Океан кислоты

Любить Мэри Юнис как плавать в кислоте - одна сплошная боль. Лана никогда не знает, чего ожидать на ночь: смущенного поцелуя или того, что руки Мэри сожмутся на ее шее, ломая позвоночник. Быть любимой Мэри как здороваться с самим Богом, как властвовать над Сатаной, как выиграть у ангелов в покер в райском саду. Лана смотрит на нее разными глазами, ведет себя с ней то осторожно, а то в обожании кидается на шею. Лана ненавидит Его, когда он побеждает Мэри, когда ломает ее душу, разбивая об пол, словно хрустальную. Ей хочется пожалеть бедную Мэри, когда Он творит с ее телом ужасные вещи, когда рвет изнутри на части, ставит на колени и смеется в заплаканное лицо. Мэри очень больно. Всегда душевно и физически - когда Лана стоит перед ней, и Он говорит ее голосом о ничтожности. О слабости той, которую она любит. Мэри пытается вырваться, Мэри готова бороться, она пытается дать сдачи, отвоевать себя у совершенно чужого и незнакомого, но вновь и вновь бьется о стены молчания. Временами, в моменты слабости Сатаны, она вырывается в свет: обнимает Лану слишком долго и просит прощения. [За то, что было сделано и что будет.] — Мне холодно. Согрей меня, пожалуйста, — Мэри словно ребенок, а Лана - спаситель: она непременно найдет способ вытащить ее из тьмы. — Конечно, ты только не засыпай, — она обнимает Мэри, будто это последняя их ночь вместе, и гладит плечо. [Внешне с ней все в порядке, лишь внутри кровоточат свежие раны.] — Побудь со мной еще немного. — Я попытаюсь, Лана, — и она не врет. Все старания, все усилия лишь затем, чтобы увидеть ее снова, не сдаться тьме, не склонить перед ней позорную голову. — Мне страшно. Лана прижимается крепче, пытаясь отдать хоть немного собственного тепла: — Я понимаю. — Нет, — глаза Мэри наполняются кровью, и рука моментом сжимает шею Ланы. Ее дыхание сбивается, она пытается скинуть Демона с кровати, опрокинуть его на холодный пол и сбежать поскорее прочь, но получается только одно: — Мэри, пожалуйста. Голову юной девушки разрывает на части. Ей хочется спуститься в отчаяние, разрыдаться, забиться в истерике, залезть на потолок, как больно и страшно, и только «Мэри, пожалуйста» напоминает, зачем это все. Она разжимает пальцы - собственные, не чужие, усилием воли и борьбой с Ним. Ни одна из плетей сестры Джуд не бьет так сильно, как пощечина незваного гостя внутри. — Тебе нужно бежать из Брайрклиффа, Лана. Материалов достаточно, чтобы написать разоблачающий материал. Я помогу тебе. — Я обязательно сбегу отсюда, но, — она сжимает руку Мэри, — только когда мы найдем способ избавить тебя от Него. — Не бери на себя слишком много, — в момент юная девушка превращается в сущее зло: дает размашистую пощечину и рывком прижимает Лану к кровати. Маленькая серая комнатка наполняется молчаливыми криками. — Ты просто жалкая журналистка. Заговоришь об этом еще - и умрешь. — Чего ж ты медлишь? — Лана смотрит в глаза Злу бесстрашно, ей не впервой видеть его прямо над собой, сжимающим плечи. — Она не дает, — улыбается Дьявол, проводя языком по нижней губе. — Думает, что сильнее меня, а мне нравится упиваться ее страданиями. И до тех пор, пока ты живешь, — Мэри, которая совсем не Мэри, склоняется так низко, что дыхание обжигает щеку Ланы. Он шепчет прямо на ухо, — ей больно. Всем больно, кто сопротивляется мне. Все еще думаешь, что спасаешь ее? По стенам скользит дьявольский смех. — Ты ее не получишь. — Ты ошибаешься, — руки Мэри вдавливают Лану в матрас. — Она уже моя. Каждый здесь - мой. И ты не исключение. — О, нет, — она смело кривит улыбку, — многие журналисты - твои прислужники, но только не я, — рывком Лана скидывает тело Мэри с кровати. Оно падает на пол, задевает тумбочку и кровать. — Есть нечто пострашнее божьей кары и козней Сатаны. Разъяренная женщина. — Наивная стерва. — Я в журналистике десятый год. Ты думаешь, во мне осталась хоть капля наивности? Он поднимает тело Мэри и продолжает ее руками вжимать Лану в стены, бить спиной о них и кричать чужим голосом. [Голосом той, которая никогда не сходила на грубость.] Дьявол в последний раз ударяет Лану и замечает лишь тень улыбки на ее лице: — Тебе ее не победить, трусливый подонок. Только и можешь, что прятаться за масками. Он замахивается кулаком Мэри и рассекает им воздух, прямиком-прямиком к лицу напротив и… — Лана, пожалуйста, замолчи. Ладонь разжимается, рука обессиленно падает. Мэри плачет, потому что не может иначе. Она чувствует себя уставшей и сломленной. — Мэри, — обнимает ее Лана, целует щеки, нос, лоб. — Мэри. — Не зли его, я прошу тебя. Мне и без того тяжело. Мэри умоляет ее о простом - пустить ситуацию на самотек, не защищать ее, закрывая спиной, не цепляться словами с обидчиком. От этого лишь хуже, это равно кислотному дождю, грянувшему в разгар долгой прогулки. — Я не отдам тебя ему, — мотает головой Лана. — Я обещаю не говорить с ним больше, но и отпускать тебя не собираюсь, Мэри. Она будет бороться за нее. Всеми силами, что есть. — Я тебе верю, — кивает в слезах Мэри, прижимаясь всем телом к длинной голубой рубашке Ланы. Мэри Юнис больше не верит в Бога. Он, не защитивший ее, продавший тело чужому, не достоин того. Мэри Юнис верит отныне лишь Лане. Потому что только она пытается помочь. Искренне и отчаянно, продолжая изучать больной спиной каждую стену в Брайрклифф.