* * *
Она была той, с кем можно было посидеть в гостиной с чашкой теплого чая, пока за окном идет проливной дождь, звонкими ударами стуча по кровле и стеклу, и обсудить что-то бессмысленное и повседневное, будь то приятный запах скошенной травы около его дома, либо же рассказы о ночном звездном небе. Рядом с ней Вэриан не чувствовал одиночества, он ощущал себя нужным и интересным, ведь девушке было так увлекательно слушать его, казалось бы, малосодержательные монологи, которые несли в себе долю чего-то сокровенного, чего-то личного для самого же юноши. Он мог рассказывать историю про купца, что время от времени наведывается в эту деревню и просит что-то купить из его, казалось, бессмысленных товаров, ведь практически никому не нужны были его дурацкие побрякушки, ожерелья из ненастоящих драгоценных камней, самодельные фигурки животных из глины, какие-то гербарии либо же осколки стекла с поломанными ракушками. Вроде все это было таким ненужным и лишним, бесполезным, как и его попытки что-то продать. А ведь все алхимические эксперименты Вэриана жители деревни тоже не воспринимали всерьез. Говорили: «да кому нужны твои опыты!», «лучше бы отцу помогал!», «вот молодежь пошла, ерундой занимается всякой!» и «вот же дурак». — Твои опыты просто чудесны! — хлопает в ручки Рапунцель, когда Вэриан снова описывает один из своих экспериментов, которые он проводил пару месяцев назад. Рассказ его был таким же ярким и красочным, так что девушка в голове сразу представила картину происходящего, словно сама присутствовала с мальчишкой в день, описанный им же. Вэриан любил ей рассказывать что-то, но больше всего ему по душе было слушать ее. Историй у девушки было бесчисленное количество, правда во время рассказа каждой из них она слишком спешила, тараторила и отвлекалась на какие-то маленькие детали, которые, вроде бы, никакой смысл в историю не принесли бы, однако юноше почему-то было приятно послушать. Рапунцель могла рассказывать про женщину, которая готовила просто чудесный хлеб в своей же пекарне, а аромат свежей выпечки дурманил голову. Но во время рассказа она отвлеклась на синичку, которая сидела на окошке пекарни и чистила клювом перья, и сколько бы хозяйка дома не пыталась ее прогнать, птица всегда возвращалась на место. — Пару взмахов крыльями сделала, — говорит, — и… Хоп! Взлетела в воздух! Сделала пару кругов над пекарней, чирикнула что-то на своем, на птичьем, а после опять вернулась на свое же место, на то самое окошко, представляешь? И снова перья начала чистить! Вэриан улыбался во время ее историй. От Рапунцель всегда исходило что-то теплое и родное, что-то такое, что он не чувствовал долгие годы. Она словно была его старой лучшей подругой, хотя познакомились они не так уж давно, всего-то три недели назад. Вэриан любил во время ее рассказов греть руки об чашу с горячи чаем или поглаживать Рудигера, которому нравилось отдыхать, устроившись клубочком на его коленях, словно котенок. Но, не смотря всю ту «солнечность», которую излучала Рапунцель во время своих милых историй, от нее всегда исходило что-то… холодное? И это был не тот самый «холод», присущий каким-то строгим и уверенным в себе людям, которым плевать было на проблемы простолюдин. Нет, Вэриан чувствовал холод в реальности, словно рядом с ним было не солнце, а луна, сияние которой даже в самую облачную ночь юноша мог почувствовать на своих же руках. Двоякое чувство. Порой, становилось жутковато. Но все эти мысли перебивал милый девичий голосок, который снова грел Вэриана лучше всякого чая или теплого енота, спящего на коленях. — …а потом, представляешь, он испугался меня и так закричал, что звон еще долго стоял в ушах! — смеется Рапунцель и Вэриан чувствует, как голос ее секундами позже отдаляется. — Ладно, мне, пожалуй, пора. Приятно было снова посидеть с тобой рядом и поговорить о всяком. — Ты придешь завтра? — голос алхимика отчего-то дрогнул, да так, что самому стало неприятно; он словно молил ее наведаться к нему на следующий день, а не просто попросил, как подобает друзьям. — Естественно, я приду, — он чувствует, как девушка улыбается. — Я всегда буду навещать тебя, Вэриан. — Обещаешь? — Конечно! И минутой позже в доме становится тихо. Так тихо, что было слышно сопение Рудигера, который явно не собрался покидать свое теплое место на коленях хозяина еще долгое время. Но юноше, в принципе, не особо хотелось будить его. С каждым уходом Рапунцель Вэриан замечал одну вещь, которая до сих пор не дает ему покоя, и которую он, вероятнее всего, никогда не осмелится сказать: после каждого ухода Рапунцель ее чашка с уже холодным ягодным чаем оставалась нетронутой.* * *
Он часто забывал надевать защитные очки во время своих экспериментов. «Ничего же не случится, если я один раз ими не воспользуюсь, ведь так? Ведь правда?» — Вэриан просто глупый наивный мальчик, который так свято верил собственным словам, будто бы его это спасет.* * *
— Здравствуй…? — незнакомый голос раздался где-то слева от Вэриана, пока он сидел около собственного дома в тени, слушая, как птицы поют на деревянном заборе и как трава шелестит под его босыми ногами. — Привет, — спокойно здоровается мальчик в ответ, даже не дергаясь. — Твой голос мне незнаком. Ты не из нашей деревни? — Ох, нет! — девушка, кажется, размахивает руками в жесте некого отрицания. — Я мимо проходила, решила зайти, и, вот, тебя увидела! Сидишь совсем один, тебе, наверное, грустно… А хочешь, я расскажу тебе что-то? У меня много историй! — Давай, — соглашается он и чувствует, как мурашки бегут по его шее, ведь от подсевшей девушки слева от него веет чем-то непривычно-холодным. — Правда-правда? — кажется, она не верит собственным ушам, ведь юноша отчетливо услышал в ее голосе счастье. «Наверное, ей тоже одиноко» — думает Вэриан и попадает прямо в цель. А после ему предстоит услышать еще много историй от загадочной девушки, которая лишь к концу их первой встречи вспомнит о том, что не представилась; извинится за это три раза, голос ее снова заиграет каким-то красками и она, попрощавшись, уйдет, обещая ему напоследок, что точно навестит его завтра.* * *
Один неверно-добавленный элемент; одна неверная ошибка в виде обыкновенной забывчивости о простых правилах безопасности, которая обошлась ему очень и очень дорого. Глаза щиплет слишком болезненно; слезы текут со щек, а мученический вскрик Вэриана эхом разнесся чуть ли не всей его родной деревне; жгло глаза слишком сильно, он пытался вытереть их руками, но в итоге растер еще больше, только ухудшив ситуацию. Алхимик до крови раскусил свои губы в попытке перебить эту мучительную боль, однако все было тщетно. Глаза неимоверно слезились, а Вэриану ничего не оставалось, как упасть на колени и чуть ли не ползать по полу от боли. Он размахивал руками, кричал и извивался, пока случайно не опрокинул другие склянки и колбы, пустые и наполненные различными примесями, на пол, тем самым разбивая их. Вэриан пытался открыть свои глаза, но это было слишком болезненно, а перед собой он видел лишь мутные цветные пятна, некогда бывшие его лабораторией, смешанные с чем-то черным. — Вэриан! — Квирин мгновенно прибежал на крик собственного сына, а когда застал его лежащим на полу в чуть ли не мучительных конвульсиях, моментально схватил его на руки и выбежал из дома, направляясь к домику, где жил лекарь. — Господи, Вэриан! Мужчина на дрожащих руках нес сына, пока тот из-за некого рефлекса продолжал растирать собственные глаза, хоть и понимая, что этим никак не улучшит ситуацию. — Глаза! — плача от страха и боли выкрикнул Вэриан, когда начал чувствовать, что солнечный свет, проходящий даже через его веки, стал угасать с каждой секундой. — Говорил же, что твои игры с алхимией ни к чему хорошему не приведут! — Не вижу… — он словно не слышал Квирина, отчаянно пытаясь увидеть его лицо сквозь пелену слез и цветов, смешавшихся в одно неприятное пятно, что становилось все тусклее и тусклее. — Папа, я ничего не вижу…! Повязка на глазах с того самого дня отныне стала неотъемлемой частью его повседневной жизни, ведь без нее, по слухам жителей родной деревни, некогда чистые лазурные глаза юноши выглядели слишком тревожно и страшно: иначе и быть не может, ведь неизвестный раствор выел их в считанные минуты.* * *
— Он снова говорит сам с собой… Квирин тяжело выдыхает, слыша, как за спиной жители снова обсуждают его сына. Он не может им возразить, не может ничего сказать в ответ, лишь делает вид, что не замечает, продолжая заниматься своей работой, изредка поглядывая на Вэриана, сидящего в тени возле собственного дома. Мальчик время от времени улыбался, кивал головой, а после говорил что-то, рассказывал с таким интересом и искренностью, словно ведет диалог с лучшим другом, которого не было. Мужчина решает не говорить с ним на эту тему, ведь думает, что сыну так будет легче. Он лишь говорит, что рад за него, когда Вэриан иногда сквозь диалог бросает что-то про Рапунцель, которая снова рассказывала забавную историю про то, как какой-то подросток на ее же глазах ел вишню, пуляя косточки от нее в какого-то бурчащего дедушку. И только тогда, когда он говорил про Рапунцель, только в эти моменты на его лице можно было увидеть улыбку, которую, как думал Квирин, больше никогда не увидит после того самого дня. Мужчина был безумно счастлив за сына, но от рассказов об этой Рапунцель у него волей-неволей шли мурашки по телу.Ведь Вэриан говорил про девушку, которой не существовало.