Твои волосы пахнут лавандой

Наблюдать, как это чудо спит, довольно приятно: волосы, цветом похожие на недавно расцветшую сирень, а на ощупь, как шёлк, рассыпались по подушке, его чудесные глаза-гетерохромии сокрыты под веками, а лицо удивительно спокойно и холодно. У него такое хрупкое тело. Такое чувство, что если не аккуратно взять этого мальчишку за руку, то можно поранить белую кожу и оставить много синяков. Он и сам очень нежный и ранимый, хоть и закрывается «выкобеливанием»… Бороться с желанием обнимать, целовать и владеть уже нет сил. Чуть склонившись, я слушал его ровное дыхание, а так же мне показалось, что мой младший брат пахнет морем. В нотках этого аромата я услышал, как позванивает лёгкий бриз, как бьются о берег волны и кричат чайки. Не знаю, почему, но я так люблю море. А Хартц — моё море, в котором я, похоже, утонул… Закрыв глаза я прильнул губами к его щеке. У его бархатная кожа, немного шершавая. Как же приятно её целовать и трогать. Он просыпается и недовольно ворчит, что «опять его разбудили в эдакую рань» и что «Фай уже раз пятый будит его в семь утра». Я сажусь на его кровать и кладу руку на его щёку, от чего мой Малыш мигом покраснел закрыл глаза. — Тебе никогда не говорили, что любили. Тебе всегда твердили, что ты — бесполезное маленькое ненужное существо, случайно появившееся на свет. Ты никогда не чувствовал любовь по отношению к себе, ты никогда не чувствовал, что кому-то нужен. Отсюда и низкая самооценка, пытающаяся подняться за счёт выкобеливания, да, Малыш? — спросил я, пододвигаясь ещё ближе к нему. — Ф-Фай… — он еле-еле пытается мне что-то объяснить, при этом активно жестикулируя. Я ничего не понимаю и понимать не хочу. Я хочу его обнять. Я наклонился и прижал его тело к своему, обхватывая одной рукой его талию, а второй поглаживая шелковистые волосы. Он обомлел, я чувствую это, ведь его сердечко забилось чаще, а дыхание стало тяжёлым. Я не думал, что его тело такое холодное. Где он успел так замерзнуть? Спина, руки, шея и лицо были, как лёд… Надо согреть его. Согреть его тело, душу и, самое главное, сердце. Хотя оно у него и так очень тёплое, я бы даже сказал, горячее… Его губы дрожат, а на глазках выступают слёзы. Точнее, всего на одном глазу, так как второй был скрыт за лавандовой чёлкой. Он прижимается ко мне, закрывает глаза, и я ощущаю, что мой свитер чуть начинает промокать в районе груди. Хрупкие плечи дрожат, а тихие всхлипывания перерастают в громкие рыдания. Сжав в руках мой свитер он рыдает, нет, ревёт… Я не знаю, как его успокоить. Я знаю, что мой Малыш чувствует себя одиноким, сломленным и раздавленным. Как же я не хочу, чтобы он плакал. Моя рука начинает скользить по его волосам, перебирая их и спутывая между собой, а второй я только сильнее прижимаю его к себе. Мои губы касаются его макушки, и на секунду я уловил нотки лаванды. Его волосы пахнут лавандой. Я прильнул губами к его щекам, лбу, вискам и носику, чуть придерживая его личико. Он смотрит на меня взглядом, полным непонимания и недоверия, но все его сомнения разбиваются каплей дождя об асфальт, когда я целую его в губы. Они такие мягкие и тёплые, в отличии от его тела, и имеют привкус шоколада с клубничной добавкой. Честно сказать, мой братик — тот ещё сладкоежка! Что ни дай сладкое — всё съест. Этим он похож на меня. С его возвращением я стал замечать, насколько мы похожи, но в то же время разные. Мы оба любим крепкие обнимашки, хоть об этом знают только два человека — я и он. Порой, чтобы спасти кого-то, нужно просто его обнять и заставить его почувствовать себя нужным. Малыш никогда не чувствовал любви и поддержки в свою сторону, но несмотря на это, оставался сильным, хоть внутри весь его мир рушился не по дням, а по часам… Его губы с привкусом шоколада навсегда врезались мне в память. Это самое вкусное, что я когда-либо пробовал за всю свою жизнь. Хах, его лицо озарилось яркой улыбкой, он упал на меня, и мы оба повалились на кровать. Он залез на меня сверху, лёг и закрыл глаза, при этом обхватив меня руками. Ласково целуя его в макушку, я начинаю засыпать, а чуть сверху я слышу посапывание моего Малыша.