"Сон, светлый сон мой прерван был так резко..."

Даже если ты верховный судья города Парижа - особенно если ты этот самый верховный судья! - и, в общем-то, завтра праздник, век бы его не видеть и не слышать! - это совершенно не означает, что у тебя мало дел. Даже наоборот, это означает, что дел у тебя много. Всегда. В любой день недели, считая воскресенье, а если кто-то считает, что работать в него грешно, пусть сам попробует без этого греха обойтись! Так вот, если у тебя много дел, это означает, что они периодически съедают весь день и отхватывают немножко ночи. Совсем немного, да. Часов так до четырех, потому что всё описывать - дело сложное, а юридический язык - сложное вдвойне. Так что неудивительно, что лёг судья Клод Фролло два часа как, спал крепко, сладко и знать ни-че-го не хотел... А придётся! Ибо господа цыгане обнаглели окончательно. И капитан де Шатопёр - тоже. - Цыган - в тюрьму, де Шатопёра - в монастырь, - мрачно вынес приговор судья, садясь на постели и понимая, что спать под такой гам уже не получится, даже несмотря на то, что очень хочется. - Мужской. С самым суровым режимом. Чтоб ему там заутреней спать не давали! Хорошо звонарю Нотр-Дама, он глухой, что ему цыгане, что ему капитан - всё едино... Причина внезапного пробуждения судьи Фролло была проста: капитан гонял устроивших не то представление (Господи Боже, какое, в такую рань?!), не то драку (а вот это уже более вероятно) цыган. И делал он это очень, очень громко. Не иначе как рвение выказывал, поскольку обнаглевший табор это учинил чуть ли не под окнами дома Фролло. Ну или очень близко, ибо слышно было великолепно! Даже при закрытом окне. Нет, точно в тюрьму. Хоть поостерегутся в другой раз! И Шатопёра - в монастырь. Поминая праздники, работу, табор, капитана, судьбу и собственный чуткий не в меру сон такими словами, что слышал бы архидьякон Нотр-Дама - долго бы Фролло грех сквернословия и богохульства отмаливал, судья накинул на плечи что нашёл (не светить же ночной одеждой) и выглянул в окно. Ну так и есть. Грохоту много, толку мало. Интересно, капитан что, сам не видит, что с ним чуть ли не играют? Откровенно и нагло дразнятся, и по тому же Клопену плачет позорный столб и плети... Но сил терпеть это тупое рвение и громкий голос не осталось никаких. Видит Бог, он честно попытался... - Господин капитан де Шатопёр! На улице резко стало тихо. Что ж, перекрывать зал суда голосом Фролло умел прекрасно, заставить себя слушать - тоже... - Смею надеяться, что в случае подлинного бунта вы проявите больше сообразительности, чем сейчас. Поскольку на текущий момент вас попросту обводят вокруг пальца, как мальчишку! С высоты окна было видно лучше, чем с земли, и Фролло очень, очень спокойно и не слишком даже громко (зачем? И так все слышат, даже Клопен с незнакомой девчонкой на другой стороне улицы) объяснил, почему так считает и что конкретно будет цыганам за наглость, если они сейчас же не уберутся куда подальше и более здесь не покажутся, а господину капитану за неумение подумать головой. Капитан мрачно смотрел на судью, но помалкивал. И то хорошо, потому что вот только спора Фролло и не хватало! И так уже... Давно кто-то напрашивался на выговор минимум! - Все всё поняли? - завершил тираду Фролло. - Вот и славно! И захлопнул окно, ещё успев заметить, что цыгане очень шустро и очень тихо утянулись в переулки. Ну вот и пусть там сидят хотя бы до своего проклятого праздника! - Бал дураков, бал дураков... - проворчал Клод Фролло, падая обратно на постель с намерением поспать и натягивая одеяло на голову. - У меня он каждый божий день, похоже...