***
Санса не находила себе места. Он ушел! Да, она сама сказала ему уйти, но какого черта он действительно ушел? Конечно же, она знала, что он вернётся, но менее обидно от того не становилось. Кажется, она сказала ему, что ненавидит его. Захотелось выпить весь алкоголь, что она найдет в домашнем баре, и прорыдать всю грядущую ночь напролет, но ведь нельзя. Джона не было дома уже несколько часов. С учётом скачущих в крови гормонов алкоголь Сансе и не понадобился — она прекрасно выполнила свое желание и на трезвую голову, сидя прямо на полу уютной гостиной, игнорируя дорогущий итальянский диван и рыдая, безуспешно пытаясь убедить себя в том, что Джон ее любит и все понимает, побесится и скоро вернётся. В ее голове роились тысячи мыслей, каждая из которых заставляла слезы течь по щекам с новой силой, а пушистый цветастый ковер, что они привезли из Индии прошлым летом, сейчас, почему-то, казался чересчур жёстким и колючим. Что, если он оставил ее навсегда? Что, если он не вернётся? Он не любит ее. Ну точно же не любит. Она звонила ему уже несколько десятков раз, но в ответ на свои всхлипы каждый раз слышала только голос Джона на автоответчике, что каждый гребанный раз повторял одно и то же: «Извините, сейчас я занят и не могу подойти к телефону. Перезвоните мне или... черт, Санса, не сейчас!» — и свой звонкий смех на фоне, сливающийся со смешками Джона. И гудки. Спустя, казалось, вечность, Санса услышала скрежет ключа в замочной скважине. Глаза жгло от количества пролитых слез, голова болела, но внутри нее боролись два чувства: с одной стороны, хотелось повиснуть у него на шее и очень долго просить прощения — за все глупо брошенные слова(и, если уж на то пошло, не только слова); а с другой — поколотить его и накричать ещё больше за то, что заставил ее волноваться. Она услышала чересчур громкий хлопок входной двери — миссис Флетчер, ворчливая старушка, живущая на одной лестничной клетке с Сансой и Джоном, точно отчитает ее завтра за ночной шум, — и копошение в холле, вперемешку с нечёткими ругательствами и хрустким треском фарфора под ногами. Вот же блядь. Это значит только одно: он опять напился, и всю ночь Сансе придется терпеть удушливый запах алкоголя, а завтра утром ей понадобится долго проветривать спальню. Молодец, Джон, так ты проблемы решаешь, значит. Санса поспешила подняться с пола, потирая левой рукой затекшую поясницу.***
Путь домой показался Джону слишком быстрым — возможно потому, что он уснул практически сразу, как его пятая точка коснулась продавленного сидения невзрачного седана. За время поездки он успел слегка протрезветь, и сознание уже не было затянуто такой пеленой, как всего пару часов назад, и он даже осмотрелся: на водительское сидение был натянут безвкусный меховой чехол, который когда-то, возможно, был белым, но сейчас едва ли действительно мог зваться таковым; мех свалялся и выглядел довольно жёстким. Лобовое стекло было треснуто в нескольких местах, а дешёвая обивка сидений была прожжена в, наверное, дюжине мест. Джон мысленно чертыхнулся на парнишу-бармена, что вызвал ему такое такси. В конце концов, существует убер... Впрочем, доехал домой он без происшествий. Джон относительно бодро поднялся на восьмой этаж — сегодня он решил пренебречь лифтом, что, очевидно, сделал зря, потому что к моменту, когда он добрался до своей квартиры, он успел упасть дважды. Пекло, какой позор. Он на удивление быстро справился с замком и постарался как можно тише войти в дом, чему помешала громко хлопнувшая за спиной дверь и хруст дорого фарфора под ногами — похоже, Санса так и не убрала вазу. Джон глухо матернулся, сбрасывая с ног поношенные кросовки — первое, что попалось под ноги, когда Санса закатила очередную истерику, — и задел плечом вешалку для плащей, пока старался пройти в гостиную, не повредив ног. Блядь. В проходе появилась Санса, осуждающе и одновременно с теплотой в голубых глазах смотря на спешно поднимающего винтажную вешалку мужа. — Дурак ты, Джон Сноу. Тот дернулся, видимо, ожидая застать жену спящей, но она, похоже, даже не ложилась. Черт, похоже, он заставил ее плакать. Все обиды ушли куда-то на задний план. Он сделал широкий шаг к ней, перешагивая осколки пресловутой вазы и сгребая ее в объятия; зашептал извинения куда-то в спутанные рыжие волосы. И Санса наконец успокоилась, повисая у любимого на шее и вдыхая запах виски, исходящий от него. — Давай в следующий раз ты не будешь бросать меня одну и уезжать в бар? — она слегка отстранилась от Джона, теребя выбившуюся из привычного хвоста кудряшку и заглядывая в его глаза. — А давай ты в следующий раз не будешь швыряться в меня травмоопасными предметами? — Джон мягко улыбнулся, поглаживая ее округлившийся за последние пару месяцев живот — совсем неосознанно, просто потому, что привык — и оттого ещё ласковей. — Договорились. Только подушками, — девушка растянула губы в широкой улыбке, и первая потянулась к его губам, нежно проникая языком в его рот. Она успела почувствовать вкус алкоголя и горечь сигарет, прежде чем Джон подхватил ее под ягодицы, прижимая — тем не менее, аккуратно, — к ближайшей стене и яростно впиваясь губами ей в шею. Завтра точно останутся засосы. Санса не смогла сдержать стона, запуская руки в такие родные кудри и прижимая мужа ближе к себе. — Джон, — ее голос дрогнул, когда он слегка прикусил мочку ее уха,— я хочу тебя в спальне. В последние пару месяцев благодаря растущей у нее под сердцем Лианне — Джон абсолютно точно настаивает на этом имени(он так и не сказал, что делать, если родится мальчик) — секс где угодно, кроме как на кровати (или разве что на столе) стал слегка проблематичным; да, живот пока ещё не так мешал процессу, но явно делал его куда более нервным. Джон ничего не ответил, лишь немного крепче, чем следовало, схватил ее за запястье и спешно потянул за собой на супружеское ложе. Санса не сопротивлялась, послушно следуя за ним. Они буквально забежали в спальню, и Санса засмеялась над споткнувшимся о комод Джоном. Тот осуждающе посмотрел на нее, хмуря брови, но уже спустя мгновение тепло усмехнулся, притягивая ее к себе и пылко целуя, одновременно с этим стягивая с ее плеч самый обычный домашний халатик. Черт, даже такая она возбуждала его до ломоты в теле. Санса жарко отвечала на поцелуи, судорожно пытаясь расстегнуть джонову рубашку. Кожа, ей так хотелось прикоснуться к его коже, пекло, сейчас она готова была отдать что угодно, лишь бы почувствовать жар его кожи на своей. Губы Джона путешествовали по ее шее, находя то самое чувствительное местечко за яремной веной, и это заставляло ее колени слегка подрагивать: хотелось просто растечься лужицей у его ног. Санса все никак не могла сосредоточиться, и пальцы соскальзывали с пуговиц его рубашки, абсолютно не слушаясь. Она чертыхнулась, раздражённо дёргая ткань на себя. В тишине спальни, разбавляемой лишь их тяжёлым дыханием, послышался стук отлетевших пуговиц, явно раскатившихся по всем углам. Да и к черту. Они застыли на мгновение, а после Джон хрипло засмеялся, отчего в уголках его глаз поселились ранние морщинки. Он притянул ее ближе к себе(куда уж ближе?), и потерся своим носом о ее. — Смотрю, сегодня тебе хочется рвать и метать? — он нежно улыбнулся, скользя губами по ее скуле к чувствительному местечку за ухом, которое, он знал, заставляло ее бесстыдно течь, он знал, блядь, он знал каждую ямочку, каждый шрамик и каждую родинку на ее теле, и все равно не мог перестать изучать ее раз за разом, отмечая, что если пройтись языком вот тут, а после нежно прикусить, она слегка задрожит, а если царапнуть вот тут, то невольно задохнётся воздухом... На Сансе были лишь розовые хлопковые трусики с оборками по краям и бесстыдным влажным пятном прямо там, где сосредоточено все ее естество, что заставило Джона удовлетворенно улыбнуться. Джон взял ее за подбородок двумя пальцами, влажно целуя в губы, и посмотрел в ее затуманенные пеленой возбуждения глаза. Его накрывали волны любви к этой невероятной женщине, что беззастенчиво стояла сейчас перед ним практически обнаженная. А чего ей стесняться? Она носит под сердцем его дитя. Он накрыл свободной рукой ее живот, легко поглаживая его. Джон хотел было потянуться к ней за ещё одним легким поцелуем, но Санса вызывающе прошлась языком по припухшим губам, обнажая ровный ряд зубов, и Джон снова впился в ее губы, на этот раз абсолютно не сдерживая себя. Рука переместилась с живота ниже, оглаживая тазовые косточки и едва касаясь края ее белья, лишь дразня ее. Второй рукой он обхватил налившуюся буквально за последние несколько недель грудь и — о, он знал это — невероятно чувствительную сейчас, невесомо оглаживая кожу у соска, но не касаясь его. Санса уже едва могла стоять на ногах от охвативших ее ощущений, вцепившись наманикюренными ноготочками прямо в его грудь, что только что поглаживала, наслаждаясь ощущением перекатывающихся под ладонью мышщ, и оставляя на коже следы-полумесяцы. Она оторвала одну руку от его груди, касаясь щетины на подбородке и, невесомо поглаживая, дотронулась до его губ. Так ощущается любовь? Дрожью в мышцах, мурашками по телу и бабочками, порхающими где-то в желудке? Жаром слившихся воедино тел, срывающимся шепотом и скользящими прикосновениями, обволакивающими от кончиков пальцев ног до самой макушки? Возможно, для кого-то да. Но для Сансы любовь — это его рука, что осторожно поглаживает ее живот, в котором растет жизнь, их маленькая дочка, жизнь, которую они создали вместе, любовь — это его поцелуи в висок и заботливое: все в порядке? ты хорошо себя чувствуешь? каждое утро. Для Сансы любовь — это Джон. Санса вынырнула из своих размышлений, когда Джон сжал между пальцев ее сосок, и не сдержала стона. Она улыбнулась и снова потянулась к его губам, вкладывая в поцелуй всю любовь, что сейчас переполняла ее настолько, что, казалось, ещё немного — и она лопнет, как переполненный воздухом шарик, ещё немного — и она просто растворится в Джоне, в любви к Джону, в любви Джона; может, ее самой никогда и не существовало: существовал только он и ее любовь к нему. Существовали они, и это окрыляло. Она не углубляла поцелуя, но это сделал Джон, проникая ладонью под ее белье. Такая мокрая. И все для него. Теснота в джинсах уже причиняла ощутимую боль, но Джон не спешил избавляться от них. Ему хотелось довести ее до исступления одними лишь прикосновениями. Он хотел слушать ее стоны до беспамятства, вечность, пока солнце не встанет на западе и не сядет на востоке, пока горы не полетят по ветру, а моря не высохнут, оставив на потрескавшемся дне лишь горстку соли. Если это не любовь, то Джон не знает, что это. Но это любовь. Он подтолкнул Сансу к кровати, и она послушно легла на спину, ерзая на мягком матраце и сминая простыни, что собьются ещё не один раз за грядущую ночь, и слегка расставляя ноги в стороны. Джон наконец избавился от брюк, оставаясь в одних лишь боксерах, и присел на кровать рядом с Сансой, вкладывая во взгляд всю любовь, что сейчас буквально разрывала его сердце. Он вернулся рукой к ее животу, легонько пробегая пальцами по ребрам и двигаясь выше. Он накрыл ладонью ее правую грудь, и наклонился к ней, находя языком левый сосок. Он знал, как ей нравится — прикусить, потом пройтись языком вокруг ореола и вновь прикусить, ещё и ещё. Санса выгнула спину, судорожно выпуская воздух из лёгких, и запустила руки в его волосы, наконец срывая эту чёртову резинку. Шелковистые пряди рассыпались по ее груди, и Сансе захотелось уткнуться в них носом, вдыхая ментоловый запах шампуня и приторно-горький — от сигарет. Сладкая пытка продолжалась, казалось, вечность, воздуха в лёгких катастрофически не хватало, да и тот — настолько пропах Джоном, что каждый вдох отдавался приятным покалыванием где-то в груди; и когда Сансе наконец показалось, что вот-вот, ещё немного, и она провалится в приятную негу, сбрасывая, наконец, с себя напряжение всей этой безумной ночи, Джон двинулся выше, обводя языком ключичную косточку и впиваясь губами ей в шею. Санса испустила ещё один едва слышный стон. Джон навис над ней, опираясь руками по обе стороны от ее лица, в тысячный раз заглядывая в любимые глаза. Казалось, он знал каждую темную чёрточку и светлую точку на этих ясно-голубых радужках — он знал, знал, но сейчас ее взгляд был затуманен возбуждением, и Джон мог видеть лишь похоть. Нежность ее припухших губ ярко контрастировала с его мозолистыми пальцами, и Санса могла думать лишь о том, как она почувствует его в себе, о том, как он будет вколачиваться в нее, вырывая из груди крики, или наоборот, возьмёт ее медленно и нежно, тщательно доводя до пика полукасаниями и тихим шепотом. Санса обхватила его пальцы губами, совсем легко посасывая их, но, черт, Джон завороженно наблюдал за ней, кажется, даже забывая, как дышать. Вроде ничего сложного: вдох, выдох, ещё вдох, рваный выдох, вдохвыдохвдох; а так сложно, когда она так развязно и одновременно невинно смотрит прямо ему в глаза. Одну руку она положила ему на спину, цепляясь за нее ноготками и намеренно оставляя царапины — «Оставляет на мне свои метки, зараза. Я и так весь твой, Санса, твой, и ты это знаешь...»; второй потянулась к его паху, сперва легко поглаживая Джона сквозь ткань боксеров, отчего он невольно задержал дыхание, а потом резко схватила его за член, все ещё не разрывая зрительного контакта. Джон дернулся, судорожно выдыхая воздух свозь стиснутые зубы и прикрывая глаза; его пальцы выскользнули из ее губ, оставляя влажную дорожку на подбородке; он бросил взгляд на Сансу — та коварно улыбалась, закусывая нижнюю губу. Черт, эта женщина точно сведёт его с ума. Джон решил принять ее правила игры и в отместку схватил за сосок, одновременно с этим оставляя на ее губах ещё один рваный поцелуй, скорее напоминающий укус, а после резко отстранился, вызывая у Сансы разочарованный стон. Он положил обе руки на ее груди, потирая набухшие горошины сосков, и двинулся руками ниже, и, блядь, Санса готова была кончить от одного ощущения его рук на ее бедрах. Одна рука проскользнула на внутреннюю часть бедра, невесомо поглаживая, а вторая пробежалась пальцами по кромке белья, дразня. Пекло, в комнате стало жарко. Он наконец сдернул с нее белье, и Санса послушно приподняла бедра, помогая ему. Джон приподнял ее лодыжку, закидывая себе на плечо, прошёлся губами по гладкой коже голени. Черт, он не мог больше терпеть, ещё немного — и он кончит, словно подросток. Джон заглянул Сансе в глаза, и она улыбнулась, притягивая его за предплечья к себе и увлекая в ещё один поцелуй, на этот раз медленный и тягучий, как патока; Джон наконец прикоснулся к ней там, горделиво отмечая, насколько она мокрая — он слегка надавил на ее клитор, и от неожиданности Санса прикусила ему губу, подавившись воздухом; он проник в нее средним пальцем, поглаживая большим пальцем комок нервных окончаний, что заставлял ее пальцы на ногах поджиматься, а грудь вздыматься, как после трехмильного спринта*; Санса же, казалось, терялась в коридорах наслаждения, и Джон добавил ещё два пальца, вырывая из ее груди полустон-полувсхлип, с которым она кончила, прикусывая тыльную сторону ладони. Джон дал Сансе отдышаться, завороженно наблюдая за вздымающейся грудью, и потянулся за ещё одним поцелуем(не пытайтесь сосчитать, сколько их было в ту ночь — они и сами не смогут). Поцелуй вышел медленным, передающим друг другу любовь, смешивающий ее воедино, и если вы не знали, какова на вкус любовь — вот она, как на ладонях, распаляющая в Сансе ещё больше огня, заставляющая слегка ноющие после обрушившегося оргазма мышцы двигаться, опрокидывая неожидающего этого Джона на спину, чтобы самой с удовлетворенной улыбкой устроиться у него на бедрах. Она была полностью обнажена, но он — все ещё нет, и Санса поспешила избавиться от последней преграды, разделяющей их тела — стянула с него эти чёртовы боксеры, что улетели куда-то в кучу к остальным вещам. Она нарочито невинно поерзала у него на бедрах, не отрывая довольного взгляда от горящих возбуждением глаз Джона. — Санса, — сквозь сжатые зубы. — Джо-он, — с улыбкой объевшейся сметаны кошки, слегка пробегаясь пальцами от его груди все ниже и ниже, наслаждаясь гладкостью кожи и твердостью мышц, что сейчас подрагивали под ее прикосновениями, и, наконец, добираясь до члена и направляя его в себя. Он проскользнул легко — смазки было предостаточно, и едва Санса хотела задать свой собственный ритм, как Джон рыкнул, с силой сжимая ее бедра — завтра останутся синяки, но сейчас боль лишь примешивалась к удовольствию, создавая горьковато-сладкий коктейль — и задвигался быстрее, чем хотелось Сансе, но после нескольких десятков быстрых и резких толчков она подстроилась, опираясь руками на его грудь так, что при каждом толчке он бил головкой члена в какое-то чувствительное место, что заставляло ее вскрикивать от наслаждения. Пекло, миссис Флетчер завтра закатит им скандал и возможно даже позвонит арендодателю, но Джону было так наплевать, ему хотелось только чувствовать теплоту и узкость ее лона, что сжималось вокруг него при каждом толчке, ее ладони, что упёрлись ему в грудь, вцепившись пальцами и усложняющие дыхание, но, черт, ощущение ее веса на своей груди было чем-то таким родным и правильным, что просить ее убрать руки не хотелось; ее мягкие волосы спадали ему на лицо, попадая в рот и щекоча нос, вызывая желание чихнуть, но все, что мог делать Джон сейчас — вколачиваться в нее, ловя ее вздохи и стоны, впитывая в себя ее запах, впитывая в себя ее. Сансе опять казалось, что ещё немного — и она растворится в Джоне, она растает, как забытое ребенком на солнцепёке мороженное, и все, что удерживает ее от шага в пропасть — крепкие руки, что сейчас держат ее бедра, и такая же крепкая грудь с россыпью царапин-полумесяцев — она любила оставлять на нем свои следы. Джон едва сдерживался, чтобы не кончить первым, и потому он прибегнул к «запрещенному» приему — он оторвал одну руку от ее бедра, перемещая вторую ближе к пояснице, и начал круговыми движениями массировать ее клитор, выбивая из ее лёгких последний воздух. Санса вскрикнула громче, чем до этого, и стоило Джону почувствовать, как ее мышцы сжимаются вокруг него, он финишировал вслед за ней. Сил двигаться не было у обоих, и Санса просто сползла на кровать слева от него, прижимаясь губами к его плечу. — Я люблю тебя, — Джон слегка повернул голову, нарочито удивленно заглядывая ей в глаза, чем вызвал у Сансы улыбку, — Я тебя люблю. Она потянулась к нему за поцелуем, но он остановил ее, вытянув из-под нее свою левую руку и продемонстрировав кольцо. — Вообще-то, ты поклялась любить меня, помнишь? — он улыбнулся, и она тихо рассмеялась, — Я люблю тебя, Санса Сноу. И потянулся за поцелуем сам. _______ *три мили ≈ пять километров. да, юмор тут скорее из-за вульгарщины. брр. ну и из-за акцентов на слове «знал», потому что нихуя ты не знаешь, джон сноу!