Лето 67-го

«Когда-нибудь я стану звездой рок-н-ролла. Именно так, да. Я буду знаменитым, буду выпускать пластинки и альбомы, сниматься в кино. Буду носить черный пиджак спортивного покроя и белые шузы, буду ездить на желтом Кадиллаке…» (с) Ричи Тозиер, «Оно»

Музыка: The Byrds – So You Want to Be a Rock 'N' Roll Star 1. Ярким майским днем 1967-го Ричи сошел по ступенькам автобуса на автовокзале Порт-Оторити. Двадцатилетний парень в джинсах и растянутом свитере. В кармане у него валялась пара четвертаков, за плечами висел потертый чехол с гитарой, а в руке был зажат небольшой матерчатый чемодан. Ричи чувствовал себя очень богатым и был счастлив тем кристально-чистым счастьем, которое доступно только детям. У его ног лежал весь Нью-Йорк. Маме он, разумеется, наплел, что у него полный город друзей, которые будут рады его приютить. На самом же деле, в Нью-Йорке у Ричи никого не было, но это его не сильно беспокоило. Он был молод, безмятежен и искренне считал, что все как-нибудь устроится само собой. Он запрыгнул в метро, доехал до Центрального парка и ему даже хватило денег на кофе, тост и яичницу в закусочной на углу. Чуть позже он сел на траву неподалеку от памятника Алисе в Стране чудес, достал гитару, положил перед собой раскрытый чехол и начал играть. Вначале он спел «Sea cruise» Френки Форда, затем «Summertime blues» Эдди Кокрана, - он любил эти песни с самого детства, втайне от матери слушал их по радио и каждый раз чувствовал невероятную мощь, которая могла двигать Вселенную и переворачивать ее с ног на голову. А сейчас суеверно считал, что они обязательно принесут ему удачу. Музыка: Frankie Ford – Sea Cruise Eddie Cochran – Summertime Blues Однако посетители парка не спешили обращать на него внимание и одаривать своими сокровищами. Пару раз пришлось даже менять место, потому что к нему устремлялся сурового вида полицейский с дубинкой. Ричи нисколько не хотелось в первый же день своей новой и прекрасной жизни оказываться в департаменте «лучших» (1), поэтому он подхватывал чехол, шутливо раскланивался и переходил в другую часть парка. К вечеру стало очевидно, что нескольких монет в чехле хватит разве что на скудный ужин. Поэтому, долго не думая, Ричи купил себе сэндвич с чаем в «GlowSubs», вернулся в парк, расстелил на траве плащ и расположился на ночлег. Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Было холодно и мокро — выпала роса. Ричи с трудом продрал глаза и увидел склоненного над ним полицейского: — Давай, сынок, иди отсюда, нечего тебе тут делать, — миролюбиво проговорил тот. Ричи поднялся на ноги, подхватил плащ, стряхнул налипшую траву и с достоинством перекинул его через локоть: — Спасибо, что разбудили, сэр, я как раз опаздываю на обед в «Грантс» (2). Так и началась его новая жизнь. Днем он устраивался где-нибудь с гитарой: то в Центральном парке, то выбирался поближе к станциям метро — там денег давали больше, но территория чаще всего уже была кем-то занята. И Ричи, пожалуй, больше предпочитал полицейских, нежели других бездомных и попрошаек, жадных и злых. Нет, попадались, конечно, и совершенно выдающиеся личности, свободные и слепящие, как звезды. Один раз, когда он пел Боба Дилана, мимо прошел босоногий индеец в цветастых одеждах, весь увешанный бисерными бусами, с длинными черными волосами и орлиным носом. Он остановился, вслушиваясь в звуки «Like a rolling stone», посмотрел на Ричи так внимательно, будто видел его насквозь. Поднял руку, указывая пальцем ему на лоб, и произнес: — Зачем тебе дом, если перед тобой вся Вселенная? — и пошел дальше, не оборачиваясь. Музыка: Bob Dylan – Like a Rolling Stone The Beatles – Strawberry Fields Forever Спал Ричи, где получалось, в парках и подворотнях, иногда, задремывая, ездил в вагонах метро, если позволяли деньги. Но не унывал, таскал за собой гитару и чемодан и играл «Strawberry fields», когда одолевали грустные мысли. Все изменилось в начале лета. 2. Ричи, скрестив ноги, сидел на траве Центрального парка и пел «Dancing in the street». Музыка: Martha Reeves And The Vandellas – Dancing In The Street Он расположился почти там же, где играл в свой первый вечер в Нью-Йорке. Люди проходили мимо и на его призыв искать друзей и танцевать на улице никак не реагировали. В чехле валялось несколько мелких монет. Солнце уже спускалось к горизонту, тени становились все длиннее, а воздух был прозрачным и золотым. И в этот момент из-за дерева вышла девушка. Она шла босиком по траве, на ней была длинная лоскутная юбка и белая майка, плечи укрывала драная шаль, на руках переплетались между собой бисерные браслеты. В длинных рыжих волосах плясали солнечные блики. Казалось, будто вокруг нее разливается ореол света. Она дошла до Ричи, хитро ему подмигнула, скинула шаль прямо в чехол от гитары и начала танцевать. Люди замедляли свой ход, они задерживали взгляд на гибкой и тонкой фигурке, расплывались в улыбках, бросали деньги и шли дальше. Некоторые останавливались и, будто загипнотизированные плавными движениями, начинали покачиваться в такт музыке. На последних аккордах девушка закрутилась на месте, юбка взлетела, обнажая лодыжки, на одной из которых маленькими колокольчиками позвякивал браслет. А когда музыка кончилась, как ни в чем не бывало подошла к Ричи, села рядом и достала из кармана две сигареты. Одну прикурила, вторую протянула ему: — Будешь? Ричи восхищенно кивнул. Девушка, конечно, была очень красивая, но сигарета произвела на него куда более глубокое впечатление. В последнее время он даже ел-то не особенно регулярно, про табак пришлось и вовсе забыть. Ричи прикрыл глаза, наслаждаясь горьким вкусом на языке. — Где-то наверху сейчас точно поют ангелы, — хрипло проговорил он, выпуская дым в позолоченное небо. Девушка рассмеялась. — Голодный? — Как волк, — Ричи не видел смысла скрывать очевидное. — Тогда идем, — девушка подхватила шаль и направилась к выходу из парка. — Что, даже имени моего не спросишь? — Ты же моего не спросил, — и улыбнулась через плечо. А из-под босых пяток тихим звоном колокольчиков разлеталась золотая пыль. Ричи спешно сгреб деньги из чехла, отмечая про себя, что танец собрал больше, чем его песни за целый день, упаковал гитару и припустил следом. — Ну и как же тебя зовут, дитя цветов? — Беверли. — А я — Ричи, — и больше ему не захотелось ничего добавлять. Иногда случается, что люди просто находят друг друга, чувствуют — это родное. Так же случилось и с ними. Идти рядом и молчать было правильно и уютно. На парк медленно опускались сумерки и прохлада, затихали птицы, редели люди. Они спустились в метро и через некоторое время вышли в незнакомом районе. Десять минут ходьбы — и Ричи увидел полуразрушенное здание, которое светилось изнутри приглушенным светом, будто лампа, на которую накинули покрывало. Беверли нырнула в оконный проем без рамы. — Нам сюда, — она без опаски спрыгнула босиком в темноту и пошла к дальней стене. А за уцелевшей дверью оказался целый мир. Череда комнат, объединенная богемным беспорядком и художественной мыслью. В воздухе плыли звуки бонго и запах марихуаны. По стенам висели цветастые платки, отрезы марокканского шелка, коллажи из газетных вырезок, графические рисунки и полки с книгами, сооруженные из отдельных досок, приколоченных к стене. На полу в самой большой комнате лежал протертый ковер, на котором сидели молодые люди, били в барабаны и пускали по кругу косяк. На деревянном ящике в углу стоял проигрыватель, вокруг него ворохом валялись пластинки. Ричи заметил The Doors, Нину Симон, Тима Бакли и пришел в восторг. В самом углу, спиной ко всем, стоял парень в драных джинсах и цветастой рубашке, который ни на кого не обращал внимания, увлеченно рисуя на холсте линии и точки. — Это Эдди, — пояснила Беверли. — Он сейчас под ЛСД, пытается творить. Обычно это заканчивается тем, что его затягивает пучина собственных страхов, но надежды он не оставляет. Эдди молча показал ей средний палец, не отрываясь от холста. Ричи восторженно хохотнул, каким-то внутренним чутьем вновь узнавая своего человека. Беверли утянула его в круг, протянула косяк и плетеную корзинку с арахисовыми крекерами. Вокруг клубился дым и атмосфера невесомости. Ричи воспринимал реальность смутно, но чувствовал, что здесь он в безопасности. Он лениво перебирал струны на гитаре, кто-то принялся читать Верлена, затем поставили пластинку «Between the Buttons», — и тогда Беверли потянула его за руку в другую комнату, за разрисованную ширму, на продавленный матрас, чтобы умиротворенное и золотистое удовольствие захлестнуло их двоих под «Back Street Girl». Музыка: The Rolling Stones – Back Street Girl 3. Ричи с головой нырнул в открывшийся ему мир «бунтарей без причины». Они с Беверли катались по городу, останавливались в самых разных местах, устраивали мини-представления, эпатируя публику. Прогуливались по Ист-Виллидж мимо «Электрик серкус» (3). Денег на посещение не было, но двери в жару часто оставались открытыми, и оттуда гремела музыка, можно было танцевать прямо на улице, среди длинноволосых художников в клешах и серых плащах из секонд-хенда. Еще они очень часто бывали на Вашингтон-сквер с его невероятной атмосферой. Он всегда был полон жизни, звуки гитар мешались со спорами о политике и собачьим лаем, мимо сновали активисты, хиппи, торчки и рокеры в потертых косухах. Уличные артисты развлекали публику, стук маракасов сливался с кубинскими барабанами, горделиво возвышалась триумфальная арка Вашингтона. Со всем этим мирно соседствовали шахматисты, тоже окруженные зрителями. Ричи смотрел на все широко открытыми глазами и с радостью впитывал эту атмосферу дружбы, открытости и свободы. Дышал и жил ей. В эти моменты ему казалось, что жизнь будет вечной и весь мир принадлежит им. Иллюстрация: http://static.diary.ru/userdir/3/4/6/0/3460726/85710460.jpg (Хиппи в Вашингтон-сквер, 1967 год) Они с Беверли любили играть между собой в «судьбу». Выбирали человека и пытались придумать, каким он был в детстве, чем занимается сейчас, какие у него стремления и мечты, где он окажется лет через десять. Догадки потом никак не подтверждали, просто сохраняли в копилке памяти, чувствуя себя всесильными создателями. Однажды, когда они лениво разглядывали проходящих мимо людей, выбирая очередную жертву, Ричи засмотрелся на молодого парня в тщательно выглаженной светлой рубашке с коротким рукавом, который играл в шахматы сразу с несколькими столиками, быстро переходя от одного к другому. Какое-то время Ричи лишь наблюдал, восхищаясь точностью движений, напряженной складкой лба, тонкими и подвижными пальцами. Судя по быстро растущей толпе зрителей, парень выигрывал. — Я нашел интересный кадр, — Ричи дернул Беверли за юбку и указал в нужном направлении. — Такой и президентом стать может. — Еврей, любит птиц, рос в маленьком городке под названием Дерри. Сейчас, могу поспорить, учится на бухгалтера или юриста. — Да ты сегодня в ударе, настоящая Нэнси Дрю, — присвистнул Ричи. — Я с ним училась, — хитро улыбнулась Бев и встала. — Пошли, познакомлю. Стэн Урис, как оказалось, действительно учился на бухгалтера, был серьезным и правильным, из тех, кто носит в сумке томик Шопенгауэра и никогда не расстраивает родителей. Однако, это нисколько не помешало ему этим же вечером оказаться в их разношерстной компании, среди марихуаны, «Озарений» Артюра Рембо, бонго и рок-н-ролла. Он сидел на ковре, его затуманенный взгляд плавал по лохматым головам и был немного удивленным, будто Стэн и сам не понимал, как здесь оказался. Он тянулся к Беверли, его, будто мотылька, привлекал огонь ее волос. Она по-кошачьи с ним игралась, почесывала за ухом, расстегивала верхние пуговицы рубашки, от чего Стэн стремительно терял собранный и серьезный вид. Кудрявые волосы растрепались, и вот он уже взахлеб рассказывал, что ему посчастливилось застать редкость — Большого певуна-барсучка или Limnothlypis swainsonii на его Атлантическом пролетном пути в Центральном парке. И Ричи с удивлением разглядел, что да, он тоже свой, и как он раньше не понял. Когда Беверли увела Стена в полумрак соседней комнаты, Ричи нисколько не удивился. Пока дети цветов плели венки своих судеб и тянули друг к другу руки, он умиротворенно выпустил в потолок струю дыма, наблюдая, в какие неведомые узоры она складывается. А затем встал и подошел к Эдди. — Какой шедевр нынче рождается из-под вашей кисти, мсье Пикассо? — Рассвет Вселенной, — просто ответил тот и посмотрел с застенчивым озорством. Ричи долго рассматривал рисунок на холсте. Раньше он не видел ничего подобного. Ему казалось, что над поверхностью листа витает второй, метафизический слой, рисунок мысли. — Знаешь, — задумчиво сказал он. — Когда я стану буддийским монахом, я обклею стены своей кельи твоими рисунками. — Тогда держи, — тут же протянул рисунок Эдди и пожал плечами в ответ на ошарашенный взгляд. — Надо же с чего-то начинать. Ричи засмеялся — и действительно! — и бесцеремонно потащил Эдди в круг к остальным. Наутро Стэн судорожно собирался на учебу, весь мятый, всклокоченный и растерянный. И на мгновение Ричи показалось, что он больше не вернется. Но вечером он, как ни в чем не бывало, степенно постучал по дверному косяку и расплылся в широкой улыбке, когда все радостно загомонили ему в ответ. Вместе со Стэном в жизнь Ричи неожиданно пришли музеи. Оказалось, что скудных денег уличного музыканта может хватать на билет. МоМА, Метрополитен, Музей Уитни, — его окружил мир искусства. С ними почти всегда увязывался Эдди и потом вечерами раскладывал перед Ричи свои каталоги Энди Уорхола, Аршиля Горки, Ричарда Пузетта-Дарта, журналы «Арт интернейшнл», подарочные альбомы. Сразу становился одухотворенно-взволнованным, забывал о преследующих его страхах, а на его щеках проступал лихорадочный румянец. В такие моменты Стэн обычно оставлял их одних, а Ричи невольно засматривался и терял счет времени. 4. Однажды Стэн пришел не один, за ним в дверной проем протиснулся красивый рыжий парень в потертой косухе, высокий и харизматичный. — Всем присутствующим привет, — разговаривал он медленно и вкрадчиво, будто тщательно подбирал слова. Беверли заверещала и через мгновение уже висела у него на шее. Как потом оказалось, Билл Денбро был ее школьной любовью. С приходом Билла все изменилось. В их таборе юных бунтарей появился лидер, и они постепенно отделились от других, сколотили свой собственный мирок, разношерстный и донельзя правильный. Для других они были аутсайдерами, но им было все равно, они были счастливы. Иногда им казалось, что их свела какая-то неведомая сила, неподвластная разуму. Почти все свободное время они проводили вместе. Беверли танцевала под Джеймса Брауна и, словно Венди в стране Нетинебудет, рассказывала им сказки, которые выдумывала на ходу. Шила из платков и тряпок жилетки и длинные юбки, склоняясь так низко, что копна рыжих волос полностью скрывала ее работу от чужих взглядов. Ричи сочинял песни, перебирая гитарные струны, мечтал стать рок-звездой и с юношеской пылкостью впитывал все то новое, что мог узнать о мире. Стэн обычно пристраивался где-то в углу, подстелив сумку, и фотографировал все подряд. Или зарисовывал в альбом птиц из большого цветастого атласа. Билл откуда-то приволок печатную машинку и мог с утра до вечера стучать по клавишам, складируя в пепельнице окурки. А потом зачитывал по вечерам отрывки из своих страшных рассказов об оборотнях и трупах в канализации. Эдди очень любил под это рисовать. Он будто стремился выплеснуть страх, развоплотить его на бумаге, запереть в четырех сторонах белого листа. Его угол был весь увешан психоделическими рисунками и напоминал палату сумасшедшего. Однако же здесь, в «Клубе неудачников», как они в шутку себя называли, всё понимали правильно и не задавали вопросов. Ричи иногда казалось, что они — части единого целого с одним информационным полем. Видимо, именно поэтому, когда однажды Билл влетел в комнату, огорошенный и счастливый, помахивая стопкой листов и несвязно выкрикивая, заикаясь от волнения: «В-в-взяли! М-мой рассказ в-взяли в журнал!», Ричи подумал, что Денбро еще сделает состояние на литературе. По вечерам Билл подрабатывал в баре «The White Horse Tavern» в Вест-Виллидже. За публикацию рассказа ему заплатили двести долларов, которые на тот момент для «Клуба неудачников» были целым состоянием, поэтому он, не долго думая, пригласил всех к себе — праздновать. Беверли надела белое кружевное платье с четырьмя или пятью нижними юбками, а Эдди откуда-то достал двухцветные кожаные туфли и китель военного покроя, Стэн в отутюженных брюках со своим прустовским стилем смотрелся заблудившимся господским сынком, которому место в Метрополитен-опере, а цветастая рубашка Ричи собрала на себе весь Нью-Йоркский ботанический сад. Когда их разношерстная группа вошла в Белую лошадь, все замолкли и обернулись. Молчание прервалось заливистым хохотом Билла от барной стойки. Он оставил свой пост и присоединился к остальным за дальним столом — на сегодня его смена была закончена, поэтому можно было расслабиться и заказать выпивку. Бар был известен тем, что здесь любили собираться битники, в том числе Аллен Гинзберг и Джек Керуак. Билл рассказал, что надпись «Иди домой, Джек!», нацарапанная на стене туалета — своеобразная ода тому, что Керуака несколько раз выкидывали отсюда за пьянство. Но легендой бара был, конечно, Дилан Томас. — Говорят, в 1953 году он выпил здесь 18 шотов виски, после чего потерял сознание на тротуаре перед входом, — глаза Билла горели ажиотажем. — Его отвезли в госпиталь Сент-Винсент, где через несколько дней он умер от пневмонии! Иногда Ричи становилось не по себе от того, как Билла возбуждали истории с летальным исходом. — Извините, что вмешиваюсь, но окончание истории было слегка другим, — прервал их уединение негромкий приятный голос. Рядом стоял парень-битник плотного телосложения, на нем был черный свитер с высоким воротником и берет. — Дилан Томас вернулся в свой номер в «Челси» — и уже там ему стало плохо, откуда его и увезли в больницу. Говорят, теперь по отелю бродит его призрак, — он виновато улыбнулся. — Еще раз извините, что прервал. Но истории, как и книги, должны иметь правильный финал. Меня зовут Бен и, если хотите, я могу попозже показать вам этот гостиничный номер. По восхищенному энтузиазму во взоре Билла Ричи понял — в их компании прибыло. Иллюстрация: http://static.diary.ru/userdir/3/4/6/0/3460726/85710497.jpg (Дилан Томас в «The White Horse Tavern») Отель «Челси» был 13-тиэтажным зданием из темно-красного кирпича. Они притормозили у входа, чтобы сделать по глотку виски — напоследок Билл стащил из подсобки «Белой лошади» початую бутылку. Бен развернулся к ним лицом: — Знакомьтесь, легендарный отель Нью-Йорка, здесь останавливались еще О. Генри и Марк Твен! Это богемное место не принадлежит Америке. В нем нет пылесосов, правил и стыда. За дверями вас ждет исключительный сюрреализм и неповторимое приключение, — и хитро улыбнулся. — Всего-то надо прорваться через оборону Стэнли Барда, он тут управляющий. Сделайте важный вид и ни на кого не обращайте внимания. С этими словами он толкнул двери и торопливо вошел в холл. Остальные пристроились за ним, передавая друг другу бутылку, пока Беверли не спрятала ее в складках своего платья. — Здравствуйте, вы к кому? — окликнули их от стойки регистрации. Бен важно бросил через плечо: — У нас тут встреча, мы не задержимся, — и быстрым шагом направился к мраморной лестнице. Ребята толкались за ним, исподтишка восхищенно осматривая холл отеля, весь увешанный аляповато-яркими произведениями современного искусства. — Это все от постояльцев, — вполголоса просветил их Бен. — Если мистеру Барду нравятся работы, он принимает их в уплату номера вместо денег. Не останавливаясь, они поднялись сразу на третий этаж и с облегчением поняли, что их никто не преследует. Радостно загалдели и отметили успех, выпустив бутылку на свободу из белых кружев. Бен подвел их к номеру 205: — Вот здесь и жил Дилан Томас. Сейчас номер занимает Чарльз Джексон, автор «Потерянного уикэнда» (4). Так и началась их волшебная ночь, бал-маскарад в Стране чудес. Они бродили по этажам, озорные и вдохновенные, прятались от эксцентричных постояльцев и хохотали, заглядывали в приоткрытые двери номеров и за каждой находили карманную вселенную. В одной из комнат были настоящие джунгли с пальмами и папоротниками, Эдди разглядел в зеленых глубинах огромного питона и в ужасе отпрянул. В другой поражало воображение нагромождение пустых черных клеток, завешенных полароидными фотографиями и бумажными птицами. Иллюстрация: http://static.diary.ru/userdir/3/4/6/0/3460726/85710517.jpg (Нэн Брайденштейн в своем номере, украшенном клетками и полароидами) Из номеров тянуло запретным дымом и звучала музыка — там жили и творили композиторы, поэты, художники, ученые, рок-звезды, кинорежиссеры и писатели, а поблекшая элегантность отеля, его полная свобода и оторванность от реальности позволяла им жить в собственном мире экстравагантных бродяг. Бен водил остальных тайными тропами и развлекал слухами и легендами. Рассказывал, что в подвале отеля до сих пор хранятся чемоданы Оскара Уайльда, что Джек Керуак написал здесь свой роман «В дороге» на 36-метровом рулоне туалетной бумаги. Что Эди Седжвик, муза Энди Уорхола, наклеивая в свете свечи накладные ресницы, устроила в номере пожар. Что Уильям Бэрроуз нашел в «Челси» героя для своего романа «Джанки» — грабителя, писателя и наркомана Херберта Ханки. Когда они проходили мимо комнат, где сейчас проживал Аллен Гинзберг, Билл притормозил: — О, я слышал, он в этом январе помогал устраивать Mantra-Rock Dance в Сан-Франциско и дружен с Брапхупадой. — Ричи, тебе за эту дверь, — засмеялся Эдди. — Мечта стать буддийским монахом еще никогда не была настолько близкой! — Никуда мне не надо, — возмутился Ричи. — Я и без вашего Брапхупадлы все умею. Он выхватил у Билла бутылку и поставил себе на голову. — Ом гам ганапатайе намах (5), — нарочито покачиваясь, пропел он и мастерски подхватил падающую бутылку, не пролив ни капли. Остальные разразились аплодисментами. Ричи довольно поклонился и запил успех. Когда спустя несколько часов они спустились в холл, усталые и счастливые, Стенли Бард как раз ругался с одним из постояльцем — видимо, поймал должника. Чтобы не попадаться ему на глаза и под горячую руку, они решили выйти на улицу через бар. В «Эль-Кихоте» можно было попасть прямо из холла отеля через специальную дверь. Несмотря на поздний час, там было многолюдно. Бен приветственно махнул битникам, сидевшим за большим угловым столом, Билл дернул Стэна за рукав, пытаясь незаметно обратить его внимание на Джимми Хендрикса, Беверли беззастенчиво любовалась дивами Энди Уорхола, яркими и роковыми. А Ричи с огромным удивлением увидел у барной стойки человека в черно-красном плаще, у ног которого лежал гепард в ошейнике с блестками. Человек покручивал ус и выглядел совершенно невозмутимо. — Эддс, чтоб меня, — ошарашенно пробормотал Ричи. — Там гепард! Эдди шумно выдохнул. — Чтоб меня, — эхом повторил он. — Там Сальвадор Дали (6)! 5. Той ночью Бен остался ночевать с ними и с тех пор стал частым гостем. Он появлялся ближе к вечеру и зачарованно смотрел на Беверли, приносил ей красивые открытки с четверостишиями своих стихов. Она прикрепила к стене по диагонали веревку и цепляла их туда прищепками за уголки. Стэн вдохновился идеей и через пару дней притащил ворох черно-белых снимков, которые тоже развесил по комнате. Теперь отовсюду на них смотрело лето 67-го года и их улыбающиеся лица. Фотографии дышали свободой и жарким воздухом, и солнце отражалось от них, словно от водной глади. Истории Бена про призраков «Челси» возбудили в Билле интерес к оккультизму и мистицизму. Он задумал новый рассказ, обложился книгами Кроули и Майринка, в глубинах букинистических лавок нашел трактаты Парацельса и подарил Беверли колоду Таро в коробочке, обитой черным шелком. Он падал в пучины алхимии, и его преследовала мысль, что будь их на одного человека больше, они бы сложили магическое число семь. На день рождения Стэна они подкопили немного денег и решили съездить к океану. До Кони-Айленда доехали на поезде линии «Эф». Ричи прихватил с собой старый транзисторный приемник, который они за бесценок откопали на какой-то барахолке. Кони-Айленд был под стать приемнику: чумазый и истертый. Старые балаганы существовали с прошлого века. Шли годы, дожди и штормовые ветра сменялись палящим солнцем и вывески давно выцвели и облупились. По приемнику скакали солнечные блики, оттуда с негромким шипением доносилось «Tutti Frutti» Литл Ричарда и Беверли танцевала на дощатой набережной. Ее юбка развевалась на резком океанском ветру. Периодически она подбегала к Стэну и отрывала кусочки от сахарной ваты, которую они ему торжественно вручили. Музыка: Little Richard – Tutti Frutti Кони-Айленд был многолюден, как и в любой другой солнечный летний день, и праздновал годовщину хот-догов. Ровно сто лет назад в 1867 году немецкий иммигрант Чарльз Фельтман завел тележку и начал ездить по приморским районам Бруклина и Кони-Айленда, предлагая рабочим и отдыхающим сосиску в тесте. Разумеется, вторую руку Стэна тут же заняли хот-догом. Иллюстрация: http://static.diary.ru/userdir/3/4/6/0/3460726/85710585.jpg (Сотая годовщина хот-дога на Кони-Айленд) Было шумно и весело. Парк «Astroland», открытый лет пять назад, приглашал исследовать бескрайние просторы космоса, Нью-Йоркский аквариум манил океаническими глубинами. Большие рекламные щиты по-прежнему зазывали посмотреть на цирк уродов, хотя интерес к такого рода развлечениям уже начал угасать. Ричи с интересом заглянул в один из балаганов и в ужасе отшатнулся, углядев за дверью клоуна, который держал в руках красный воздушный шарик с надписью «Я ♥ Нью-Йорк». Клоунов Ричи боялся с детства. Остальные подшучивали над ним весь оставшийся день, обещая на Хэллоуин нарядиться цирковой труппой. Они никуда не заходили, лишь прогуливались по набережной, безудержно смеялись и мочили ноги в океане, но день получился одним из лучших за это лето. Возвращались неохотно, решили сделать крюк и прогуляться по вечернему Манхеттену. Но, стоило им выйти из метро и завернуть за угол, как на них налетел чернокожий парень. Задел плечо Билла и выронил из рук книгу «Сойди, Моисей». Оглянулся в панике, подхватил своего Фолкнера и посмотрел на Билла с немой мольбой. Тот даже думать не стал, толкнул ближайшую дверь, которая по счастливой случайности оказалась не запертой, и дернул головой, мол, прячься. Как только дверь за ним закрылась, на улицу с противоположного конца выбежали двое мужчин в костюмах-тройках и шляпах борсалино. Подбежали к ним, тяжело дыша: — Черный, здесь, бежал? — с трудом выдавил из себя тот, что повыше. Билл важно кивнул: — Буквально полминуты назад, держал путь в сторону метро. Мужчина приподнял шляпу в знак благодарности, и они, отдуваясь, побежали в указанном направлении. Только убедившись, что опасность миновала, Билл дважды стукнул по закрытой двери. Спасенный парень вышел из укрытия и смущенно поблагодарил. Ричи внимательно посмотрел на него и вдруг почувствовал то же, что, наверное, ощутил каждый из них — единение. Теперь они были все вместе и недостающий кусочек мозаики встал на свое место. — Майкл Хэнлон, — представился парень. — Голодный? — спросила Беверли, замыкая круг. 6. Целыми днями Майк слонялся по городу в поисках работы, методично обходил раз за разом книжные и библиотеки, но летом работы было мало, особенно для студентов и чернокожих. Из своих похождений он возвращался мрачный, но никогда — с пустыми руками. Он не мог справиться со своей тягой к литературе, поэтому, не имея возможности покупать книги, он, потакая внутреннему Жану Жене, крал их на ярмарках и в глубинах букинистических развалов. Таким же образом он выкрал и Фолкнера с автографом автора, но был слишком небрежен, почему его и заметили. Книги он складировал по углам: Рембо, Бодлер, Керуак, Берроуз, — они смотрели с обложек надменно и нервно. Затем приходил Стэн и расставлял их на полках по алфавиту. Если у него был плохой день, то и по мотивам в творчестве. Еще у Майка был любимый тромбон, который он непонятно как сохранил в своей бродяжьей жизни. Оказалось, он отлично разбирается в рок-н-ролле цветных: Чак Берри, Литл Ричард, Лаверн Бейкер. Ричи радовался, как ребенок, и говорил, что обязательно возьмет Майка в свою группу. Они устраивали по вечерам импровизированные концерты, в которых тромбон придавал рок-н-роллу непередаваемый привкус джаза. Однажды им подпел Стэн, складно и красиво. — Вау! — Ричи от перевозбуждения аж подскочил, перестав играть. — Да ты умеешь петь! Мы еще отрастим тебе волосы, парень, и дадим в руки гитару, попомни мои слова! Но не все было безоблачно. Майк забрал себе транзисторный приемник в единоличное пользование, постоянно искал новостные радиостанции и слушал о расовых волнениях в Баффало, Детройте, Ньюарке, Бирмингеме, Милуоки. Недовольства вспыхивали повсеместно, носили массовый характер и заканчивались большим количеством жертв. Негритянских восстаний такого масштаба и силы раньше не бывало, для подавления пришлось привлекать даже Национальную гвардию. По радио говорили о «малой гражданской войне». Если для богемы это было лето любви, то для Майка оно стало «долгим и жарким». — Бесчеловечен с человеком человек, — периодически повторял он цитату из Бернса. От монотонного новостного фона всем было не по себе: Беверли ходила тихая и задумчивая, Билл мог подолгу смотреть в чистый лист, не напечатав ни слова, Бен выписывал на салфетках чертежи вперемешку со стихами, Стен по нескольку раз в день переставлял книги. Ричи это напоминало затишье перед грозой. Эдди был самым впечатлительным из всех, он ловил тонкие нити страха, паутиной витающие в воздухе и старался плести из них картины. В те дни он рисовал практически круглосуточно, пол вокруг мольберта был усеян листами с рваными линиями угольно-черного карандаша. Непрекращающийся звук движения грифеля по бумаге напоминал шелест игральных карт. В какой-то момент Ричи не выдержал, подошёл и поймал Эдди за руку, прекращая судорожную штриховку. Тот замер на мгновение, а потом обессиленно уткнулся в поддерживающее плечо. Ричи аккуратно отвёл его в соседнюю комнату, уложил на матрас и ещё долго сидел рядом и смотрел, хотя Эдди заснул практически мгновенно. А наутро Майк пропал. Приемник сиротливо молчал на деревянном ящике рядом с проигрывателем. Взрослые дети сгрудились вокруг него, внутренним чутьем ощущая угрозу их целостности и безопасности. Что-то шло не так. Билл первым нарушил тишину: — Надо его найти. У кого-нибудь есть идеи? — Гарлем, — уверенно сказал Ричи Тротуары северного Манхеттена были завалены грудами ящиков и картона, грязные лавочки торговали продуктами и каким-то залежалым тряпьем. Некоторые лотки были наспех собраны из подручных материалов. Босоногие дети, грязные собаки, облезлые дома, усталые лица, — бедность и перенаселённость бросались в глаза. Иллюстрация: http://static.diary.ru/userdir/3/4/6/0/3460726/85710701.jpg (Гарлем, 1966 г.) Они прошли Гарлем насквозь и вышли на Сент-Николас авеню. С противоположной стороны улицы из подворотни выбежали несколько чернокожих мальчишек и испуганными воробьями разлетелись в разные стороны. У Ричи засосало под ложечкой. — Дамы и господа, — нарочито весело провозгласил он. — Кажется, нас ждёт нескучный вечер. Беверли подхватила с земли камень, и никто не попытался ее остановить. В подворотне было грязно и пустынно. Билл на полусогнутых ногах подбежал к мусорному баку и поманил остальных за собой. Они осторожно подобрались следом, выглянули из укрытия и увидели Майка, которого оттеснили к стене четверо бандитского вида парней. Ричи выдохнул сквозь зубы — даже он их знал, газеты часто писали про сумасшедшую банду Бауэрса. Главарь банды, Генри Бауэрс, достал выкидной нож и сплюнул на землю. — Что, черномазый, уже не такой смелый? По виску Майка текла кровь, но он не выглядел испуганным. Наоборот, усмехнулся горько, но удовлетворенно: — Главное, что детей вы не достанете, ублюдки! Генри взвился: — Сука, как ты меня назвал? Да ты ещё ботинки мне будешь вылизывать! Но подойти вплотную не успел. Билл степенно вышел из укрытия: — Я так понимаю, у вас проблемы со слухом? Все пятеро развернулись в его сторону. На лице Майка расцвела улыбка облегчения, он даже слегка осел вниз по стене. Генри же брезгливо сморщился: — Ты ещё что за дрищ? Иди, куда шел, а то мы решим, что ты защищаешь черножопое отродье. — Я защищаю друга, — просто сказал Билл. За ним выстроился весь «Клуб неудачников». Стэн расстегнул манжеты и закатал рукава, Бен отбросил берет, Беверли подхватила задний край юбки и заткнула его спереди за пояс, соорудив подобие шароваров, Эдди сжал в руках грифельный карандаш, который зачем-то захватил с собой, а Ричи снял очки, положил их в берет Бена и показал врагам язык. Вместе они образовывали единое целое, и в том не было сомнений. Ричи даже на мгновение задумался — а может ли быть такое, что они уже не неудачники? Банда на секунду растерялась, а затем Генри ощерился и пошел на них, угрожая ножом: — Ну, лузеры, сами виноваты, теперь огребете. Ответом ему был звонкий хохот Ричи. 7. Жаркое полуденное солнце вычертило крыши и оконные рамы. Билл затянулся, скривившись от боли в разбитой губе, и передал окровавленную сигарету Ричи. Тот взял ее очень аккуратно, стараясь не задеть палец, который, похоже, был сломан. — Когда мне снимут гипс я все-таки сколочу из вас рок-группу, — мечтательно протянул он. — Вы только представьте афиши: «Рок-шоу Ричи Тозиера — Живее всех живых»! Они сидели в ряд у грязной стены, подперев ее спинами, и курили одну сигарету на семерых. Стэн пытался приладить на место оторванный воротник рубашки, а Беверли начесывала рукой локоны на лицо, чтобы не было видно заплывшего глаза. Эдди задумчиво изучал испачканный кровью карандаш — он сам не понял, как продырявил одному из прихвостней Бауэрса щеку. Бен старался поудобнее устроить подвернутую ногу и тихо шипел от боли. Майк взял предложенную сигарету, откинул голову на стену, прикрыл глаза и выпустил дым в ярко-голубое небо. Что-то безнадежное было в выражении его лица. Бен положил ему руку на плечо в знак поддержки. — Не переживай, друг, мир меняется. А Билл негромко исправил: — Мир уже изменился. Из окна на противоположной стене выскользнул воздушный шарик и лениво поплыл по воздуху. Опустившаяся на ребят тишина была еще легче. P.S. — Ричи, куда мы идём? — Ооо, ты себе даже не представляешь, Эддс. — Это-то меня и пугает! И не зови меня Эддс. Подожди, что... Серьезно? Ты хочешь, чтобы мы смотрели «Я, мужчина» Уорхола? Почему нельзя было купить билеты на Бонни и Клайда? — Потому что твое сексуальное развитие вызывает мой живой интерес! Не могу не приложить к этому руку. Мы сходим на фильм, потом поедем в Челси, на твои работы купим нам неделю проживания и повторим все, что сейчас увидим!