Давай

Фенрир - большой злой волк, так они все говорили; зябко ёжились даже у самого огня, огрызались на зелёного малолетку, пытающегося скалиться в ответ, но инстинктивно зажимающего хвост между худющих задних лап. Признающего право сильных и взрослых не делиться с ним мясом и вином, как это обычно и бывало даже и в Йотунхейме, если тройняшкам по каким-то причинам случалось разлучаться. Испуганного. Он – погибель богов; и зачем его привели в Асгард? И забывали, что сами же так решили, снарядились в поход с оружием наперевес и полными флягами. Никто им этого не предлагал. Удивительно, молчал в этот раз даже Локи. Наверное, как раз потому, что лучше всех них знал своих детей – и всё же не спешил сводить с ними знакомство ещё ближе. Тюру выпала честь участвовать в этом походе, поэтому он видел всё своими глазами – и делал выводы. Покинув Йотунхейм, отпрыски, выродки будто обрели новый простор для роста. Тепло оказалось для них вполне благоприятно, как будто и не было в них крови ледяных великанов: можно было практически проследить взглядом, как мальчики наливались новой силой с каждым мигом, а девочка просто дивно похорошела - живой своей частью, разумеется. Мёртвая, наверное, сдерживала, не давала стать больше, достигнуть размеров настоящей великанши. И слава Одину; отважные боги и с двумя-то детьми едва справлялись. С детьми! И что же из них такое могло бы вырасти? Если кто и знал, то молчал испуганно. Но настоящий вопрос был в другом: как не дать им достигнуть вершины могущества? Если бы Тюра спросили, он бы сказал: верните это на место, закройте двери на все засовы и ждите Судного дня. Всё, что боги не трогают и о чём не вспоминают, как правило, как правильно, живёт себе спокойно за пределами их досягаемости, и ему нет никакого дела до чужих страхов и зычных пророчеств. Сложно, конечно, надеяться на усидчивость и спокойствие детей Локи… Но там, на родной земле, росли бы они медленнее, это уж точно. Было бы больше времени на подготовку к войне. Как всегда, слишком много рассудительности было у Тюра для бога этой суровой стихии. Впрочем, находились покровители бойни куда отважнее и проще, чем он, так что об упадке боевого духа мидгардцев беспокоиться не приходилось. А вот о сохранности Асгарда - вполне. Пожалуй, увидев малышей Локи, Один и сам понял свою ошибку. Хоть что-то мудрое сделал - разделил их. Змея закинул на самое дно морское, девочке подарил давно пустующие подземелья, которым как раз не хватало хозяйки. По этим детям сложно было предположить, довольны они или разочарованы, злы или покорены, но порядки наводить оба начали почти тут же - земля заходила ходуном, холодом повеяло... Это пока богам ничем опасным не грозило. Хотя бы в ближайшее время. Оставался младшенький. Его едва сдерживал и самый прочный намордник, но в глазах уже поселилась затравленная, исконно волчья тоска. Он никогда раньше не бывал так всерьёз с братом и сестрой порознь. Вот, теперь крутил головой туда-сюда, силясь получше оглядеться в светлом чертоге, вычислить наилучшую стратегию для нападения или бегства. Что именно он избрал для себя, Тюр предположить и не рискнул бы. И не пришлось. Один успел раньше, чем волк закончил озираться - одним движением перерубил ремни и цепи. Совершенно не подумал, что мог и задеть малыша. Как и о том, что теперь было с ним делать всем асгардцам. А может, наоборот, увидел слишком многое, не поддающееся изменениям? Ясное дело, любимцем богов Фенрир не стал. Серый дичился, да и острый его оскал не вызывал особого рвения погладить даже у всесильных. И рос-то сын Локи не по дням, а по часам, как говорится. Вечный голод терзал его, изгибал в причудливые петли юное тело с безжалостностью резвящегося с великанами Тора. Боль делала взрослее и опаснее. Впрочем, если по чести, волчок старался избавиться от неё всеми силами - промышлял охотой и грабежом, но многого не добивался, ведь каждый из его именитых родственничков, что ни говори, пёкся о своих землях куда больше, чем о близких, тем более таких зубастых, и готов был стрелять на поражение. Боги - вполне справедливо - видели не ребёнка, а будущего врага. Сын Локи жил как животное. Неудивительно, что же ещё могло из него вырасти, как не переполненный злобой монстр. Тюр не хотел этого – ну, хотя бы для блага Асгарда и собственного спокойствия. Он, конечно, прекрасно умел обращаться с молотом и копьём, но всегда предпочитал действовать другими способами, строить планы и говорить с противником. Странная тактика для его времени, потому неудивительно, что его чурались остальные боги, а искренние молитвы всё реже касались его ушей. В общем-то, и дел у Тюра особенно не было. Может, именно из-за этого он стал тем, кто первым нашёл Фенрира по своему желанию и принёс ему сладкого, сочного мяса? Дар волк проглотил в один присест. С интересом покосился на незваного гостя, ожидая подвоха. Точно же копьё принёс, как, скажем, дядюшка Тор на прошлой неделе. И пусть метил в живот, шкура этого волка была твёрже камня – и удар пришёлся вскользь, больше раззадорил. Зато славно они поиграли тогда в догонялки… Может, и сегодня выйдет не хуже? Не копьё в этих руках? Значит, секира? Острый меч, что Фенриру уже как зубочистка? Но подвоха не было. Тюр неловко почесал бороду и что-то негромко промычал себе под нос. Он совершенно не представлял, как нужно говорить с детьми, особенно такими большими и клыкастыми, подозрительно щурящимися и напрягающими лапы – пусть не догонялки, но, скажем, в мяч всесильным божеством поиграть тоже неплохо. Одно неверное слово - и целым наверняка не уйти. Проверять как-то не особо хотелось. Приходилось задавать вопросы. - Ты не наелся? - бог вдруг заметил, будто впервые, как гнётся Фенрир к земле, точно под тяжестью невидимого груза. Серый взглянул с удивлением, не по-доброму оскалился. Новая игра, что ли? Какая-то… непривычная. И говорил он не очень уверенно, потому как уже понемногу начал от этого отвыкать. В его новой жизни ему больше был нужен навык уворачиваться от стрел. - Нет, никогда. А что, есть ещё что-то? Тюр вздохнул. Дел у него не было, как, на удивление, и детей. А у собратьев его, как раз потому, что у них дети были - свои собственные, не было совершенно никакого желания воспитывать и наставлять ещё и неуправляемого сына Локи, уже обогнавшего многих в росте и ещё больших – в силе. Боги и богини, вершившие иногда судьбы мира, даже не представляли, как воспитывать своих отпрысков. Не говоря уже о по-настоящему трудных подростках. Тюр, если честно, тоже не представлял, но трудные задачи он любил - разве не так становишься героем? Когда находишь ответ, который до тебя считался потерянным без надежды найти? - В следующий раз будет, - пообещал мрачно, что-то прикидывая в уме. И слово своё, на чудо, сдержал. Каждый день Фенрир, казалось, становился всё больше. Скоро его уже нельзя было даже почесать за ушком, он чурался таких телячьих нежностей, а вот телятину просил исправно. И рыбу, и козлятину... Вообще, как и все подростки, он был совершенно неразборчив в еде. Личные стада Тюра заметно поредели, но мальчишка так ни разу и не сказал, что сыт. Впрочем, со временем лютый голод всё же вроде как перестал его томить с такой неистовой силой. Там, где раньше через слово слышалось голодное ворчание, неожиданно нашлось место беседе. Тюра часто путали с Тором мидградцы, а если не путали, то совсем никогда не звали. Фенрир же звал исправно и каждый день. Они сошлись довольно коротко для порождения тьмы и аса. У них было, что обсудить и чему поучить друг друга. И всё время мира, чтобы сойтись в шутливой схватке на золотых полях, заботливо расчёсываемых, будто окладистая борода, небесным ветром. И пусть в такие моменты зубы волка сверкали близко, а глаза его были полны радостью битвы, Тюр почему-то больше совсем не боялся. Он знал уже, каким тихим и покорным бывает неостановимый смерч, когда они устраиваются на ночлег, и как умеет просить о сказках – неуверенно, нервно прядая ушами, совсем как испуганный конь. И как слушает – забывшись, вывалив мясистый язычище из восторженно приоткрытой пасти, приглушая искрящие угли глаз. Сказки, в основном, были про Локи. Но это совсем не мешало двоим под восхитительно-звёздным небом, каким уже не полюбуешься в наши дни, строить планы и выдумывать истории, главными героями которых станут они. Два удивительных побратима, мохнатый и каменный, сколько подвигов они совершат, сколько ночей проведут ещё бок о бок до конца времён… Может быть, ближе, чем стоило бы. Но кто бы заметил? Тюр любил это время, каждое мгновение, проведённое так беззаботно. Но вместе с тем, он никогда не забывал, что снежно-белые, как вершины гор под солнцем, клыки Фенрира для других, чужих ему - в первую очередь остры и смертоносны. Он ведь и в самом деле погибель богов. Не хотелось бы верить – и Тюр просто так не верил, но он спрашивал Хеймдалля и видел всё это будто своими собственными глазами. У них у двоих, беззаботных друзей, на самом деле, так мало оставалось мгновений… Со временем о существовании мохнатой проблемы вспомнили и все остальные боги, прежде лишь радовавшиеся, что большой и страшный серый волк перестал им досаждать. Они решили проведать его, проверить и испытать теперь - и ужаснулись, когда выкормыш Тюра шутя рвал любые верёвки, хвастаясь, играл скрытыми под шерстью мышцами. Где-то в глубине души он всё ещё был щенком, потому и похвалялся своей зловещей силой совершенно по-детски перед воспитателем. Посмотри, вон, большой я и могучий, выносливый; теперь меня видно издалека и я могу оббежать весь мир, не запыхавшись даже. Может быть, с тобой на спине. Но не могло это всё, увы, кончиться так просто и безболезненно. Тюр не слишком хотел смотреть и слышать, он и так знал, что ему предстоит потерять, поэтому, не говоря ни слова поперёк воли Одина, всё же увёл Фенрира дальше в поля и фьорды; там они резвились, слушая дикий рёв раненных заходящим солнцем волн. Так - вслушиваясь - засыпали бок о бок, не доставая оружия, не разводя костёр. Не было ничего теплее во всех девяти мирах волчьего бока, вжавшегося в беззащитную спину, и тихого - когда-то - сопения, теперь заглушающего шум прибоя. Маленький зверёныш вырос. Было это не так беззаботно, как могло бы быть, но и не так болезненно. Теперь же судьба кружилась над ними валькирией, почувствовавшей запах крови, и требовала расплаты. С каждым драгоценным мигом она спускалась всё ниже на тяжёлых, тёплых, остро кромсающих край неба до выступающих капельками крови звёзд своих крыльях. По её разумению, в мире ничего не давалось просто так, никому, даже сыну Локи, даже Тюру, бескорыстно, если вдуматься, ответившему на тихий скулёж в ночи, который никем другим не был даже услышан. Настал день, когда Один нашёл их. За ним на почтительном расстоянии, приутихнув на время, двигались остальные. Всеотец же легко держал в руке нечто едва уловимое глазом, но несущее на себе печать силы. И это что-то - знали они все, даже сам Фенрир - было неизбежно и уготовано только лишь для большого и страшного волка, погибели богов. Теперь он хотя бы мог оправдать это своё величавое слишком для щенка имя угрожающим внешним видом. И, наверное, острым умом. Никогда они это не обсуждали, никогда не искали виноватых и не бросались унизительными, как камни, словами, но молодой волк не стал спорить, не повёл даже ухом, когда только что дремавший в его объятьях Тюр занял своё место рядом с Одином. Всё совершалось так, потому что иначе не могло. Они, конечно, говорили о подвигах, но бог и зверь не смогли бы долго выстоять против такой толпы. Приходилось опускать голову ниже и поджимать хвост. Но мысли их оставались свободными, взгляды - заточенным друг на друга. Сюжет с цепью повторялся до мельчайших деталей - разве что Фенрир теперь упрямился больше обычного, как мог, оттягивал свой конец. Конечно, изначально было понятно, что нечто невидимое и явственно колдовское наверняка не порвать даже тому, кто заслоняет небо. А вот улизнуть бы от него с улыбкой, как умел Локи... Но, увы, он такому не научил своё дитя. Он и сам стоял где-то там, позади, смешавшись с толпой и старательно отводя взгляд. Зато Тюр был здесь, гораздо ближе, чем мог себе позволить. Он ничего и не обещал словами, никогда не позволял себе этой вольности, но у них были ночи, истории и вино до рассвета из одного бурдюка. От этого невозможно было отречься. Не казнь, а плата; только каждый из них платил по-своему. Фенрир готовился провести вечность без малого на цепи, как сторожевая шавка. Тюр же смело вызвался, вышел вперёд и, глядя в глаза своему выкормышу, без обмана положил руку меж горячих, острых, белоснежных, как шейки красавиц, зубов. О, он прекрасно знал их остроту и опасность. И именно поэтому не боялся. Рука, к тому же, была та, которой он обычно держал щит, а не оружие. Вот так потеря для бога войны. Впрочем, оно того стоило. С самого начала стоило. И поэтому, когда Фенрир понял: цепи стянули его так, что невмоготу, даже пошевелиться в них трудно, не то что их разорвать, а боги кругом хохочут и тычут пальцами, даже Локи не сдерживает жестокой, изрезанной шрамами своей змеиной улыбки - и тогда волк не потерял себя. Не забылся, не забился в приступе бессмысленной ярости. Точнее, не раньше, чем свершил своё последнее деяние. Под тяжестью цепей он пригибался к земле почти так же, как в юности, когда его в козий рог скручивал голод. И взгляд его со взглядом Тюра оттого был почти на одной линии. Бог войны не привык бояться. Не так, как могли бы другие. - Давай, - он ободряюще улыбнулся. Мол, ну бывает, ну что уж тут поделать. Не так уж всё это надолго, Рагнарёк настанет раньше, чем все мы думаем, подкрадётся ближе и ударит под дых больнее. И пусть мы встанем с тобой по разные стороны, как суждено давно, всё же биться друг с другом мы не станем. Не то нам уготовано. Да и смогли бы мы? С искренней радостью смертельного боя, не думая ни о чём другом, кроме первой крови... Может быть, это и к лучшему, что всё так быстро, просто и неизбежно, будь то наше расставание или моя откушенная тобою кисть. А выбирать в этом мире не могут даже боги. Этот миг так труден, он последний из наших общих, но и он пройдёт - и никогда больше снова нам не придётся переживать эту мучительную разлуку. Стало быть, и что-то хорошее ещё осталось? Стало быть, не оттягивай. Сделай это, Фенрир. Давай.