Чувства наружу

      С недавних пор Тодороки начали преследовать довольно навязчивые мысли об одном и том же человеке. Он постоянно прокручивал в голове встречи, совместные с ним диалоги, и образ Махиру, словно наваждение, стоял перед взором. Он видел его ясные карие глаза и светлую улыбку. Казалось, стоит протянуть только руку и можно будет коснуться его. Лихт, сначала не совсем понимая природу родившегося внутри чувства, ходил мрачный и озабоченный, со складкой недовольства меж бровей. Чаще всего не замечая ничего, он врезался в стенку или в шкаф, над чем после вовсю ржал Хайд, наблюдавший подобные моменты. Пианист раздраженно фыркал на это и, чтобы не оставаться в долгу у своего сервампа, отправлял его в полёт. Вроде бы, обычная сцена в их повседневной жизни... Но «беззаконие» был далеко не слепым и видел, что творилось с его хозяином. За привычной маской, в глубине души он злился на себя за то, что не может признаться в своих чувствах Тодороки. Чувствах неуместных, неприемлемых, недостойных… недопустимых.       Так прошёл месяц. «Алчность» заметил, что рядом с Ивом старшего братца Куро, Лихт, на удивление, быстро смягчается. Хайду от созерцания этой картины хотелось рассмеяться, громко, надрывно и истерично, подобно сумасшедшему, но он лишь кривил уголки губ.       Когда наступала глубокая ночь и Лихт засыпал, сервамп поднимался на крышу и давал выход всему накопившемуся. Слёзы нескончаемым потоком лились из его глаз, обжигая щёки. Он закрывал лицо руками и, уже более не справляясь с собственными эмоциями, завывал, завывал навзрыд, сотрясаясь всем телом. Задыхаясь и давясь слезами, он хотел кричать, но ком, вставший поперёк горла, пресекал все попытки. Ещё некоторое время Хайд плакал, пока слёзы окончательно не иссякли. Перед глазами стояла пелена, а сами глаза были пусты; они уже не выражали абсолютно ничего. Он будто потерял смысл жизни, как тогда, когда погибла Офелия. Охваченный отчаянием, Лоулесс где-то в тёмных уголках своей души желал умереть и покончить со своими страданиями раз и навсегда. Но разве это возможно? Разве сервамп может умереть так запросто? Конечно нет. Ведь это наказание за его грех. Он жалок. «Желай, борись и не сдавайся!» — Хайд вздрогнул, услышав в своей голове голос пианиста. Далекий, едва различимый, подобно эху. Даже не голос — отголосок мыслей. Что-то щёлкнуло внутри. Лоулесс растянул губы в усмешке, поправляя очки, и спрыгнул с крыши. Правила, люди — теперь ничто не сможет удержать его. Он — «Беззаконие», «Единственный и неповторимый». Не в его характере сдаваться так легко даже перед самыми серьёзными трудностями.       Он отправился к дому человека, что был источником всех его проблем. По прибытию сервамп посмотрел наверх, на открытое окно, которое, будто бы приглашало его заглянуть в комнату. Ловко забравшись внутрь, Хайд смог лицезреть безмятежно спящего хозяина дома. Он цыкнул. У него в голове просто не укладывалось, чем этот сопляк был лучше него. Не сдержавшись, он выплёскивает своё негодование, ударяя кулаком по подушке, совсем рядом с головой Махиру, из-за чего тот неожиданно просыпается, медленно переходя из положения лёжа в сидя. — «Печально время наше. Задушена здесь доблесть честолюбьем, И милосердье изгнано враждою; Повсюду злые козни и интриги; Нет справедливости в стране родной», — процитировал Хайд. — Уильям Шекспир. — Хайд? — тихо спрашивает Широта, потирая сонно глаза. — Что ты тут делаешь? Что-то случилось? — Не приближайся к Лихту и даже не смей смотреть на него. Он — мой. Если же ты не прислушаешься к моим словам, то очень сильно пожалеешь, — состроив ироничное выражение лица, Хайд приставил острый конец рапиры к шее парня.       Махиру распахнул широко глаза, пытаясь понять, не снится ли это ему. Для того, чтобы убедиться, что это явь, он ущипнул себя за бок, тихо ойкнул и сглотнул набежавшую слюну. Он не спит — это точно. Взгляд пал на Куро, который ничего не предпринимал из-за слов Лоулесса: «Не двигайся, иначе я прямо сейчас убью твоего Ива. Ты же прекрасно знаешь, как я обходился со своими предыдущими хозяевами». — Сказать честно, я не понимаю тебя. Почему? — Я тоже не понимаю. Почему именно ты? Почему не я? — уголки его губ опустились, показывая подростку лицо, полное боли, и глаза, в которых плескалась ревность. — Хай... — договорить он так и не смог, потому что от ночного гостя и след простыл.       Широта заподозрил, что явно что-то неладное творится у этой парочки, раз Хайд себя так странно ведёт, поэтому он решил позвонить Лихту. Благо, ему как-то Розен Кранц дал номер пианиста на случай необходимости. Поднявшись с кровати, он взял телефон с тумбочки, отыскал в рюкзаке заветную бумажку и быстро вбил номер в телефон, нажимая на «вызов». Приложив телефон к уху, Махиру таки дозвонился до Тодороки и рассказал обо всём, что произошло. Лихт готов был рвать и метать, зовя Хайда к себе. Сервамп, конечно, отозвался, но увидев, что его Ив не в духе, уже развернулся и хотел было уйти, но его остановил властный голос хозяина: — Куда это ты собрался? Не хочешь объяснить мне, почему на тебя поступают жалобы от Махиру посреди ночи? — Ах, тебе, значит, уже донесли? Какая жалость, — посмотрел он на парня через плечо. — Не увиливай от ответа!       Сунув руки в карманы чёрной толстовки, Тодороки понесся на Хайда, совершив первый замах ногой, от которого Лоулесс смог еле уклониться, отпрыгивая назад. С ним было что-то не так и от глаз Лихта это не скрылось. Обычно Хайд с лёгкостью уворачивался от первого замаха ногой, когда их драка только начиналась, но сейчас в его движениях была какая-то медлительность. — Я не увиливаю, — он неохотно создал из своего шарфа рапиру и встал, выставив вперед правую ногу, чуть согнутую в колене. — Что с тобой, дрянной ёж? — Разговоры в сторону. Ты же хотел подраться? Так, давай, повеселимся! — и сверкнул своей фирменной клыкастой улыбкой. Сорвавшись резко с места, Хайд использовал скорость на максимум, чтобы проткнуть его своим оружием. — Глупец! — Лихт сумел отклонить острый конец рапиры, нанося дальнейшие удары по рабочей руке противника.       Когда Тодороки, наконец, отпрыгнул, то Хайд приложил свободную руку к только что атакованной руке, скрипя зубами от боли. Но затем быстро собрался, взял в другую руку рапиру и приготовился к следующему нападению парня, этим самым показывая, что не готов так запросто сдаться. Лихт не заставил себя долго ждать и принялся безостановочно бить в открытые места, пока Хайд пытался либо уклониться, либо защититься, держа больную руку за спиной.       В ходе сражения, у брюнета была изрезана во многих местах одежда, где и виднелись небольшие порезы, но в остальном никаких особо глубоких ранений на его теле не наблюдалось. Сервамп же, по своей неосторожности, был более помят: одежда на нём была вся в отпечатках от сапогов Лихта, очки вновь были безжалостно сломаны, а из носа и с разбитой губы стекали струйки крови. — Временное перемирие? — тяжело дыша, предложил Хайд, подкинув рапиру в воздух, дабы она исчезла. — Да. Нам стоит поговорить. — Хах, откладывать в долгий ящик не приходится, — невесело произнёс он, присаживаясь на диван. Лихт последовал его примеру и сел, но чуть подальше, держа какую-то дистанцию. — Да, я наведывался в гости к Иву своего старшего брата. — Зачем? — Просто хотел кое о чём его предупредить. Пока ты не спросил, зачем это нужно было всё, я хочу сказать, что знаю о твоей влюбленности. Но, пойми, твои чувства не взаимны, — он опустил голову, от чего чёлка скрыла его глаза. — Что насчёт меня, моего странного поведения, то во всём виноват ты. Меня просто пожирало изнутри неприятное чувство. Я не мог смотреть на происходящее, поэтому и решил вмешаться, всё так же не понимая, что ты нашёл такого в нём, чего нет во мне. Ведь я люблю тебя! — голос его дрожал. Он лишь хотел намекнуть Лихту о своих чувствах, но вместо этого, чисто случайно у Хайда вырвалось признание в любви.       Лихт старался слушать, не перебивая, но когда дело дошло до последней фразы — он сильно удивился. Эта эмоция отразилась не только на его лице, но и на лице Лоулесса, который запоздало прикрыл себе рот. Пианист остолбенел на время. Поверить в услышанное было непросто. Розыгрыш? Не похоже на это. Ёж, на редкость, серьёзен и искренен. Тодороки задумался. Тогда, что же он сам чувствовал по отношению к Хайду? И чувствовал ли вообще хоть что-нибудь, кроме раздражения и ненависти? Да, у них часто расходятся мнения, что приводит к постоянным стычкам, но это не мешает им быть Дуэтом Жадности, да и Хайд никогда ему не даёт заскучать, вечно вытворяя что-нибудь этакое. Бесячий засранец. Губ парня коснулась едва заметная улыбка. Стоит признать, всё же какие-то чувства присутствуют.