета, он все сделал правильно, но Эльза прекрасно знала своего отца, и если он молчал во время еды более одной минуты и не ставил локти на стол, значит, он нервничал. Значит, он что-то хотел сказать своей дочери, но не знал, с чего лучше начать разговор. Эльза выждала еще минуту, удостоверившись, что ее подозрения верны, а затем отложила вилку в сторону и спросила: — Какие-то неприятности? Отец поднял голову и посмотрел на нее. В его глазах она прочла кроме нерешительности еще и страх перед ней и тем, к чему он мысленно готовился. — Какие-то крупные неприятности, пап? — Эльза нарочно выделила голосом слово «крупные». — Нет, дочка, все хорошо, — он вымученно улыбнулся, и положил в рот кусок яичницы с беконом, принявшись энергично жевать. Эльза не спускала с него проницательного взгляда, и потому мужчине пришлось опустить глаза в тарелку. Эльза нахмурилась, но знала, что отец не выдержит и сам все расскажет. И действительно, еще через пять минут, мистер Разенграффе, доев ужин и отодвинув тарелку от себя, кашлянул, придал своему лицу как можно более серьезное выражение и твердым голосом произнес: — Дочь, нам предстоит нелегкий разговор. — Я вся внимание, пап. Мужчина не спешил приступать. Он зачем-то достал салфетку, некоторое время мял ее в руках, затем, будто вспомнив, что он собирался о чем-то поговорить с дочерью, выпрямился и откинул салфетку. Эльза сосредоточенно наблюдала за его движениями, мысленно приготавливаясь к самому худшему. — Итак, дочь, мы с твоей мамой уже несколько лет в разводе… были… И долгое время не общались. Мы тогда сильно повздорили, а причина-то ведь пустяковая была, и мы только сейчас это поняли. Она позвонила мне две недели назад, мы долго говорили по телефону. И поняли, как ужасно поступили с тобой и с Анной. Но вы должны нас понять, нам тоже тяжело далось это решение. И еще мы поняли, что сглупили сильно. Мама очень скучает по тебе… и, может, по мне тоже… Она зовет нас в гости, что скажешь? — Почему ты не сказал мне ничего об этом раньше? — Тогда все было неточно. Ида, вернее твоя мама, делала ремонт в квартире и не знала насколько он затянется. А сейчас она позвонила мне и сообщила, что ремонт завершен, и мы можем приехать в любое время. — Ты думаешь, я не захочу поехать? — Я знаю тебя, Эльза, и еще знаю, что ты сильно обижена на маму. — Дело не в обиде, пап, — Эльза укоризненно посмотрела на своего отца и покачала головой. — Ты помнишь, как мы разговаривали о том же спустя год, после того, как переехали в Чикаго. Мне было девять, и я тогда так обрадовалась, что рассказала всем одноклассникам о том, что переезжаю. Я сделала то же самое в двенадцать, но мне никто не поверил, все смеялись и говорили, что у меня не было мамы и никогда не будет. Помнишь, как ты пытался меня успокоить тогда? Помнишь, как купил мне новый мобильник, чтобы загладить вину, когда оказалось, что вы снова поторопились и решили, что ничего не выйдет? — Эльза вздохнула. — Я просто не хочу, чтобы все это повторялось. Я знаю, что тогда тяжело было не только мне, но и тебе. Возможно, нам стоит смириться, забыть обо все и жить счастливо. Вдвоем.

///

Машина подъехала к двухэтажному дому, возле которого росли три кипариса. От низкой деревянной калитки, выкрашенной в белый цвет, к входной двери вела выложенная плиткой дорожка, по краям которой росли довольно милые на вид клумбы с яркими цветами. Мистер Разенграффе вышел первым, Эльза наблюдала за ним в окно, сидя на заднем сиденье их старенького автомобиля. Отец постучал дочери в окно и улыбнулся — подбадривал. Эльза тоже попыталась выдавить в ответ жалкое подобие улыбки — немое уверение в том, что все хорошо, и она сейчас выйдет. Отец кивнул и направился к калитке. Дверь дома открылась, и на лужайку вышла женщина в фартуке и тапочках, со светлыми немного растрепанными волосами, и помахала рукой. Эльза глубоко вдохнула, закрыла глаза, выпрямилась, мысленно досчитала до трех, выдохнула и вышла из машины. В голове шумело от волнения, ноги дрожали, так что она некоторое время стояла, пытаясь успокоиться. — Не стойте там, проходите! — крикнула им женщина. Она нетерпеливо переминалась возле двери, не зная, подойти или остаться на месте и ждать. Мистер Разенграффе махнул дочери рукой и первый ступил за калитку. Эльза медленно последовала за ним, неуверенно оглядываясь по сторонам, будто надеялась, что еще не поздно повернуть назад и уехать. Но ее отец за несколько секунд своими широкими шагами пересек лужайку и поднялся по ступенькам к двери. Эльза видела, как женщина обняла его и поцеловала в щеку, видела, как он сжался от этого и, смутившись, опустил голову. Эльза остановилась возле ступенек, глядя на них серьезно, и молчала, не зная, что обычно говорят в таких случаях. В голове все еще шумело, но дрожь в коленях унялась. Женщина перевела взгляд на нее, и они несколько секунд смотрели друг на друга. — Боже мой, Лизи, как ты выросла! — первой не выдержала женщина. Она спустилась на первую ступеньку и глядела на нее с умилением и с подступившими к краешкам глаз слезами. — Я так скучала по тебе, дорогая. Я… Можно обнять тебя? — Она потянулась к ней, но Эльза отступила на шаг назад. Женщина поджала губы и опустила руки. — Тогда пойдемте в дом. Эльза подождала, пока ее родители зайдут в дом, а затем поднялась по ступенькам и неуверенно взялась за дверную ручку. Ей казалось, что стоит переступить порог, и она задохнется там внутри или умрет от страха. Она шагнула в дом и закрыла за собой дверь. Где-то наверху звякнул колокольчик. — Вы молодцы, что собрались и приехали. Я думаю, давно пора было сделать это. Нам с Анной и самим следовало приехать, но мы не решались, к тому же Чикаго такой большой город… — миссис Разенграффе видимо считала, что любое возникшее напряжение можно устранить разговором, и потому решила болтать без умолку. Эльза усмехнулась, потому что иногда люди никогда не меняются. Она смотрела по сторонам, на знакомые стены, увешанные фотографиями. Она видела на них улыбающуюся женщину с рыжеволосой девочкой, стоящих на берегу моря, рыжеволосую девочку в школьном сарафане и с огромными бантами, держащую в руках букет больше нее самой, ту же рыжеволосую девочку вместе с тремя другими девочками в нарядных платьях, которые держали в руках по диплому. Только на фотографии, стоящей на комоде, она увидела, помимо женщины и рыжеволосой девочки, ее отца и себя саму. Эльза тут же отвернулась, в носу защипало, и она закрыла глаза, чтобы не расплакаться. Это было последнее фото их семьи, сделанное за два месяца до того, как родители подали на развод. Майами-Бич, Флорида, место, где навсегда осталось их счастье. Эльза прошла на кухню. Голубые занавески на окнах сменились бежевыми в горошек, новый холодильник, увешанный магнитиками, новые шкафчики со стеклянными дверцами, в которых стояла новая посуда. Все было таким новым и чужим, что Эльза невольно подумала, тот ли это дом. И все-таки, это было именно то место, откуда она ребенком уехала почти десять лет назад. Она помнила эти наклейки на обоях, эту розовую плитку на полу. Она помнила, как за этим же самым столом проходили завтраки, как мама пекла на этой плите самые вкусные в мире блинчики… — Эльза, — отец подошел к ней и положил руки на плечи, — все хорошо? Она кивнула. — Тогда пойдем. Кое-кто хочет тебя увидеть. Эльза вздрогнула. Неужели это действительно произойдет? Они не виделись десять лет, и единственное, что осталось в памяти — это две рыжие косички и голос, который звал играть и будил по ночам. Эльза последовала за отцом, ноги казались тяжелыми, будто на них были ботинки из железа. Она слышала топот спускающихся по лестнице ног. Она слышала знакомый голос. Она чувствовала, что рядом не было ни отца ни матери — они решили оставить их наедине, потому что так было необходимо. Но Эльза знала, что это ошибка. Все происходящее — как один большой сон, и срочно нужно проснуться. Она хотела закричать, чтобы все это остановилось, чтобы ее вернули домой, потому что впечатлений уже хватило на целую жизнь. Анна спустилась по лестнице в гостиную, и встала, растерянно глядя на Эльзу. Она по-прежнему заплетала рыжие волосы в косички. Увидев старшую сестру, Анна выпрямилась и приняла серьезное выражение. Эльза поняла, что она стеснялась показать ей, как рада встрече, и потому не говорила ничего. — Здравствуй, — Эльза не выдержала первой и сдержанно улыбнулась. Ей хотелось сказать, что она безумно счастлива, что все эти годы скучала и ждала, хотелось обнять сестру и расплакаться, но Эльза не знала, будет ли это все правдой. — Оу, это было мне? — Анна тут же оживилась. — Здравствуй. — Она переступила с ноги на ногу, во все глаза глядя на сестру и размышляя, что бы еще можно было сказать. — Ты красивая. — Спасибо, а ты еще больше… Не в смысле, что ты стала больше, — Анна замахала руками, и этот ее оправдательный жест заставил Эльзу улыбнуться. — А что еще красивее. — Спасибо. — Пойдем наверх, я покажу тебе твою комнату. Комната, приготовленная для Эльзы, была небольшой, но очень уютной и светлой. Единственное круглое окно выходило на задний двор. В углу стояла кровать с большой подушкой в форме сердца и сидящим на ней плюшевым медведем. Рядом с кроватью — тумбочка, на ней букет лилий. У противоположной стены стояли письменный стол и шкаф. Эльзе показалось странным, что для нее нужно было перестраивать целую комнату. Она ведь приехала всего на пару дней. После небольшой прогулки по дому все сели за стол. Миссис Разенграффе наготовила множество угощений, которые Эльза с удовольствием попробовала и убедилась, что мама по-прежнему была лучшим в мире кулинаром. Правда, она заметила, что за столом отец с матерью странно поглядывали друг на друга, и Эльза насторожилась: в их глазах мелькала неуверенность и боязнь, мистер Разенграффе даже несколько раз будто хотел что-то объявить, но тут же переводил тему. Все решилось тем же вечером, когда отец приоткрыл дверь в комнату дочери и, убедившись, что Эльза ничем не занята, вошел. — Ну и как тебе? По-моему все довольно неплохо, — заговорил он. Эльза сидела на кровати, рассматривая плюшевого медведя, и на слова отца лишь кивнула. — Уже говорила с Анной? — Ни с ней, ни с мамой. — Поговори, — мистер Разенграффе сел рядом с дочерью. — Они очень волнуются и переживают. Не отталкивай их Эльза, они нужны тебе, особенно мама. — Она была нужна мне лет пять назад. И давай закроем тему. — Нет, мы не будем закрывать тему, — Эльза удивилась, каким твердым и серьезным был в этот момент голос отца, потому придвинулась ближе к нему. — Я хочу, чтобы ты знала. Причина нашего с твоей мамой развода во мне. Я изменил Иде десять лет назад, и не смог это скрывать. А она не простила… тогда. И мы совершили самую ужасную ошибку в нашей жизни, за которую не расплатимся до самой смерти. Мы разделили вас с Анной, потому что так тогда было удобно нам. Мы не подумали о вас, прикрылись болезнью Анны, и нашли кажущийся нам единственным и верным вариант. Я знаю, что как раньше не будет, но позволь нам все исправить. — О чем ты говоришь, пап? — Эльза нахмурилась, начиная понимать, к чему ведет отец. — Ты же не хочешь сказать… — Именно это и хочу, я хочу забыть о тех десяти годах и жить как прежде, вчетвером. Эльза замотала головой и закрыла лицо руками. Она знала, когда ехала сюда, что это может случиться, но старалась уверить себя, в невозможности этого. Она вспомнила про свою подругу, про сериал, который они должны досмотреть, когда она приедет, и разрыдалась.

///

Через две недели мистер Разенграффе закончил с переездом в Бостон и выставил квартиру в Чикаго на продажу.