аккордеон

Юра не понимает, ревновать ему или нет. Он наблюдает это почти каждый раз на репетициях и концертах. Не сказать, что это что-то — из ряда вон выходящее, нет. Просто это очень странно. Даже Юра не относился к своей скрипке так, как относится к своему инструменту Личадеев. Иногда Музыченко задумывался над тем, а не родился ли Паша с музыкой — играя в процессе родов на маленьком аккордеоне? Красиво так вышел в яркий мир под восторженные аплодисменты акушеров, играючи на мини-версии этого прекрасного музыкального инструмента, который, в процессе репетиций, Музыченко насмешливо называл баяном, из-за чего Личадеев чертовски злился, огрызался и говорил о том, что никакой это не вшивый баян, это — гордая громкая птица, которая распевает под его быстрыми пальцами. Когда аккордеон стоял без работы, то, проходя мимо, светловолосый обязательно бы кинул на него взгляд, мало ли — появится новая пылинка на столь дорогом сердцу инструменте? Или, — не дай бог! — кто-то поставит на него стакан с пивом — быть беде. Парень распсихуется, опрокинет в себя этот стакан и не поморщится, а после долго будет цедить тебя взглядом, если узнает, что именно ты являешься нарушителем душевного спокойствия аккордеониста. Впереди — орущая, визжащая и свистящая толпа восторженных слушателей, что прыгали на месте, танцевали и просто ловили кайф от концерта в одном из городов. Юра прикрывает глаза, любовно гладит скрипку, щиплет струны и улыбается, когда музыка, льющаяся абсолютно из разных углов и вырастая в огромный шар из удовольствия, едва не сбивает с ног, заставляет танцевать. Точнее, это даже не похоже на танец, скорее бесхозные прыжки на месте, топот ног о сцену и необоснованное качание головой из стороны в сторону. Внутри все трепещет и бьется огромной птицей. Ее пушистый хвост застревает где-то под ребрами, а крылья, вместе с остальными перьями — в глотке. Эту птицу еще называют «Восторг» или «Волнение». Именно из-за нее дыхание сбивается, а руки дрожат и потеют. У Юры уже давным-давно не было этой самой птицы, пока, в один прекрасный момент, он не увидел Пашу, в очередной раз выплясывающим на сцене. Да, в очередной раз. Вроде и движения те же, и глаза прикрыты, но что-то здесь не так. Что-то заставило Юру отлипнуть от микрофона и оставить женщин вытаскивать эту песню бэк-вокалом. Музыченко смотрит на Личадеева. Тот, видимо, был совершенно не здесь. Светловолосый закатывает глаза. Быстрые пальцы пробегаются по клавишам, рождая новые звуки. Пальцы надавливают то сильнее, то мягче, иногда срываясь на бешеный темп. Если честно, ревнивому Юре даже завидно. Если понаблюдать за Пашей, то можно подумать, что он занимался с этим чертовым аккордеоном любовью прямо на сцене. До того Личадеев был в восторге от него. А иногда можно и понаблюдать за тем, как светловолосый падал на колени, играя настолько быстро, что, казалось бы, звуки не успевали вылетать из-под пальцев. Тогда у Личадеева просто срывало крышу и тот растворялся в инструменте окончательное. Похожее уже было на репетиции, когда парень увлекся так сильно, что уже после того, как песня закончилась — продолжил играть. Он почти что насиловал бедный, темно-красный аккордеон, не слыша совершенно ничего, кроме собственной игры. Остальные члены группы просто уставились сначала на него, а после на Юру, который пожал плечами, скрещивая руки на груди. Ждем, парни. Ждем, пока успокоится. Это могло продолжаться очень долго, пока кто-нибудь не подойдет ближе и не встряхнет за плечо или, не дай боже, попытается отобрать такое золото у Паши. Светловолосый тогда вообще диким становится, хотя, в какие-то моменты просто извиняется, кашляет в кулак, а после аккуратно поглаживает этот проклятый инструмент. Иногда Музыченко кажется, что у Личадеева зависимость. Или нет. Скорее даже одержимость. Бесспорно, лидеру группы нравилось, что аккордеонист так любит свое дело и свою игру, но ведь у Паши есть еще и ОН. Тот самый человек, который сейчас пялится на него на сцене, пока тот, с закатанными глазами, плавно спускается на холодный пол сцены. Его бедра мягко двигаются в такт песне, а пальцы порхают над клавишами. Еще немножко и, казалось, Личадеев начнет не петь — стонать. Тогда Музыченко берет все в свои руки скрипача и подходит к нему, опускаясь в такой же манере рядом. А после, запустив пальцы в густые волосы, тянет на себя, сталкиваясь губами. Толпа ликует. Девчонки визжат, а Паша улыбается сквозь поцелуй, обхватывая его одной рукой. Кажется, еще не все потеряно.