Verra la morte...

Цветные капли, падая, разбиваются о зеркальную гладь воды: кап, кап, кап... Разлетаясь на мириады ярких осколков, они больно ранят глаза, хотя давно известно: их не существует. Нет звука. Нет цвета. Нет запаха. Есть одна лишь пу-сто-та. Это как цедить сквозь соломинку воздух, желая напиться или насытиться, это как хвататься за воздух в отчаянной попытке удержать равновесие в бесконечном полёте, это как пытаться очнуться от кошмара, когда точно знаешь, что новое пробуждение ознаменует собой лишь начало нового сна - гораздо более жуткого, чем ранее. Это вакуум. Метафизическая могила, откуда не выбраться. Воистину говорят: есть только один вход - рождение, и один выход - смерть. Оттого и ориентиры не нужны, ведь итог всегда будет один. Смерть придёт и найдёт тело, чья гладь визит смерти, словно приход женщины, отразит. Натянулась болезненно изумрудная ниточка в одном из сердец - и лопнула с обречённым звуком: Сестра из Теплицы пожертвовала собой. Зачем? Зачем?! Если Братья смогли очнуться от своего Кошмара, то почему они не могут? Почему одна из лучших среди Сестёр растворилась в ледяном, запредельном нигде, если должна была вырваться оттуда? Смерть придёт и найдёт тело. Пустую оболочку, выцветший фантик, заслуживший только того, чтобы быть смятым и выброшенным прочь. Так умерла Эли - Сестра с потрясающими умными руками, способные сделать этот мир хоть немного, но лучше. Пусть её Пурпур был Уте не по душе - в совокупности с Серебром он давал хотя бы призрачную, но надежду. Теперь, когда Эли не стало, лопнула ещё одна связь - только теперь хрупкая, серебряная. Смерть придёт и найдёт. Нашла. Забрала сразу двух - Иму-страдалицу, оказавшуюся единственно правой, и Эхо, зазевавшуюся на перепутье Сирени и Серебра, не успевшую выбрать хотя бы какой-то путь. Мы с головой, - говорила она, - совсем не то, что мы с сердцем. Теперь Ута знала точно: она сама по себе, без сестёр с родными Цветами, совсем не то, что с ними. С ними было непросто, но легко, одной же - невыносимо. Луна смотрела ей прямо в глаза серебряно-зелёным немигающим взглядом, и Струне захотелось вдруг, чтобы та развалилась на куски. Луна должна была видеть триумф своей дочери, а наблюдать пришлось за смертью. Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса... Если жив ещё Богомол, её хранитель, то значит, ещё не всё потеряно. Пусть ушли в небытие Броненосец, Жонглёр и Тиран, но он должен жить - не ради Фратрии, но ради жизни. Потому что если исчезнут все Братья, то исчезнет и Промежуток, застынет холодным и бесполезным слепком с когда-то живой натуры. А если так - то и Рай станет невозможным, ведь исчезнет и понятие о нём. За что ты так с нами, Создатель? - кричит она, из последних сил ударяя сжатыми кулаками по бортам лодки. - Почему нельзя по-другому? Голос Богомола доносится будто издалека, хотя она явно видит его перед собой, слышит скрип металлических соединений тела, чует пронизывающий могильный холод, исходящий из него. - Потому что мы - его кошмары, а вы - его мечты. Это значит, что у каждой мечты есть тёмная сторона, Ута. Мы обречены на одиночество, и оно будет поистине космическим, хотя и недолгим. Знай, что таков наш удел, сестра. Смерть придёт, у неё будут твои глаза. Ледяные металлические пальцы сплетаются с почти бесплотными, и последнее, что успела запомнить Ута - жёлтые глаза своего хранителя, так и не сумевшего оградить её от конца мира.