give me abs

— Трид… тридцать черт возьми два!       Откуда у этого парня безумные идеи вроде накачать себе кубики за ночь, никто толком не знает. Чангюн же уверен только в одном: это невозможно. Не станет его плоский, к тому же мягкий живот подтянутым и рельефным за несколько часов. Брюнет лежит на тренажере уже примерно полчаса, и с каждым поднятием складочки на его животе не становятся меньше, а хотелось бы. Хотелось бы, как у Хосока — эстетично и сексуально. Хотелось бы не чувствовать себя бесформенной жижей во время… Да, многого хотелось бы, но ноги по-прежнему худые, руки длинные, а плечи хоть и широкие, но угловатые до ужаса. И Гюн смотрит на себя в зеркало не то чтобы с отвращением, но «могло бы быть лучше», — думает каждый раз. А затем вновь садится на тренажер, берет не слишком тяжелые гантели и тянется, сгибаясь в три погибели, все еще на что-то надеясь. Чангюн сейчас в положении, когда вся комната вверх ногами, стоит ему расслабиться и прилечь и, кажется, он уже красный как сваренный, о Господи какой вкусный и калорийный, краб. Хосок говорит, для диеты это не годится, а сам уплетает рамен за обе, правду сказать, похудевшие щеки, и в любом состоянии выглядит сногсшибательно. И сейчас Гюна обязательно сшибло бы с ног, если бы он не лежал на тренажере, переводя дыхание. Потому что Хосок заходит в их домашний спортзал, пялясь в телефон, в этой идиотской форме.       Чангюн всегда хотел взять его в этой дурацкой майке без намека на рукава, даже в блядском атлетическом поясе, что слишком эротично подчеркивает талию. Черт, брюнет всегда считает Хосока чересчур сексуальным даже в старых спортивках, болтыхающихся чуть выше колен.       Он поворачивает кепку, под которой собраны ядовито-розовые волосы, козырьком назад, и внимательно листает что-то в телефоне. Чангюн пялится, совершенно не стесняясь и думает, правда ли старший его не заметил, или это достойная игра в игнор? Затем уголки губ Хосока поднимаются, он включает The Weeknd, прибавляя звук, и говорит, даже не взглянув на младшего: — Как успехи? — Серьезно? — Гюн возмущен слегка, потому что розововолосый ухмыляется, подтягивая короткие шорты, и смотрит на Има с издевкой, как второму кажется.       Хосок садится в ногах Чангюна, сразу же сгребая его лодыжки в ладонях и улыбается, не говоря больше ничего. Он на лиса похож, такой же хитрый и молчаливый, как никогда. Младший лишь закатывает глаза, собираясь с излишним пафосом сделать упражнение, но в итоге корчится, как подбитая пташка, с усилием поднимаясь и хватаясь ладонями за поручни. Их лица всего в нескольких сантиметрах друг от друга, но Чангюну впервые хочется не поцеловать эти чертовы пухлые, изогнутые губы, а повторить грубое «Ты серьезно?» Хосоку еще раз. Потому что на фоне Weeknd поет о сексе, а Гюн надрывается, как тупая лошадь, умудряясь при этом терпеть издевающегося, превосходно выглядящего хёна прямо перед носом.       Чангюн вытрахал бы из него эту улыбку за двадцать минут. На прорезиненном полу их домашнего недоспортзала. Игнорируя парней, смотрящих телевизор в соседней комнате. — Еще несколько дней назад ты предпочел вечер фильмов походу в зал со мной, — Хосок сводит ноги младшего, нажимая на колени, от чего упражнение становится более правильным и более убийственным для Гюна, — что изменилось сегодня? — Не хочешь делиться кубиками? — фыркает брюнет, замирая в позиции лежа и, кажется, уже не собираясь подниматься обратно. — Неужели ты будешь чувствовать себя увереннее, трахая меня с кубиками пресса на животе?       Чангюн замирает, когда гантели из его рук буквально выпадают, приземляясь с глухим стуком на пол. Он пытается выглядеть спокойно, даже с чуть сбитым после упражнений дыханием и мыслью «Я убью Минхёка и отрежу его длиннющий язык». — Вот же трепло, — тихо бормочет Чангюн, закрывая лицо руками и расслабляясь, ведь отчетливо понимает: отговорки неуместны.       Хосок тянет его ноги на себя, вынуждая младшего подняться, и Гюн делает это, тяжело вздыхая прямо в губы розововолосого. Ему приходится напрячься, чтобы удерживать торс на весу, но только не отпрянуть, только не отдалиться от Ли, улыбающегося криво, изгибая губы и явно… намекая. Чангюн, хвала небесам, выучил каждое выражение прекрасного лица наизусть. Брюнет напрягается лишь сильнее, когда старший закрывает глаза, льнет своим глупым кругленьким носом к гладкой щеке Гюна. И трется. Как кот, желающий внимая. Желающий, чтобы его накормили. И Чангюну от этого легко в груди, но тяжело внизу живота. Он хватается руками за поручни незамысловатого тренажера, лишь бы не свалиться головой вниз, потянув за собой Хосока, что ерзает, взбираясь на колени младшего. Худшая поза в жизни. И даже от нее становится тяжелее там, где начинает пульсировать. Там, где жарче, чем в чертовой Африке. Чангюну нужно хоть попытаться править этим балом. Он прерывает свои тихие вздохи, когда пухлые губы Хосока слишком увлекаются терзанием мочки уха младшего. — Ты же только пришел в зал, перес- ох, — Гюну до потери равновесия осталось почти столько же, как до потери рассудка, стоило Ли прикусить нежную кожу за ухом. — Мне прекратить?       Его голос ниже, чем обычно, в подобные моменты. Он тянется, словно карамель, и в конце концов растягивается в такое же длинное, расцветающее яркими пятнами созвездие в голове Чангюна, как краснеющие засосы на открытой шее. И младший не может сказать ни слова больше, и возразить этому демону, инкубу, не иначе, тоже не может. Он откидывает голову и наконец заваливается на спинку тренажера, что стоит под весьма интересным углом. Голова младшего оказывается ниже бедер, которые Хосок, немедля, седлает уже более уверенно. Он пользуется наклоном, даже тем, как растянутая, неуместная на тренировке кофта Чангюна оголяет полоску гладкой, под нужным светом даже золотистой кожи внизу живота. Руки старшего тут же тянутся к ней, забираются под серую толстовку и настойчивыми прикосновениями изучают желанное тело. Наверное, Хосок слишком редко говорил, что… — Ты прекрасен.       Он склоняется над Чангюном, как над произведением искусства, задирает кофту выше. Ведет носом, все еще как голодный, наглый кот, вдоль плоского, а от напряжения еще и втянутого до предела живота младшего. Чангюн набирает воздуха побольше, и даже представить себе не может, как сильно краснеет то ли от позиции почти что вниз головой, то ли от слов Хосока. А старший и не думает останавливаться. Его губы горячее, чем предполагалось, и если они оставят ожоги на коже Гюна, то брюнет не против. — Идеален для меня, — шепчет так громко, что даже музыка не мешает Чангюну слушать… слушать, и убеждаться, что никого лучше Хосока в этом мире, как бы, не существует.       Он влюблен по уши, и глупо думать об этом, когда старший ерзает превосходной задницей прямо на эрекции Гюна. На фоне Weeknd все еще поет о сексе, а у парней, кажется, именно он и намечается. Прямо посреди их домашнего спортзала. Чангюн надеется, что Хосок закрыл дверь на замок. А если нет, то он хотя бы надеется, что старший будет достаточно громким, чтобы никому не пришло в голову заглянуть в самый неподходящий момент. Потому что брюнет срывается, обхватывая ладонями лицо Ли. — Иди ко мне, детка, — шепчет жарко, почти неразборчиво, но это совершенно не важно.       Потому что сначала сталкиваются их языки, а потом уже губы. Потому что Хосок по-блядски стонет, изгибаясь в спине и опирается руками об пол позади головы Гюна, чтобы не раздавить его к чертям собачьим. Его возбужденный член трется об орган младшего через где-то три с половиной слоя ткани, и это больше, чем можно выдержать, чтобы не застонать еще раз. И еще. И много низких, утробных стонов во рты друг друга, пока языки сплетаются лениво медленно, но со страстным напором одновременно. И чертов Weeknd, под музыку которого секс становится в разы ярче. После Чангюн обязательно напишет что-то настолько же… склоняющее к действиям. А сейчас, ему ни витамины, ни музыка особо не нужны, потому что Хосок теряет здравый смысл окончательно, лихорадочными движениями стягивая кофту брюнета, что хрипло от долгих поцелуев смеется, путаясь в рукавах. А розововолосый не теряет времени. Кусает острые ключицы с особым удовольствием, зализывает ранки и неустанно бормочет что-то глупое о красоте Чангюна. Чангюна, пальцы которого путаются в густых, чуть жестких от частого окрашивания волос. В его голове уже звездочки и самолетики от крови, ударяющей в мозг, и еле собравшись с силами, младший бормочет: — Дай мне… господи-и, — Хосок прикусывает кожу внизу живота, так близко к резинке спортивных штанов, — дай мне подняться, детка.       Он любит, когда Чангюн зовет его так. А еще «мой хороший» и «дорогой». В особенности, когда Хосок с упоением отсасывает младшему. И все потому, что плевать Ли хотел на разницу в возрасте и телосложении. Только с Чангюном Хосок чувствует себя таким… уязвимым, желанным, ведомым. Он улыбается широко и глупо, поднимается на ватные ноги совершенно нелепо, и как только брюнет встает тоже, потягивая затекшую спину, Хосок тянется к застежке своего пояса. — Не снимай, — бормочет Чангюн, накрывая своей ладонью руку старшего, и прижимается вплотную, покрывая невесомыми поцелуями линию его челюсти, — хочу тебя в этой чертовой спортивной форме.       Хосок громко и тяжело выдыхает прямо в ухо Гюна, а второй забирается проворными ладонями под короткие шорты кислотно-желтого цвета, тут же матерясь, шипя. Он не надел белья. А значит знал, зачем или за чем сюда шел. Шлюха. Его, Чангюна, личная шлюха, обвивающая руками шею младшего и без слов просящая. Задница Хосока — больше, чем искусство. Она прекрасна на ощупь, упругая и совершенно гладкая. Короткие ногти Чангюна оставляют красные полосы на фарфоровой коже, ладони с силой сжимают попу, призывно оттопыренную. Хосок уже не может дышать через нос. Его обжигающее дыхание заставляет Гюна потеть лишь сильнее, а его руки — смелее прикасаться. Раздвигать половинки, ласкать кончиками пальцев сжимающуюся дырочку. Хосок без слов умеет просить. Он мычит и хмурится, выглядя абсолютно очаровательно, и Гюн улыбается, обнажая острые зубки, а затем кусает его подбородок опять, опять и опять. Пока ноги не подкашиваются от ощущения, как узкие стенки пульсируют вокруг всего одной фаланги пальца младшего.       Хосок издает тихое, надрывное «Блять», прежде чем оттолкнуть Чангюна без особого желания. Его шорты остаются небрежно завернутыми, а на брюнете лишь абсолютно лишние штаны, от которых старший решает непременно избавиться. Он падает на колени, будто обессиленный, и стоит Чангюну приоткрыть рот от неожиданного падения розововолосого, первый тут же прикусывает ребро ладони, сменяя удивление восторгом и предвкушением. Хосок поддевает резинку спортивных штанов вместе с бельем и требовательно тянет одежду вниз, обнажая ровные, безупречно красивые ноги Гюна. Брюнет небрежно переступает стянутые тряпки, а от вида возбужденного члена прямо перед своим лицом, у Ли слегка дыхание перехватывает, будто впервые. И так всегда. Он никак не смирится с мыслью, что они принадлежат друг другу. Никогда не смирится.       Чангюн не может устоять перед желанием обхватить основание своего члена рукой, чтобы провести головкой вдоль пухлых, приоткрытых губ. А затем смотреть, как они начинают блестеть от естественной смазки, как одна маленькая капля скатывается вниз по подбородку. Хосок прикрывает глаза в блаженстве, складывает ладони на коленях в покорной позе и ждет. Ждет, пока Гюн мучительно медленно подхватывает капельку смазки большим пальцем, чтобы вернуть ее к губам старшего. Чтобы второй облизал его с пошлым причмокиванием и неистовым наслаждением. Хосок прекрасен в том, как он делает это. — Тебе правда… так нравится это? — шепотом спрашивает Чангюн, с надрывом в голосе из-за того, как широко Ли открывает рот, выставляя язык.       «Конечно, черт возьми, нравится».       Гюн матерится про себя, направляя член, дотрагивается головкой до горячего, донельзя влажного от большого количества слюны языка, и с придыханием повторяет навязчивое «Черт». Ему бы продержаться до конца, при виде этого Хосока, обхватывающего ярко-розовыми губами головку его члена и втягивающего щеки до острых лезвий вместо скул. Старший умудряется ухмыляться одним лишь взглядом, смотря исподлобья, и насаживается ртом на член без особого труда. Пока его губы не касаются пальцев Гюна, младший не совсем уверен, что Ли сделает это. Но он убирает руку, Хосок отстраняется с громким хлюпающим звуком, а затем берет его полностью. Так глубоко, что у Чангюна голова откидывается назад сама по себе, а перед глазами только звезды. Нос розововолосого упирается в короткие волоски на лобке младшего, а горло сжимает его так сильно внутри, что кончить второй готов прямо сейчас. И ему приходится вплести пальцы в волосы Хосока, отстранить его через силу и немой просьбой, но умоляющим взглядом, принудить замедлить процесс. Ли улыбается довольно и хищно, даже не думая убрать слюну, стекающую по подбородку к шее, а Чангюн стонет низко и утробно даже от этого вида.       Хосок берет его член еще раз, только не так глубоко. Играет языком, нажимая на щелку и щекоча чувствительную уздечку. Гюн слепо ищет опору позади себя, и наконец садится на сидение одного из многочисленных тренажеров, излюбленного Хосоком до затертой кожи на обивке. И тогда второй ползет за ним, как тот самый кот, изгибаясь в спине и оттопыривая задницу, за которую брюнет умереть готов. Ли облизывает губы, и когда покрасневший от возбуждения член Чангюна в который раз оказывается в их плену, младший не сдерживается, направляя его за щеку. У него буквально отвисает челюсть от вида того, как натягивается кожа, демонстрируя очертания его головки, и как Хосок закрывает глаза, что чуть слезятся от его стараний. Гюн обводит пальцем его щеку, чуть надавливает и утробно стонет, откидывая голову и несильно, но ощутимо ударяясь об железный поручень чудовищного тренажера. Зал — худшее место, из всех возможным. Хуже разве что общая кухня, ведь столешницы там скрипят до невозможного. — Я сегодня как раз собирался тренировать бедра и ноги, — хрипит Хосок, поднимаясь и чуть покачиваясь из-за ватных, затекших от одной позы ног. — Хочешь сделать это сам? — Только если ты мне позволишь. — Господи, о чем ты вообще?       Хосок морщится забавно, роясь в кармане своих коротких шортов, а затем достает оттуда маленький пакетик со смазкой. Чангюн хрипло смеется предусмотрительности своего парня. Но смех становится абсолютно лишним, когда старший облизывает губы и смотрит на брюнета томно, совершенно не многозначительным взглядом. Он разрывает пакетик, выдавливая приятно пахнущую смазку себе на ладонь, а затем наклоняется, подхватывая губы Гюна своими, терзая их влажным поцелуем. Смазка с его ладони капает прямо на головку члена младшего, заставляя его шикнуть от холодной капли, медленно стекающей к основанию. Хосок ловит каждый тихий звук своим ртом, наконец обхватывая возбужденный орган Чангюна рукой и обильно покрывая его смазкой. Он оказывается сидящим на коленях брюнета совершенно неожиданно, не разрывая поцелуя и не убирая руку. Только когда старший отодвигает шорты, позволяя головке члена оставить влажное прикосновение на открытой из-за широко разведенных ног расселине, Чангюн хрипло и лениво спрашивает: — Не нуждаешься в растяжке, дорогой? — Я в тебе нуждаюсь, — низко бормочет старший.       Он самостоятельно направляет головку к заранее подготовленной, уже слишком давно пульсирующей дырочке, пока Чангюн жадно изучает руками его талию, так узко затянутую атлетическим поясом, спину, прикрытую тонкой тканью свободной майки и руки, напряженные и слегка влажные от пота. Хосок хмурится, издавая громкий, прерывистый вздох от первого проникновения. В нем только головка, горячая и пульсирующая, растягивающая податливые стенки, и парень опускается ниже, с застывшим наслаждением на лице. Чангюн мягко улыбается его сведенным к переносице бровям и нежно целует уголок открытых в немом стоне губ. Ему и самому тяжело сдерживать свои руки, вцепившиеся в спину старшего. Тяжело сдерживать желание повалить столь сексуальное тело на ближайший мат и оттрахать его до потери сознания, до боли в спине, ногах, руках, да во всем теле, черт возьми. И когда Хосок насаживается до конца, заполняя себя полностью, Чангюн чувствует его твердый член, упирающийся младшему в живот сквозь тонкую ткань шортов.       Розововолосый открывает глаза, без шанса сосредоточить мутный взгляд на лице Гюна, что безустанно кусает губы и терпит, давая старшему привыкнуть. Отдавая всю власть в его руки. Тогда как ладони младшего спускаются вниз по широкой спине, очерчивают резинку шортов, а затем тянут ее вверх, заставляя Хосока сильнее изогнуться, оттопырив упругую задницу. Ткань давит на основание члена Чангюна, добавляя немыслимое количество ощущений его измученному возбуждением телу. — Двигайся, сладкий.       Хосок слушается. Он быстро и часто кивает, вызывая у Гюна очередную улыбку, а затем поднимается так, что внутри его тела остается лишь головка, прежде чем с громким шлепком насадится опять. До упора. До громких, несдержанных стонов обоих парней. Старший откидывает голову, прибавляя темп. Чангюн гладит его бедра, мышцы на которых перекатываются от ритмичных движений, и думает невзначай, разве секс не лучше изнурительных тренировок? Хотя, учитывая то, как часто они занимаются подобными вещами, Гюн должен был стать как минимум бодибилдером.       Младший припадает губами к вспотевшей шее, дабы заглушить собственные стоны. Его слух ласкает прекрасный голос Хосока, его томные вздохи, неожиданные оханья от особенно глубоких проникновений. Руки старшего цепляются за плечи Чангюна, царапают их едва не до крови, а бедра лишь ускоряют свои движения. Шлепки тел становятся громче музыки, а Гюн с упоением вылизывает каждую венку на соблазнительной шее и спускается ниже, к ключицам и чуть приоткрытой из-за глубокого выреза груди. Оставляет россыпь маленьких темных засосов и стонет от своего же произведения. — Ты… ох, так прекрасен, — тянет Чангюн, обхватывая руками желанное тело с большей силой, направляя его и помогая двигаться.       Член Хосока по-прежнему скован мягкой тканью, на которой влажное пятно с каждой секундой становится все больше. Он отчаянно ищет трения, прижимаясь к Чангюну сильнее, и стонет так громко, нуждаясь и без слов умоляя, что брюнет утробно рычит, решая сменить позицию. Он помогает Хосоку подняться, а потом, как и фантазировал ранее, толкает его на маты в углу комнаты. Склоняется над старшим, целуя его искусанные губы все с большим остервенением, в нетерпении вновь заполнить собой нуждающееся тело. Не глядя, Гюн стягивает промокшие насквозь шорты, откидывает их в неизвестном направлении и раздвигает ноги Хосока так сильно, как это может позволить его растяжка. И от открывшегося вида на стены лезть хочется. От того, как обильно истекает смазкой его твердый, покрасневший от желания разрядки член.       Чангюн подхватывает ноги уже плохо соображающего Хосока, закидывает их на сгиб своих локтей, а затем наклоняется, сгибая старшего едва не пополам. Только чтобы поцеловать его опять, чтобы поймать этот чрезвычайно громкий стон, когда головка члена младшего первым же проникновением надавливает на простату. Хосок содрогается под Чангюном, лениво, не отдавая себе отчет в действиях, отвечая на требовательный поцелуй. Его руки ищут, за что бы ухватиться где-то позади, а в итоге цепляются за края мата, норовя порвать его. — Ч-черт, я так близко, — чертыхается Гюн, до беспорядочного ускоряя движения, — посмотри, что ты делаешь со мной, малыш.       Хосок уже не может смотреть. Он закатывает глаза, затем закрывая их и откидывая голову. Его тело изгибается дугой, а стенки сильно сжимают Чангюна внутри. Младший понимает, что они оба больше не в силах терпеть. Выходит из покрасневшей, пульсирующей дырочки, и отпускает одну ногу Хосока, позволяя себе обхватить их члены одной рукой. Он ритмично надрачивает, громко и несдержанно вздыхая в рот старшего, давая их губам шанс лишь на легкое прикосновение. Потому что Хосок, кажется, не соображает уже вовсе. Его тело пробивает крупная дрожь, на губах застывает громкий стон, и как только белесые капли начинают покрывать втянутый до предела живот, Чангюн кончает тоже от изумительного вида. Повторяет имя старшего, словно мантру, смешивая свою сперму с его на бледной коже. По инерции он еще несколько секунд толкается в собственную руку, а затем тяжелым грузом обрушивается на тело Хосока, прижимаясь щекой к горячей груди. Его темные волосы лезут старшему в рот, вызывая уставшую улыбку, и тогда Ли запускает в них длинные пальцы, прочесывая. — Полагаю, тренировка нам сегодня уже не нужна, — хрипит он, сорванным и непривычно тихим голосом.       Чангюн может лишь лениво улыбнуться, крепко обнимая Хосока и думая, что кубики у него все-таки появятся.