Тысяча оттенков

Он зачем-то бежал. Без цели, без конечной точки, просто отчаянно бежал вперед, надеясь выплеснуть всю скопившуюся ненужную энергию, агрессию, всё то непреодолимое желание заполнить пустое пространство вокруг себя и в своих мыслях. Когда дорога впереди перестала быть различимой и он понял, что забрел в самую глубь леса, скелет остановился. Беглец сжался, потерев костлявыми ладонями руки под курткой – будто бы ему резко стало нестерпимо холодно и мокро. Шел дождь, серый, холодный, бьющий буквально в каждую клеточку подсознания – достаточно болезненный для и так изнывающей души. Ночь тихо и блекло таяла в небе, а липкий, простуженный влагой воздух – навевал в тяжелую атмосферу ещё большую тревожность. Он усмехнулся. Одна и та же картина, одно и тоже, каждый день. Но ему уже всё равно. Даже если в этом бесконечном дожде что-то перемкнет, что-то изменится – он не заметит этого. Иногда кажется, что эта сырость вокруг– просто его состояние, то, что происходит внутри. Да, Даст в прямом смысле этих слов прекрасно понимает, как это, когда болит душа. Он чувствует это постоянно, но никогда не посмеет сказать, что привык или смирился. К такому невозможно привыкнуть. Он в полном порядке, цел и здоров, не чувствует какую-либо боль… а внутри, где-то в подсознании, ломает, невыносимо, до дрожи, ломает каждую кость, будто ударная доза наркотика отравляет организм. И будто бы он знает, что это яд, знает, какую зависимость вызывает эта гадость, и ничего не может с этим сделать. Остается только привыкнуть к этой боли, начать жить с ней… А потом начинает даже казаться, что она прошла, или стала тише, но нет, она никуда не девается, просто ты уже слишком привык ощущать ее. Вот что значит, болит душа. Вот что значит, одна маленькая дрянь, одна боль, отравившая собой абсолютно всё. Спусковой крючок, застрявший внутри твоего подсознания, готовый в любой момент щелкнуть и привести в действие взрывчатку, болезненно убьющую всё живое, что ещё осталось в твоем теле. Душа болит именно так, а не жалкими, бесполезно капающими слезами. Дасту не часто удавалось вынырнуть из этого состояния. Слишком нечасто, чтобы вообще называть себя живым. И даже сейчас, когда чувство любви к жизни необъяснимым образом вернулось, когда он начал привыкать ощущать что-то светлое и хрупкое, всё снова полетело к чертям. Казалось, совсем недавно он жил только холодной расчетливой местью. Десятки убийств и мёртвых, ничем не виновных монстров проносились мимо него, нигде не задерживаясь и ничего не меняя в нём. Ему было плевать, сколько крови и праха осело сегодня на его одежде. Ему даже нравилось ощущать чужую боль и слушать отчаянный шёпот расстающихся с жизнями. Даст вообще уже не думал, что что-то когда-нибудь сможет изменить его. Или хотя бы загасить ту боль, с которой он жил. Капли дождя равномерно стекали по его скулам, тонкими струйками бежали вокруг глазниц, ненадолго задерживаясь в уголках застывшей и такой типичной для всех скелетов улыбки. Всегда безумная, сейчас она скорее выглядела поникшей. Дождь намочил одежду и от этого становилось холоднее. Холод он ещё чувствовал, сегодня по крайней мере. Даст усмехнулся этой мысли. Иногда настолько привыкаешь жить внутри себя, что становишься похож на живого мертвеца. Ходишь, дышишь, говоришь – но ничего не ощущаешь. Ни вкуса еды, ни запаха крови или дождя… И кто выдернул его из этого состояния? Маленький, чрезмерно жизнерадостный скелет, сущий ребенок с задорными звёздочками в глазницах. И кто вернул обратно? Он же… Даст нервно сжал кулаки – хотелось кого-то убить. Снова. Да, иногда он чувствовал зависимость от убийств. Но такова его натура, его жизнь. Даже чистые, исполненные светлого долга монстры, считающие себя защитниками и хранителями мультивселенной, позволяют себе убийства. Но они остаются героями, ведь убивают во имя мира и света, так? Каждый убивает ради того, что считает истиной. Только вот всякая ли истина оправданна? И какой болью может отразиться это убийство в душе другого? Об этом никто не думает. Вот и он не должен думать, когда в очередной раз заносит оружие над жертвой. Ей просто не повезло сегодня. Ему же – не везет всю жизнь. Даст никогда ни на что не надеялся. Всякие надежды являли собой пустой звук, приносящий только разочарование. Ровно так же, как и глупые попытки довериться кому-то, подпустить к себе ближе, чем хотя бы на один метр. С кем он в принципе общался? С тех пор, как жизнь показала ему, каким дерьмом она является, обратив его в безумного убийцу, он общался разве что с такими же искалеченными и отбитыми маньяками, кем и являлся сам. И ещё с братом, незримо присутствующим рядом с ним каждый день. Скелет вздохнул. Даже Папайрус сейчас молчит… С другими же он не говорил никогда. Только убивал, без жалости и без сомнений. Пока однажды не встретил того, кого убивать не захотелось. Блу не видел в нём убийцу. Этот неугомонный ребенок не смотрел на него со страхом или недоверием – он улыбался ему, так искренне, как не мог никто. И он так сильно напоминал брата… Осколки той нормальной жизни, которую Даст уже однажды потерял. Он сам не понял, как это произошло, но он нарушил всё, чему следовал. Он подпустил слишком близко, начал доверять, позволять себе чувствовать давно забытые нежные чувства, начал любить… Но не это было самым страшным. Даст наконец начал надеяться. На то, что Блу также любит его в ответ, на то, что Блу всегда будет рядом, никуда не пропадет, и что самое главное – никогда не предаст, как другие. Неугомонный шутник сам это говорил. Он уверял Даста в том, что он ему нужен, что он любит, и что они всегда будут вместе. Что же теперь? Даст горько усмехнулся, дернув капюшон. Тот упал на плечи, позволяя дождю крупными каплями падать на череп. Он поднял голову, устремив глазницы к небу, полностью открываясь холодной влаге – и отчаянно безумно засмеялся. Он снова совершил ошибку. Никогда нельзя ни на что надеяться. Никогда нельзя доверять. Как внутри него вообще могла поселиться надежда, что такой, как он, может быть нужен такому, как Блу? Глупо было думать об этом. Блу пропал уже почти неделю назад. И нет, не пропал в каком-то страшном смысле этого слова – он исчез только для Даста. Последние дни их общение показалось скелету несколько напряженным, но он не предал этому особого значения – теперь же, анализируя всё спустя время, он понимал, что зря. Конечно. Ведь Блу слишком добрый, чтобы обидеть отказом напрямую. Или же… Даст просто ему надоел? Он не отвечал на сообщения, звонки, не приходил на места встречи. Блу будто бы избегал любого общения с Дастом, даже банального «привета» в ответ на сообщение. Сначала он начал беспокоиться. Мало ли что могло случиться… Но после пары вопросов друзьям Блу, стало окончательно понятно, что тот игнорирует только Даста. «Всегда будешь рядом, да?» Даст не мог, не желал и просто даже боялся знать, почему Блу так поступает. Он предался единственному доступному ему чувству – отчаянью. Простого равнодушия хватило, чтобы сломать его доверие и снова вернуть в ту мрачную чащу леса, в которой он когда-то давно заблудился. И теперь, бесцельно бродя под этим чертовым дождем, Даст чувствовал, что уже не выберется так просто.