Tryst

      Хонбин не знал, что на него нашло, когда он добровольно протолкнул свое высокое, но гибкое тело сквозь толпу, и с повязкой на глазах уселся на стул. Сколько он ни пытался моргать, веки рефлекторно дергались, но увидеть незнакомца, который сидел напротив него, так и не удавалось.       Сделав резкий вдох, его окатил тяжелый запах парфюма, исходящего от мужчины (как он сейчас понял), сидящего в ожидании сигнала, чтобы начать целоваться.       Будка поцелуев. Именно то место, образ которого он не хотел видеть у себя в прошлом, когда его бы спросили об этом в будущем. Он представлял себе просторный уютный комплекс с вещами первой необходимости и приличной обстановкой, но там не было ни отдельных кабинок для поцелуев, ни незнакомых людей одного пола, с которыми Хонбин разделил бы нечто интимное, как поцелуи с его девственными губами.       Пренебрегая своим предыдущим разбитым сердцем и решив открыть новую страницу в своей жизни, подальше от фальшивых слов и улыбок, это только подтолкнуло его к болезненному решению. Он выпрямил спину и проглотил комок в горле, когда двери закрылись и отдались эхом в маленьком пространстве. Запах наполнил его легкие теперь еще больше, когда расстояние между ними сократилось, и их лица, судя по дыханию, обжигающему его губы и нос, находились в сантиметре друг от друга. Легонько коснувшись нижней губы зубами, Хонбин сжал в кулаках собственную рубашку и, наконец, почувствовал прикосновение влажных губ на своих дрожащих. — Расслабься.       Прошептали ему в губы так нежно, точно и горячо, что волоски на затылке рефлекторно встали дыбом. Он громко выдохнул и на мгновение приоткрыл губы, позволяя языку проникнуть внутрь. Если бы его глаза не находились под повязкой, глаза Хонбина. Звук, близкий к всхлипу, прозвучал из глубины его горла, заставляя задыхаться от опытных губ и языка, которые без усилий взяли инициативу в свои руки. Влажная мышца искусно двигалась по его рту и поддразнивала его собственную, начавшая робко двигаться в ответ. Они отстранились, когда кислорода было достаточно, чтобы оставаться в сознании. Пальцы Хонбина задрожали, когда до него дошло, что он целовался с совершенно незнакомым человеком и, к своему стыду, ему понравилось.       Услышав шарканье, ему показалось, что время закончилось и ему пора уходить, но его губы смяли с новой силой, из головы вылетели все предположения и заменились желанием навсегда в этом утонуть. От удивления он вскрикнул, его руки опустились на крепкие плечи напротив и скользнули вверх, обвивая пальцами его затылок и играя с волосами, которые доходили до плеч. Хонбин предположил, что этот незнакомец, как минимум, симпатичный, если не больше. Это было так, словно он мог разглядеть его черты, и пальцы того медленно, но верно потянулись к лицу, крепко его целуя и отстраняясь, чтобы восстановить дыхание, проводя влажные полосы вдоль челюсти и щек Хонбина. Его большие руки потянулись к голове, как будто он знал ее расположение наизусть, что привело к появившемуся возбуждению, отчего тот тихо застонал. Услышав непристойные звуки, незнакомец резко прикусил губу и, тяжело дыша, прижался к Хонбину лбом. — Господи. Ты так хорош.       По спине Хонбина пробежала дрожь, потому что прежний покорный тон теперь сменился более глубоким, хриплым, и он не мог скрестить ноги, потому что эрекция продолжала давить на джинсы... О, Боже, как Хонбину нравился его голос! Для его ушей это было музыкой и действовало как катализатор на его и без того возбужденное состояние. — Как...как тебя зовут?       Вылетело поспешно, Хонбин прикусил губу в ответ и попытался уравновесить внутреннюю катастрофу, вызванную его бушующими гормонами и оглушительным биением сердца, громко ударяющимся о грудную клетку. Тело взрывалось эмоциями, как только эти нежные прикосновения вспыхивали на его коже и губах. Хонбин думал, что это страшно — быть заинтригованным таинственным видом незнакомца, несмотря на то что единственным девизом, вертевшимся у него в голове, было "любопытство убило кошку". Он не возражал умереть, когда его увидит, и это единственное, что его пугало. Поэтому, когда его губы бездумно произнесли эти слоги, он подумал, что и правда жалок. — Хонбин... Мне нравится, Хонбин.       Имя продолжало резонировать в ушах, коже, голове и сердце Хонбина, поскольку одним своим тоном мелодичный голос доводил его до исступления. Скрытая от глаз улыбка, но достаточно красноречивая, чтобы быть услышанной, вызывала странный озноб, который перемещался от одного участка кожи к другому, обжигая каждый дюйм до безумия. — Тэгун, — было единственным, что уловило ухо парня, после чего задохнулся от страстных губ, доминирующих над его собственными, создавая кучу вязкой слюны. Он хотел выкрикивать его имя, стонать, пока его жестко трахают на скрипящих пружинах его старой кровати, громко всхлипывать около его уха, получая дерзкие прикосновения. Ему хотелось получить все и он не собирался скрывать своих намерений. — Тэгуни~       Очередной укус врезался в его шею, и дыхание перехватило горло, когда он вскрикнул от боли, заставляя его пальцы сжать шелковистые пряди в кулак. Раздался звуковой сигнал, предупреждая об окончании. Хонбин с горечью осознал мгновение момента, когда губы, которые когда-то к нему прижимались, неохотно отстранились. Послышались шаги, и он заметил, как манящий запах постепенно исчез, и лишь тогда он выдал угрюмый смешок. Он был безнадежен.

***

      Выходя из жутко темного помещения на свежий воздух парка развлечений, он позволил солнцу поцеловать его лицо и погрелся в лучах спустя несколько минут, проведенных в темноте. Воображение — его единственный способ выжить. Он потер глаза, продолжая бесцельно оглядываться вокруг. Да, причин оставаться здесь совершенно не было. "Прости, Бини."       Ласковое обращение сейчас звучало слишком бессердечно, потому что человек, с которым Хонбин проводил каждую секунду своего времени, восхищаясь его существованием, говорил с ним извиняющимся тоном и глазами, в которых не было ни капли сожаления. Хонбин только стоял там, слишком взволнованный для осознания, что на свидании он расстался с парнем после признания в своей ориентации. Джехван был первым человеком, которым он восхищался больше, чем просто другом, затянувший его в незнакомые чувства, которых у него никогда прежде не было. Он был не из тех, кто высказывал свои мысли вслух, поэтому последний однажды спросил его об этом, и Хонбин признался, что действительно в него влюблен. Реакция была мягкой, ничего такого, что разбило бы ему сердце.       Теперь, когда у них наконец-то хватило смелости пойти на свидание публично и взяться за руки, как нормальная пара, старший подвел его и переиграл всю ситуацию в искусственное выражение обиды, которое прежде всего принадлежало лицу Хонбина, поскольку он был тем, кто больше всего причинил боли. Наблюдая за удаляющейся фигурой, пробирающейся сквозь толпу людей и оставляя в образе предателя озадаченного и потерянного парня, его руки отпустили цветы, когда-то придающие ему счастья, но теперь это было болезненным напоминанием о разбитом сердце. Ложь. Обещания. Все рассеялось, как мираж, которого никогда раньше и не было.       Хонбин повернул голову, потому что пара глаз с острым взглядом задержалась на нем слишком долго. Черная одежда так облегала с головы до ног хорошо сложенное тело с настолько бледной кожей, из-за чего тот решил, что парень может сойти за привидение. Он нагло на него пялился, и если бы Хонбин был не очень любопытный, он бы развернулся и отправился домой, но пристальные взгляды, устремленные на него, его раздражали.       Два, три, двадцать шагов, и парень стоял в нескольких сантиметрах от него, широкие плечи почти полностью составляли его фигуру. Он сердито посмотрел на Хонбина, но в его пристальном взгляде промелькнул намек на нежность, и тот чуть не отпрянул, когда взгляд встретился с его собственным, на что он отвел глаза и неловко кашлянул. Парень не улыбнулся, но его лицо было с выражением, которое Хонбин объяснить не мог, но заставляло его пальцы дрожать — дурная привычка, появляющаяся всякий раз, когда нервничал. — Привет.       Хонбин не знал, зачем ответил. С таким же успехом, как всегда говорила его мать, его могли похитить и убить. — Привет.       Вышло дрожащим, как и его руки, и он внутренне себя ударил, думая: "И что дальше?"       Видимо, незнакомец имел представление о том, как пойдет разговор, и поэтому полностью сосредоточился, ни разу не отрываясь от Хонбина, и заговорил тем же до боли притягательным бархатистым тоном. — Ты замерз, — произнес он небрежно, и до парня дошло, что его губы дрожали, а нос, вероятно, уже был свекольно-красным, но он был слишком занят, чтобы осознавать это. — Хм. Да... — Вот.       Парень снял свой кардиган, и хотя тот был тонким и потрепанным, он хорошо унимал дрожь. Хонбин не признавался себе, что это было связано с ароматом, который от него исходил, и с обнаженными бледными руками, которые восхитительно контрастировали с черным нарядом. Его мама никогда не упоминала, что незнакомцы такие... горячие. Он приобнял себя, чтобы немного согреться, и не забыл немедленно того поблагодарить. В ответ он получил легкий кивок, и все. Неловко. Снова. — К-Кто ты? Я хотел спросить...       Из-за отсутствия фильтра в голове, Хонбин прикусил губу и поморщил нос. — Как тебя зовут? — Тэгун. А тебя? — Хонбин. — Красивое имя, — прошептал он, произнося слоги слишком знакомым тоном, отчего Хонбин задохнулся и чуть было не упал. Последний просто улыбнулся, розовые сочные губы красиво растянулись на идеально очерченном лице, а глаза прищурились. Он засмеялся и протянул руку, словно из них двоих удивился только Хонбин. Как будто он все знал, а Хонбин, как всегда, не замечал ровный счетом ничего. — Жаль, что ты так быстро забыл о 'Тэгуни', — саркастично заметил он, и Хонбину пришлось зажать рот рукой, чтобы не закричать, но румянец его выдал. Вещей, которые ему хотелось бы стереть из своей памяти, было предостаточно, и это была одна из них. — Я... я не знал... — Все в порядке. Я нарушил правило и снял повязку.       Тэгун наклонил голову, и его руки дрогнули, показывая, как сильно он хотел коснуться Хонбина. — Ты слишком хорош, — добавил он, и Хонбин нахмурился. — В правилах есть правило, что я слишком хорош? — Именно поэтому. — Что... — Неважно. Хонбин, почему ты здесь?       Хонбин поправил на себе кардиган и натянул рукава, совсем забывая, что вещь не его. — Просто так... Ради забавы. — Вот как? Целоваться для тебя весело? — А разве нет?       Покачивая головой, Тэгун улыбнулся снова, и, наконец, отвел взгляд, пощадив бедное сердце парня. — С этим не поспоришь. Особенно с тем, насколько старательным был мой партнер. — Кто бы говорил.       Румянец на щеках не мешал ему парировать, и последний, похоже, ничуть не смутился, когда пожал плечами и прикусил нижнюю губу. Хонбин мысленно застонал. — А что, если мне это слишком понравилось?       Младший не ответил, а вместо этого уставился взглядом в землю, желая избавиться от чуждого чувства, что поглощало его изнутри. Он искренне гордился тем, что другой человек действительно находил его поцелуи приятными. Быть может, Джехван был один в растерянности, и заслуживал для себя лучшего. В конце концов, Хонбин был обречен на кого-то, кто оценил его потребность в прикосновениях и не находил бы это грубым.       Он никогда не был таким резким, ни разу не преодолевал болезненный инцидент в течение нескольких минут, и все же боролся с искренней усмешкой, которая выдала бы его на месте. Он тянул время и смотрел куда угодно, кроме таинственных глаз, без заминки срывающих с него все маски.       Ладонь, опустившаяся на его щеку, рассеяла все бушующие мысли и сфокусировала его на тепле прикосновения, обжигающее его лицо. Он несколько раз моргнул и прикрыл глаза. — Ты плачешь. — Я?       Смахивая капли, которые медленно стекали по лицу парня, Тэгун был спокоен и безмятежен, словно ничто из этого ужасным образом не повлияло на него, как это произошло со вторым, изо всех сил пытающимся скрыть свои чувства. Тот, что повыше, наконец, обхватил ладонями лицо и переключил внимание на себя. — Скажи мне, Хонбин. Почему ты здесь?       Парень начал рыдать, даже после того , как крепко зажмурился, пытаясь остановить слезы. Он был расстроен и устал, но больше всего смущен тем, что какой-то незнакомец заметил его страдания. И не мог понять, почему или как все кончилось этим срывом, когда он привык к боли, отказам и резким словам, получив впервые после признания. Хонбин был сильным, но даже твердый лед из-за жары тает и камни деформируются со временем. Он был просто человеком.

***

      Мороженое в руках и прохладная погода. Бок о бок они сидели в одной из кабин медленно двигающегося колеса обозрения, предоставляющим шикарный вид на город сверху. Заплаканный парень рассеянно прижимался лицом к стеклу, когда ванильный пломбир потек вниз по рожку и достиг его пальцев. — Никогда тут не был? — Нет. Так красиво, — он подышал на стекло и нарисовал пальцем улыбающийся смайлик. Оглянувшись на Тэгуна, он тоже заметил у него улыбку, не в силах скрыть удовлетворение от того, что восхищается ямочками на щеках Хонбина. Парень с ямочками продолжил смаковать необыкновенный вид и забыл о мороженом, которое когда-то просил. И Тэгун считает пустой тратой времени продолжать восхищаться городом, вместо того, чтобы заняться чем-то полезным. Чем-то, что они делали в будке для поцелуев.       Положив руку на плечо Хонбина, он повернул его спиной к окну и с сомнением взглянул на него снизу вверх. Зачерпнув немного пломбира пальцами, он провел им по ожидающим губам, и нырнул в них, исследуя языком рот и лакая ароматную слюну, смешанную с его собственной. Они тяжело дышали носом и держались друг за друга, как будто это их последний раз. Тэгун всегда целовал его, словно собираясь в следующий момент умереть, словно это была последняя затяжка его любимой сигаретой. Захватывающее чувство. Хонбину казалось, что этот вид наркотиков не требует реабилитации — его судьба как отчаянного наркомана, живущего благодаря губам этого человека, была благословением. Так банально, а Хонбин не делает банальности, но вот он здесь.       Все, что говорилось, было приглушенным шепотом и тихими просьбами. Такие вещи, как "я заставлю тебя чувствовать лучше и "ну же, пожалуйста".       Вечер закончился тем, что Хонбин получил номер Тэгуна и обещал встречу, которая состоится после их первого намека на то, что тот довольно хорошо понимал. Свой следующий день он провел слишком сосредоточенный на своем телефоне и бездельничал до тех пор, пока спустя три дня ожидания уведомление не прервало ход его мыслей, заставляя его бежать за телефоном на кровати. Тэгуни~ <2:34> "Давай встретимся сегодня в 7. Если ты свободен."       Его пальцы без раздумий набрали ответ, и он нажал "отправить", прежде чем проверил наличие опечаток. К счастью, он ничего не нашел и уже начал сожалеть о том, как быстро он написал. "Вдруг он думает, что я жду уже несколько дней?"       У Хонбина никогда не было проблем с выбором одежды, но все, что он делал сейчас, это разбрасывал рубашки по своей недавно убранной комнате, размышляя про себя о том, как прост его стиль (не то, чтобы он никогда не обращал на это внимание). Сестры всегда высмеивали его за это, и хотя его внешность обычно все перекрывала, это оставалось сильным фактором, отпугивающим заинтересованных лиц.       Порывшись в выстиранных рубашках и поношенных брюках, он бросил взгляд на свитер, подаренный ему сестрой, когда его приняли на первую работу, и он хранил его в глубине своей серой одежды, поскольку тот был слишком ярким и просто не в его стиле. "Почему бы и нет", — подумал он и отправился душ. Голубой свитер, джинсы и пара кроссовок — не самый плохой вариант для свидания, и он вылетел из дома раньше, чем успел нормально уложить свои влажные волосы.       Тяжело дыша и приглаживая пряди, он обнаружил Тэгуна с билетами в руках и латте у входа в парк аттракционов. Кажется, тот его не заметил, будучи слишком поглощенный игрой со щенком поблизости, и Хонбин посчитал это достаточно милым, чтобы сдержать улыбку. Он подошел ближе, и внимание парня полностью сфокусировалось на нем, быстро просканировав его с головы ног, после чего улыбнулся в ответ. Они вошли тихо, и рука Хонбина немного задрожала, но этого было достаточно, чтобы парень заметил и небрежно переплел их пальцы, как будто это был ритуал. Они напоминали взволнованных подростков на первом свидании, но это последнее, что их волновало, когда Тэгун столкнулся с ним решительным лицом. — Где это произошло? — Что именно? — Расставание.        При воспоминании об этом сердце Хонбина болезненно забилось, но он все равно показал ему, не понимая, почему он хотел знать такую неуместную информацию. Он не собирался вспоминать, что был отвергнут пару дней назад, но вопросы Тэгуна всегда вытаскивали из него мгновенные ответы.       Они стояли на том же месте, одни, если не считать нескольких рабочих, болтающих друг с другом у американских горок, и детей, собравшихся около палатки с сахарной ватой в нескольких метрах. Хонбин смотрел куда угодно, только не в глаза второму, пытаясь стереть с лица земли ослепительные вспышки. Он тяжело сглотнул, думая, что это может быть повторением прошлого инцидента, но сохранил некоторую веру в карму. Он этого не заслуживал.       Внезапно руки смело обхватили его лицо и перед всеми-теми немногими, кто действительно там находился, — парень наклонился с потемневшими зрачками и серьезным выражением лица перед тем, как оставить невинный поцелуй, мягко коснувшись губ, задержавшись лишь на несколько секунд. Он погладил большими пальцами раскрасневшиеся щеки и встретился взглядом с неуверенными миндалевидными глазами. Каждой клеточкой тела Тэгуну хотелось защищать это создание и он сделает все возможное. Ему просто нужно разрешение. — Позволь мне любить тебя.       Произнес он шепотом, и уши Хонбина начали блокировать любой звук, кроме приглушенного тона, который он полюбил, и немел от прикосновений, заставляющих его улететь куда-нибудь далеко, в теплое и приятное место. Куда-нибудь наедине с незнакомцем, который подарил ему всю свою любовь всего за несколько часов, когда Джехван только и делал, что высасывал ее, оставляя опустошенным и отчаявшимся. Они контрастировали, противоречили друг другу, но это было то самое сердце, которое когда-то быстро билось для Джехвана, но теперь таяло от слов и действий Тэгуна. Как он мог верить себе после этого? — Доверься мне.       Ответ пришел мгновенно. Хонбин мог только сдаться, закрыв глаза и придвинувшись ближе к телу напротив, чтобы насладиться недостижимой правдой своего существования. Он был там, дышал ему в грудь, и это казалось слишком нереальным. Слишком волшебно, что он удовлетворенно вздохнул. — Я люблю тебя.       Хонбин никогда не верил в любовь с первого взгляда. Он не мог сказать, влюбился ли он в Тэгуна в первый раз, когда его увидел, или же во второй, третий, четвертый. Но он четко помнил первый момент, когда увидел, как тот направлялся к нему, после чего осознал, что каким-то образом остальной мир, казалось, стал резко неважен. Когда любовь поражает кого-то, как молния, так мощно и сильно, ее нельзя отрицать. Вскрывать внутренности и выплескивать свою душу на всеобщее обозрение так красиво и грязно. Это выворачивает человека наизнанку, и пути назад нет. После удара молнии твоя жизнь безвозвратно меняется. Хонбин думал, что отличная перемена, в которой он нуждался.