Рукав

       В светлице Винтерфелла сегодня шумно: — Кто-нибудь, пожалейте мои уши, — говорит Молли ей шепотом. Мягкое пятно света из окна делает её волосы пылающими, а блик собственной иглы нестерпимо ярким.        Перевитая металлической, бордово-кровавая нить не слушается. Ес­ли го­ворить сов­сем точ­но, не слушается она как раз по­тому, что переплетена с металлом, от самого неровного начала до истончающегося конца, и протянута она сквозь слишком узкое ушко. Ко­неч­но, вышивка ею впе­чат­ля­ет, но есть в том и об­ратная сто­рона: шить ею ста­ло го­раз­до труд­нее.        Свободный конец артачиться под пальцами, режет Лиа ещё не загрубевшие от иголки пальцы, украшает серое тло крохотным пятнышком крови, будто точкой в тираде мастера Файосса — тоже не последней в громком споре: -… Я выковал первую заколку, и первые пряжки Леди Кейтлин Старк, как Миледи Винтерфела. Я объединил в узоре величие льва, стремительность оленя и бесстрашие волка, когда Милорд Эддард Старк возжелал удивить подарком самолюбие чертова Баратеона. Я никогда и никому не говорил «господин», и не прятался ни за одной юбкой от всего, что посылала мне судьба! Не преклоню я свою волю и под тебя, женщина!        Хихающие в углу ученицы, однако, притворились глухими и слепыми, когда он бросил на них свой негодующий взгляд. — Я, может, и не орудую клинком, или молотом, или расскаленной сталью, но за всю свою некороткую жизнь здесь и в Десяти башнях, за двое достойных мужей, научилась различать, где в паре любовь способна победить гордость, а где — лишь разжечь её, — отвечает мастерица Мэгг ровно, — Ты не сделаешь Венец для будущей Королевы семи королевст во двух тотемных головах равным, не обидев при этом южных лордов; не сделаешь голову Дракона верхней, не обидев Север; не сделаешь выше неё голову Лютоволка, не обидев саму Леди Таргариен. Я заметила, что она мало отличается всепрощеньем, почти как и наша Госпожа Санса.       Грубый набросок на деревянной доске двуглавого обруча, где волчья голова и драконья неровно тянутся друг к другу, немного опустился в руках мастера, но Лиа также видела, как побелели его костяшки на огрубевших, искрасна-загорелых руках. — Женщина, тебя подарили сюда довеском к предателю Грейджою, а не советником красоты портков! Я не собираюсь попрать всю проделанную работу из-за твоей юбки! — оклик караула дальше по коридору заставляет его понизить голос почти до шепота, — Все кузни заняты драконьим стеклом. Тончайшая работа уже лежит в моей мастерской незакрытым кругом… — Вот и оставь её такой. Короли Севера никогда не признавали излишеств. Не нашего ума дело, цеплять их тотемных духов. Тем более, чуждых нам. — Ты…        Мастерица смотрит на него спокойно и чуть насмешливо, а мастер тужит жилы на шее от ярости — картина, которую наблюдают тут не впервой. — Только не ври старой женщине, что драконью чешую ты сделал иначе, чем шею лютоволка. — Я не совру ни словом, если скажу, что серебряная коса тебе более к руке, чем костяная игла, ведьма!        В комнате такая тишина, что слышно приближающиеся шаги по коридору. Даже мелкая и нескладная Бетти отрывается от своего шелкового цветка на грубом полотне, готовая выгнать невежду из их обители, но мастерица Рэйли осаживает всех взмахом руки - им положенно молчать.        Лиа немного обидно за то, как он смеет говорить с мастерицей. Каждый старожил, от Железных островов и до Дома КарСтарков знает о Улыбчивой Мэгг, в первом браке Харлоу: лучшая вышивка, достойная ушедших королей; ясный ум, как у бывшего мужа — покойного помощника самого Бейлона Смелого на «Великом Кракене»; теплая улыбка ко всем и широкое, доброе сердце, открытое каждому из страждущих.        Но, слыть грубой и непокладистой пятнадцатилетняя девушка тоже не хочет, а потому — сосредотачивает всю себя на несговорчивой нити, аккуратно зашивая рисунок листья Древа из Богорощи, под которым часто сидит красивый, но далекий лорд Брандон.        Неуступчивая нить, будто слыша ее мысли, ложится ровнее, приятно дополняя бордово-серых товарок. Лязг двери почти отвлекает — ещё два стежка, еще чуть-чуть… — Мастерица Мэгг. Мастер Файосса.       Огромный кусок ткани от неловкого движения волной накрывает колени, но Лиа успевает, пока ткань не коснулась пола, и возвращает её на край стола. Готовые листья в ответ подмигивают ей каплями вина гладких бусин.       Мастер неловко кашляет и прячет набросок в скудной поле своего плаща.       Если подставить светло-серый отрез в острый свет зимнего солнца из круглого окна, тёмный рукав Леди Сансы ока­зыва­ет­ся об­ли­т крошечными красными крапинками, будто забрызган кровью. — Что тут происходит? — Мы шьем парадные камзолы, Госпожа, — низко застыв над своей работой, говорит Улыбчивая Мэгг.       Леди Санса приближается к ней в один шаг, и кивнув, расстеляет на грубом столе будущий мужской плащ, трепетно ведя длинными пальцами по колким бусинам хрусталя на чёрной шерсти. — Это для Джона? — куда более мягко уточняет она, и Мэгг отвечает ей искренней щербатой улыбкой, — Красиво…       Все в комнате исподтишка наблюдают, как становится мягче лицо стальной хозяйки Винтерфела, как пучки белых пальцев в едва заметных точечках шрамов, оглаживают морозные дорожки камней на ткани, пестуют утопленый в перекрестках узорных швов металл на заклепках.       Тут каждый знает, что их Леди тоже не чурается мастерства. Тут каждый знает, что их Леди — для них — Королева Севера. — Мы победим белых ходоков, и зима обязательно закончится. Эта вышивка будет красиво сиять на праздничном пиру, — говорит она уверенно, и всех немножко отпускает, но Мэгг хмурится. — Но, свадьба?.. — Свадьба?       Леди недоумевает, пока Молли беззвучно выходит из-за стола и спешит унести свежую сплетню на кухню. В комнате становится будто темнее, и старая, едва ли на год младше покойной Нэн, мастерица Рэйли пытается объяснить: — Так, брат же ваш, Джон, Леди, по роду Сноу, привёз нам Королеву с войском и огненными детьми. Только слепой не видел как они милуются, а давеча, видели его верхом на одном из драконов… — Распоряжение вам отдал тоже Джон?       Все присутствующие замялись. Не говорить же ей, что простые люди так привыкли заканчивать бои пирами, а войны — свадьбами, что другого и не ждут, не умеют. Тем более, когда тут — такое. Мейстер Варрис, вот, не отрицал. — Леди, мы просто делаем заготовки. Холодает. Теплые одежды всем нужны да и парадные немного поизносились.- объ­яс­ня­ет мас­тер, ты­кая во все под­ряд.       Леди хмыкает. — Ваш ум и хозяйственность сейчас очень нужны на скотном дворе. Мы должны поторопиться. — Премного благодарю, моя Леди.       Он так спешит убраться, что уже и хромоты не скрывает. Их Леди насмешливо смотрит ему вслед, а потом — остро и пронзительно на работу Лиа. Той кажется, что да­же спус­тя зиму она будет прек­расно пом­нить её сощуренные от раздражения гла­за и го­рящий отрицанием взгляд. И, может, Лиа это показалось, но только красота исполнения и бережливость севера — это то, что спас­ло головы им обо­им — и ей, и мастеру.       Она немного с ужасом наблюдает, как ткань для будущего женского камзола расходится волнами под уверенными руками Леди Сансы. Как бесцеремонно оглаживают они более темную, серую ткань с песочной вышивкой в виде круглой чешуи Молли и трепетно перебирают кожанные ленты для наплечий мужского камзола. — Тут вполне хватит на две туники и накидку для Брана. Плащ Джона заканчивайте — думаю, он скоро ему пригодится, — говорит она, удаляясь к двери. — Старки всегда побеждают зиму. — Так свадьба?.. — Не будет этого, — чеканит Леди Санса напоследок, и тихую светлицу затапливает металлический лязг тяжелой двери.       Лиа под внимательным взглядом не-Улыбчивой молча зашивает половину другого листа: северяне души не чают в Джоне Сноу, а воины южной королевы заставляют с ней считаться. Вряд ли мнение Леди Сансы способно что-то в корне изменить.       В любом случае, ткань с такой дорогой вышивкой не пропадет — хуже излишеств на Севере считают только транжирство.

***

       В крипте темно и по-настоящему холодно. Холод отчаяния, холод мерзлой земли, холод ужаса, который накрывает их дом там, сверху.       Жар безысходности и затхлого, исчерпаного сотней глоток и десятками факелов воздуха. Жар, который не согреет, но душит. — Не лучшая это идея, милочка, прятаться от мёртвых в последнем пристанище живых, — дребезжаще говорит самая старая в их стайке мастерица, ткачиха Рэйли, — Помяни моё слово, не лучшая.       Лиа только плечами передергивает: подгоняемая страхом и толпой таких же перепуганных женщин, об этом она думала меньше всего. Хорошо, что ей хоть терять там, наверху, некого. Хорошо, что там, в мраке опустевшей без самой шебутной и тёплой части замка, в её уголке комнаты чистота и порядок — такие, что не стыдно оставить после себя следующим живым. Если будет «после». — Тихо, тихо, милая. Смотри, какие красивые листья! — успокаивает справа Мэгг годовалую внучку; её младшая дочь выглядывает из материнских юбок пытливым щенком — она ещё слишком ребёнок, чтобы быть действительно испуганной. Знакомая серая ткань на коленях мастерицы притягивает знающие взгляды. — Ты сюда её притащила?! Затейница, уж не при свете чадящем дошивать собралась?       Мэгг осаживает Рэйли одним взглядом и отдавая тихо засопевшый сверток своей дочери, нехотя, немного разворачивает ткань: — Так столько же работы в ней, столько рук и нитей! Если порвет ненароче какой воин, или огонь слижет — как обидно-то будет…       Ух­мы­ля­ющаяся Лиззи не­тороп­ли­во закрывает их собой от зевак в арочном про­еме. — А покажите, госпожа мастерица! Покажите нам всю, пожалуйста! — Тихо ты, плутовка.       Светло-серый сверток раскрывается кровавой вышивкой, как невиданный цветок, и в их уголке охают и ахают, наблюдая игру скудного желтого света на алом бисере и шерстяных нитях.       Лиззи заслоняет собою, всей своей зрелой, мягкой фигурой весь проём и скалит: — Девять мастериц целую неделю шили пять локтей ткани. Разворачивайте, не стесняйтесь! Или лучину организовать?       Громкий, певучий голос женщины заглушает страшные крики снаружи. Их соседи напротив осуждающе косятся и уходят дальше — сразу видно тех, кому есть кого терять. Кто еще не свыкся со знанием, что если и они потеряют, то не важно, что делали остальные в крипте: молчали ли, плакали, смеялись — смерть настигнет всех. Вряд ли, Красный Бог осудит за любование собственной работой напоследок.       Сироты и вдовы не имеют кого обшивать, а умея это делать красиво — шьют леди и лордам. — Смотрите, вот тут будет рукав… Здесь сначала сошьёте, а потом укроете серой нитью и ещё одним листом, чтобы дольше носилось, а вот тут — чёрной шерстью по краю, чтобы листья смотрелись живее. — И почему ты сразу, милочка, не пошила? — качает Рэйли головой, а Мэгг смеётся. — Скрутила его, сложила, и нету уже претензий у Леди Сансы, — подмигивает она хохочущим, — Сейчас покажу, где спина. Я там узор начала. Лиа, помоги! — Ой, я постою в проходе, а то мы — я и будущее платье — обе красавицы, тут не поместимся! — добавляет со спины Лиззи и делает два шага назад.       Лиа послушно поднимается, держа один край, и широко разводит руки до самого предела стен их узкого тупика. За спиной кто-то коротко вскрикивает и противоположный край выскальзает из непослушных рук мастерицы. Все оцепенело наблюдают, как сбоку по юбке луч­ше­го (и, от­кро­вен­но го­воря, единс­твен­но­го) платья Лиа стекают вниз темно-алые струйки.       Крипту, как мечи, пронзают первые звуки паники, пока двое тварей рвут, утаскивают прочь на истлелых ногах их Лиззи.        Мгновения погребают их под собой, замедляются на вкус как минуты. По­луза­душен­ный вскрик Роззи. Тяжелое шуршание ткани. Молли, которая пытается спрятать дрожащие колени под козьей шкурой.       Потревоженное шумом и внезапной тишиной, дитя заходится плачем. — Закрой проход, Лиа! Закрой! — срывается на ноги старая Рэйли, проворно вырывая из рук малолетней тетки её набирающую громкость племянницу, и неловко выпадает в проход прямо в облезлые руки недавно умершей Нэн.       Факел в тупике гаснет.        Звук их криков гулко разносит эхо, вплетая в какофонию таких же отчаянных, пока Лиа, завороженно развернувшись за ней, так и застывает, прижимая верхний край импровизированной ширмы к едва ощутимому выступу каменной арки. Она — послушна воле старшей, она — должна… она просто прячет лицо и прячется за слишком тонким заслоном, за красными листьями Богорощи, внутри отрицая то, что видела, слышит, смотрит вновь и вновь на изнанке век.        Тишина и темнота за её спиной почти умоляют обернуться.       ...Лиа не делает этого потому, что факел в проходе еще слабо светит и сквозь дымку нитей перед ними проступает движение.        Ес­ли бы мертвец бросился вперёд — или, там, ползком к ним устремился, или понесся дальше по длинной веренице туннелей погребений в поисках живых, они бес­по­ко­илась бы меньше; но тва­рь прос­то колышется, затихает за тканью, выдавая себя только дробным постукиванием голых костей о каменный пол. Руки Лиа постепенно, секунда за секундой, наливаются тяжестью и начинают мелко дрожать. Девчонка в объятиях Мэгг еле слышно скулит, и Молли почти не двигаясь, накрывает ей голову тяжёлой шкурой.        Лиа понимает, что долго не сможет, и руки сами сдадут её раньше, чём она даже сумеет понять, пока покойник смиренно застыл напротив их зыбкого укрытия. Его смутная тень сквозь шерсть, в локте от её лица, оседает ей на спину и шею липким, холодным потом.

Крики в крипте никак не утихают. Молли что-то шепшет на ухо мастерице и та, не отрывая глаз от тени мертвеца, кивает.       Та же Молли осторожно занимает место справа, поддерживает её кисть ладонью, опираясь локтем о кладку. Кто-то беззвучно сует тряпку ей в зубы и придерживает снизу левый край. Кто-то страхует левую руку. В невозможности смотреть, Лиа прикрывает глаза.        Выворачивающий душу детский крик раздается всего в нескольких шагах и мертвый страж покидает свой пост так же тихо и быстро, как занял.       Лиа не знает, сколько они так стоят, пока звуки кошмара не сменяют первые, неуверенные возгласы радости; пока их сплетенный в единую рощу рук-ног-тел заслон за отрезом шерсти не сваливается без сил, переводя дух — кошмар заканчивается, и Лиа даже не находит в себе сил, чтобы улыбнуться.       Мастерица Мэгг вот улыбается, будто самой жизни. Жадно-жадно. Искренне-искренне.        Только вот и Лиа эй впервые не верит.       Искренняя улыбка не сходит с её губ, даже после того, как обезумевшая от горя мать засаживает ей в грудь нож, пытаясь отобрать не-своего, живого, ребёнка, и Бес равнодушно отдирает слабо сопротивляющуюся женщину за волосы.

***

Санса сквозь гложущее чувство пустоты внутри смотрит на россыпь костей на подранном мальчишке, и не видит этого — она видит потерянные сотни, тысячи людей над сводами крипты. Знакомых и неблизких. Глотает преждевременные слёзы о тех, кто так и не увидит утра. — Он не жилец, — берёт её за руку Тирион Ланистер. Санса, пользуясь поводом, беззастенчиво льнет к нему, прячет лицо в жестком камзоле и царапает цепочкой плаща на груди о его «руку» — сейчас можно, сейчас не осудят, не утопят в непонимании и жалости. — Пошли. — Конечно.        Она привычно находит в себе силы на улыбки поддержки, на слова утешения, и красноречиво поджимает губы только раз, когда мимо нее тащат безвольное тело живой, воющей диким зверем женщины в залитой красным рубашке.       Красным же горят и темнеют листья Древа из богорощи на проклятой вышивке для платья Королевы, которую она отчаянно комкает над телом единственного живого взрослого родом из её детства — наивного, лучистого, тёплого. Уже — нет. — Она…счаст…ливая, — шепчет ей Улыбчивая Мэгг и навсегда закрывает свои серые глаза.        В следующий удар сердца Санса уже бежит по ступеням крипты вверх, к живым, к Джону, к Теону, к Брану, к Арье… потому, что если — нет, то она просто не выдержит.

***

      В крипте остаются на ночь только те, кто не находит в себе сил двигаться вверх. Или, не видит в этом смысла.       Говорят, второй Советник Королевы, Мейстер над Шептунами, закатил глаза, когда увидел, как самая младшая, в юном возрасте слегшая от сырости, сестра Лорда Эддарда Старка покинула свое последнее ложе в шаге от недомужа — проломив тонкой ручкой плиту саркофага. С тех пор он так и ва­ля­ет­ся тут в от­ключ­ке.       Так говорят, но Лиа — знает.       Недолго думая, Лиа ложится прямо возле него и прижимает к себе совсем безучастную дочку Мэгг. Немую Мэгг, как будут звать её уже завтра.        Молли укрывает их троих своей неизменной шкурой, которую носит вместо шубы, и идёт искать своего дотракийца. Говорят, такие, как он, не погибают.       Говорят, а Молли — знает.

***

      Санса неподвижна перед мастерицами, когда на её платье фиксируют узелками металлический корсаж брони — совсем не тот из рыбьей кости, золотой нити и шелка, о котором она мечтала, представляя их свадьбу с Джофри, но — правдивый; незаметны жилы её на длинной шее под высоким вышитым воротом, рубцы на груди, вольны в своём водопаде огненные волосы — совсем не парчовые верёвки и хитрые южные косы, как на свадьбе с Тирионом, но — не скованные; её колени не подгибаються под длинной серой юбкой, не дрожат в ужасе, как в белой шерсти на вынужденной свадьбе с Рамзи — долгожданно; не затапливает её ликование, не греет превосходство, когда руку закрывает длинный рукав накидки с предназначенной для другой королевы вышивкой — довольно. — Помни, ведь благодаря тебе Север стал таким, — говорит в её ушах голос Джона.       Королева Севера занимает свой трон и рукава её льются на каменные плиты кровавыми листьями; головы лютоволков над её челом поют новую песню...        Больше не Льда и Огня.