Тихий вечер

Ветер, дувший с той стороны просторной палатки целителей, заглянул в неё и рассыпал все травы, которые так бережно собирали коты, заботящиеся о племени. На дворе стояла глубокая ночь, со стороны палаток воителей было слышно сопение, и было ясно: весь лагерь спит, кроме одного кота, находящегося в пещере. Серая его шерсть вся всполошилась от потоков ветра, а лапы мелко дрожали от холода. Когда он услышал шелест листвы, раздавшийся совсем рядом с ним, то понял, что теперь ему придётся заново перебирать все лекарства, чтобы разложить всё по местам. Он вздохнул, сгорбив свою спину и наклонился к листочкам, вдыхая их запах. Неведомая тяжесть так и хотела обрушиться на него, прибить его к земле, заставить не шевелиться. Воробей знал, что не было тяжелее ноши для него, чем собственные переживания. Он осознавал, что волноваться ему было не о чем, кроме трав, но не понимал, откуда такой груз навалился на его совесть, и пытался заставить его ничего не делать. Кот начал раскладывать лапами травы, постепенно удаляясь в свои мысли, в поисках найти проблему, из-за которой он сейчас так убивался. Воробью было непозволительно хворать, пусть даже из-за мыслей, тяготящих его. Он отчётливо чувствовал усталость, смешанную с разочарованием. Что его разочаровало? Он подумал о Листвичке - кошке, которая была целительницей до него, своей наставнице и матери, не воспитывавшей его. Целитель уже готов был снова разозлиться на неё, вспомнив их с Белкой обман, который привёл к распаду семьи, и не одной. Однако вместо привычной злости почувствовал лишь сожаление. Пусть он её простил, но при мыслях о нарушении сразу двух законов раньше он был как минимум раздражён, а сейчас ощущал лишь сострадание к кошке, которая ошиблась. Воробей понял, что говорить, что Листвичка не воспитывала своих детей, неверно. Конечно, не она была с ними в детской, не она каждый раз интересовалась у них, как у них дела, не она играла с ними, когда они были лишь котятками. Но Листвичка всегда была с ними рядом. Как незримая тень, она наблюдала за Остролистой, Львиносветом и Воробьём, волновалась за них, мягко пыталась направить, подсказать, помочь. А с Воробьём она проводила больше всего времени - пусть и они часто ругались, ссорились, но именно благодаря ей он научился быть целителем, таким важным для своего племени. Бурая кошка была замечательной наставницей, и относилась к нему как к равному, не пыталась показать ему, что он слепой, а просила его помощи и совете, доверяя своему сыну. Воробей вдруг дёрнулся от мысли о том, что она не вела бы себя так, не будь он её сыном. Но вспоминая Ольхогрива, которого они выучили вдвоём, понял, что она всё равно оставалась замечательной наставницей. Когда сын предводителя и глашатой стал их учеником, Листвичка с Воробьём даже сблизились, найдя компромисс в своих отношениях. Теперь он знал, что целительница была его матерью, и она могла открыто показать себя в этом статусе, пусть редко пыталась. Поэтому Воробью даже не на кого было высказать раздражение, ведь кошка не пыталась строить из себя маму. Но всё же порой она проявляла себя с этой стороны: нежно касалась хвостом его бока, смотрела на него с любовью и заступалась за серого целителя, когда он участвовал в каких-то размолвках. Он так задумался над своей матерью, что не заметил, как просто опускал голову, перестав разобрать травы. Почему-то грусть его не отпускала, и он продолжил так стоять. - Воробей? Голос. Мягкий. Такой знакомый, наполненный нежностью с удивлением, таящий в себе вопрос, некое беспокойство и волнение. Листвичка тихо вошла в пещеру, подходя к нему. Он был полностью уверен, что сейчас снова раздражиться на её подкрадывания, но ничего не произошло. Вдруг отчаянно, до боли захотелось рассказать её всё, поделиться, узнать мнение. Кошка, кажется, почувствовало его состояние и напряглась. Кот больше не мог читать мысли, но понял, что его поведение серьёзно поразило Листвичку. Воробей уже давно прославился своей сварливостью и непоколебимой уверенностью. Он повернулся в её сторону, пытаясь уговорить себя снова выглядеть бесстрастным. Но вместо этого, потянувшись к ней, он произнёс: - Листвичка... Столько разочарования, боли и чувства вины он уловил в своём голосе, что внутри даже содрогнулся. Только её имя могло значить бесконечно много, хранить в себе его чувства и переживания. Листвичка бросилась к нему, но остановилась, вплотную пододвигая свою морду к его морде. Он почувствовал разочарование, понимая, что она боится его. Серый кот слишком часто одёргивал её попытки себе помочь, пресекал ласку и заботу. И сейчас стоял перед ней, понимая, что не надо было. Ему очень сильно захотелось прижаться к материнскому боку, вдохнуть тепло шерсти и запах своей матери - и неважно, кого, Листвички или Белки. Листвичка потянулась к нему и спросила: - Что с тобой? Один вопрос, а заставил встрепенуться, отвлечься от мыслей, снять с себя часть груза и взглянуть на себя трезво. Он покачал головой и пошёл к своей подстилке, усаживаясь на пол. Кот не мог открыться ей, глядя на неё. Конечно, он её не видел, но чувствовал, что она смотрит в его глаза. Он подвернул хвост и повернулся к ней спиной, опустив голову. Кошка тихо подошла к нему, надеясь узнать, что с ним. С волнением она заглянула за его плечо, касаясь своей шерстью его. - Все эти коты... Она встрепенулась, будто не ожидала ответа. - Они погибли... Великая битва, Зелёный кашель, банда Темнохвоста, - Воробей покачал головой. Вот и он признался самому себе, что его так тяготило всё это время. - Остролистая, Лисохвост, Огнезвёзд, Тростинка, остальные... - при упоминании сестры он дёрнулся. Вдруг он неожиданно почувствовал нежное, трепетное прикосновение к своему плечу. Листвичка ласково коснулась его носом, разделяя его чувства. Сердце его затрепетало, он благодарно повернул голову к ней, впервые в жизни ощущая признательность за заботу о нём. - Они мертвы. Мы не смогли их спасти. - Воробей, - сказала Листвичка. - Такова была их судьба. Они все положили свои жизни на то, чтобы мы жили, чтобы наши котята жили, а племена процветали. Мы не могли их спасти, ведь раны их были слишком серьёзны. - Но Лисохвост! - яркая вспышка возмущения со стороны Воробья не отпугнула Листвичку. - Мы с тобой вместе пытались вылечить его, но не вышло, - кошка опустила голову. - Всё, что мы должны сделать для него, так это помнить его жертву, как и всех остальных. - Медуница не сказала нам о ранах. Почему я не почувствовал запах заражения? Вина нахлынула на него, утаскивая всё дальше. Из-за него кошка позволила себе умереть, хотя долг целителей не допустить этого! Порой коты пытались не беспокоить о своих ранах, но ведь они понимали, что это верный путь к заражению! Кошка наверняка знала, на что идёт. - Воробей, ты не обязан чувствовать всё, - она мягко опустилась рядом с ним на пол, повернувшись к нему и касаясь хвостом его. - Ты был занят другими котами. Мы с тобой оба не отрываясь лечили раненых, и в смерти Медуницы нет твоей вины. Он понимал, что она права. Так неотвратимо права. Листвичка за годы, что была целительницей, стала мудрой кошкой. Кот всё прислушивался к себе, ожидая волн раздраждения и возмущения, но их всё не было. - Иглогривка, - голос его сорвался, и он прижал уши. Стыд накрыл его, когда он понял, каким показывает себя перед кошкой. Но остановиться он не мог, понимая, что никто другой его не выслушает. - Она погибла из-за меня. - Она выжила из-за тебя. Если бы не ты, то она умерла прямо на месте, парализованная. Благодаря тебе она стала тренироваться и так долго прожила. Даже я не сделала бы такое. - Но ведь я её заразил... Он подумал о своём брате, который раньше всегда был рядом. Возможно, будь он сейчас здесь, Воробью бы не пришлось выговариваться Листвичке. - Она бы всё равно от кого-нибудь заразилась. Он задумался насчёт Львиносвета. С тех пор, как у того появились котята, они почти не разговаривали. Братская близость, казалось, совсем испарилась и теперь коты молча жили в одном лагере, думая о своих долгах и выполняя их. Прекрасные дни юношества теперь казались далёкими. Даже "смерть" Остролистой в туннелях не разделила их, а только сблизила. Она показала, что они только вдвоём друг у друга, и они могут в любой момент потерять брата. Но настоящая смерть кошки не повлияла так на них, и теперь коты просто приветливо перекидывались парой слов. Конечно, Воробью хотелось подойти к брату, но гордость не позволяла. Так почему же теперь он открывал душу Листвичке? - Тебя что-то ещё тревожит. Я же вижу. Листвичка коснулась его хвостом, будто напоминая о себе. Она всё ещё сидела рядом, но заметно успокоилась, когда кот начал рассказывать ей о своих переживаниях. Воробей лёг в свою подстилку, сворачиваясь в клубок. Ну уж нет, об этом он Листвичке точно говорить не будет! Пусть она ему и мать, но они никогда не были так близки. Кошка подошла с его спины, всё ещё ожидая ответа. - Ты можешь мне сказать. - Почему? Она растерялась. - Ты хорошо знаешь, что я люблю вас с Львиносветом. Как и люблю Остролистую. И я не могу позволить себе сделать вам больно. Он вспомнил, как она опускала глаза на Совете, когда Остролистая сказала правду об их рождении, нарушавшем два закона. Тогда ярость охватила его, и он безумно разозлился на неё за её поступок, совершенный много лун назад, который чуть не убил Остролистую и заставил их с братом чувствовать себя в родном лагере чужими. - Ты можешь думать что угодно, Воробей, но это не было моей ошибкой, - словно прочитав его мысли сказала она. Голос прозвучал резко холодно. - Я не виню тебя, - признался он. - Но это... очень личное. Внезапно мысль о прекрасной белой кошечке промелькнула в его голове, но он быстро отогнал её. - Насчёт твоего брата, да? Воробей удивился проницательности Листвички. Всё-таки она видела его насквозь. Кот поглубже запрятал нос в свои лапы. Он пытался закрыться от неё, но в глубине души хотел, чтобы она была рядом. - Да. Листвичка аккуратно опустилась рядом, пригнувшись рядом с ним. Она всё ещё чувствовала себя неловко, находясь так близко к сыну, однако не дёргалась. Воробей держался из последних сил. Ему безумно захотелось всё рассказать, но он чувствовал, что будет жалеть об этом. Всю жизнь он пытался показать себя самостоятельным и серьёзным, что сейчас было неловко открываться кому-то. Он вновь почувствовал укол грусти и сожаления, после чего ответил ей. - Я не чувствую былую связь между нами с Львиносветом. Листвичка понимающе склонила голову. - У Львиносвета своя семья и... - Я знаю это! - Воробей вытянулся, заметав хвостом по полу. - Хватит говорить такие очевидные вещи, которые я могу заметить! Листвичка легла рядом с ним, приготовившись к беседе. - Но подумай, Воробей. У вас у обоих своя жизнь. У Львиносвета своя семья, котята, подруга. Разве ты не счастлив за них? Острый укол зависти пронзил Воробья, когда он вспомнил своё расставание с белой кошкой. Как бы ему хотелось прожить такую жизнь! - Счастлив, - всё же признал он, пряча свои мысли о древней кошке. Листвичка задумчиво помолчала, будто догадываясь, что здесь что-то ещё. Однако не стала ничего говорить и лишь произнесла: - Вы были очень близки с ним. Я знаю это. Как и мы с Белкой. Но если сейчас вы не общаетесь так много, как раньше, вовсе не значит, что вы меньше друг друга любите. Воробей осознал истину её слов. Он всё равно любил своего брата и заботился о нём, и не думал раньше, что тот делает так же. - С Остролистой всё было проще... Воробей задрожал, вспоминая свою сестру. Бойкая кошка больше всех пострадала от тайны, изменилась, признала, что не являлась кошкой из пророчества и погибла за своё племя. Листвичка дёрнулась, после чего прижалась к нему. Он буквально чувствовал её боль и грусть о дочери, которую она потеряла. Как, наверное, было ей больно осознавать, что из-за её секрета чуть не погибла дочь. - Когда вы маленькие, всё кажется проще... Воробей понял, что она устремилась мыслями во времена, когда они с братом и сестрой были котятами. Тогда всё было проще, и никаких секретов не было. - Я устал... - простонал Воробей, признавая и открывая душу до конца. - Я так устал, Листвичка! Устал копить в себе все сожаления потерь, устал винить себя за смерть близких мне котов, устал чувствовать себя неправым... Волна отчаяния накрыла его с головой. Он был словно в воде, барахтался в волнах, пытался выбраться, бороться, доказать всем и себе самому. Он не хотел быть целителем, но стал. Он не желал терять соплеменников, но они гибли перед ним. Он не хотел раскрывать секрет рождения, но он был раскрыт. Он не хотел ловить взгляды жалости со стороны других, не желал казаться чужим, не желал быть слабым, не хотел оставлять Половинку Луны там, куда не мог добраться. Он не хотел быть слепым. Вдруг что-то тёплое и родное прошлось по его боку, ласково касаясь его шерсти. Листвичка нежно вылизывала его, как маленького котёнка, аккуратно распрямляя его шерсть и грея своим телом. Воробей удивился, как вдруг почувствовал, что так и должно быть. Вот оно - материнское тепло, которого ему так не хватало. Забота и ласка, которая ему была нужна. Он отказывался от этого, желая казаться сильным, но на самом деле только слабел. Он повернулся к ней и уткнулся носом в шерсть, вдыхая её аромат. Впервые он осознал, что всё так, как и должно было быть: с того зимнего дня в лесу, когда они брели в лагерь, прошло много-много лун, и сейчас он снова чувствовал мать рядом, заботящуюся о нём. И тогда он наконец сказал то, что давно должен был сказать и признать: - Я благодарен тебе и Белке за то, что вы вырастили нас. Многие коты имеют лишь одну маму, но у меня их было две. Вы любили нас и заботились о нас. Спасибо! Листвичка замурлыкала, успокаивая его и продолжая вылизывать. Он знал, какое облегчение и счастье она чувствует. И сам был счастлив не меньше.