Корпускулярные свойства дерьма

№1. Пробуждение Усядьтесь поудобнее и представьте позднюю осень 2005 года. Дерьмо. Это первое, что я увидел, когда очнулся в это прекрасное утро или же ночь - от миазепама всегда так. Никогда не узнаешь, где проснёшься в очередной раз, вот так и сегодня - я снова оказался в холодном, богом забытом месте этого города. Руки и ноги сложены вдоль туловища, я лежу на заблёванном кафеле и смотрю на это дерьмо. Оно, свисая с потолка, глядит на такое же дерьмо. Мы как два куска одного целого. Когда-нибудь оно станет подобием человека вроде меня, а я, в свою очередь, полностью материализуюсь в корпускулярные свойства такого же дерьма. Всему есть конец и мой конец – это путь боли, разочарований и эйфории. Жизненный коктейль подобного рода присущ любому индивидууму этого города. Вечером нам очень хорошо, а утром хочется умереть, впрочем, как и всегда. Мерзкие люминесцентные лампы бьют в расширенные, налитые кровью, как спелое яблоко, глаза. Судя по разбитому кафелю, и, по всей видимости, моей блевотине, я нахожусь в туалете заброшенной больницы. Забитые окна, обсыпающиеся стены, потолок и облёванный унитаз только добавляет гнетущей атмосферы и ухудшает мое, скажем так, положение. Смешно, когда наркоман рассуждает о каком-то положении. От миазепама, который мне подогнал знакомый фармацевт Вова, приходиться только догадываться, где я проснулся в очередной раз. Деньги и дозу получаю от Вовы, когда помогаю ему с «загрузкой/разгрузкой» медикаментов. Иногда приходиться расставлять их по полочкам; если приходит «нужный» покупатель, то отдаю ему препарат с другой этикеткой, некоторые препараты оказываются списанными, и я их забираю домой, чтобы «правильно» их утилизировать. И тут образование экономиста мне помогает, ведь удаётся списать бо́льшую часть партий так, что ни одна проверка этого не заметит. За такой талант Вова награждает меня качественной дозой, но проверки – редкое явление, поэтому обычно он делает подарочки в виде транквилизаторов и антидепрессантов. Если их смешать с пивом, то накрывает хорошо, мягко и размеренно, даже хватает на весь вечер. Наше дело с Вовкой процветает уже около двух с половиной лет, из-за чего я стал уважаемым и знаменитым в своих торчащих кругах. Я всегда могу достать нужные медикаменты для сердца их бабушке, или таблетки для глаз их дорогим тётушкам, за это на районе мне перепадают годные «ништяки». С ним я познакомился случайно – когда я переехал в этот город, мне какое-то время пришлось скитаться в поисках, скажем так, лучшего, чем было раньше. Но лучшее не нашлось, потому что нашёлся Вова. Это очень худощавый человек, с вытянутым лицом, с дурно пахнущим ртом и маленькими усиками. Он жадный, грубый и медлительный. Сейчас на мне потёртая косуха, порванные джинсы и кеды, мои белые кеды, как и вся жизнь, превратились в смесь какого-то желто-коричневого месива. Неудивительно, ведь тут, помимо отходов, я в полную грудь вдыхаю запах гниющего человеческого тела. Этот едкий смрад пробивает насквозь мозг через носоглотку. Когда начинаешь общаться с крокодильщиками, то в один прекрасный момент понимаешь, что этот запах, который исходит из их тела, можно узнать где угодно. Никогда не опущусь до крокодила, это всегда конец, после него нет дороги назад. С каждым днём ловлю себя на мысли, что навсегда погрязну в круговороте алкоголя, наркотиков и тотальной ненависти к себе. В этот день опять на жестких отходах, но вновь приходится ставить себя на ноги, чтобы понять, где я проснулся в очередной раз. В ушах стоит звон колокольни, головой же можно разбить этот унитаз, который вот уже несколько минут стремительно наблюдает своими заблёванными глазами за тем, как я старательно пытаюсь до него добраться. Тело ломит так сильно, будто по нему прошлось стадо баранов. Руки и ноги полностью онемели, а спина предательски выла от боли. От вчерашнего алиума беспрерывно хочется пить. Хлебать вообще всё, что попадётся под руку. Нужно доползти до туалета, чтоб утолить жажду. Как же это мерзко. Я хочу, так хочу закрыть глаза, открыть и оказаться в тёплой кровати с любимой женщиной. Нежно поцеловать её в губы, позавтракать вкусной едой. Находиться целый день в тепле и уюте с любимым человеком, а не просыпаться среди вечной грязи и вони. И так всегда в жизни - имеем и не ценим; в этом вся сущность человека. Когда был с девушкой, то хотел к друзьям, а на отходах всегда об этом жалел. Баланса не существует, есть только маятник, который качается в максимально противоположные стороны. Как в одной замечательной песне : «маятник качнётся в правильную сторону и времени больше не будет». А у меня его и нет, я не чувствую время, я его не понимаю. Времени вовсе не существует, я его не замечаю, и оно протекает сквозь пальцы. Крепко сжимаю кулак, чтобы удержать время, но оно давно умчалось вперёд, а я остался. По-моему, наслаждаться и ценить каждый жизненный миг могут только животные. Ни один человек, каким бы он ни был, не умеет правильно распоряжаться жизнью. Никто её не понял, не осознал, а ведь всё дело в простоте. Мы слишком много думаем и слишком мало делаем. Виной всему сознание, наш мозг. Мозгу нужно решать задачи и страдать, но истинное счастье в спокойствии. Уровень притязаний гораздо выше возможностей. Я не умею жить, зато умею колоться и страдать. Сегодня, как никогда, было сложно поднять это тело на ноги. Оно онемело и вовсе отказывалось меня слушаться. Из последних сил встал на пол, но голова всё ещё кружилась. Всё же желание выбраться отсюда сильнее боли и лени, поэтому я стою, но не могу сделать шаг. Покачиваясь, словно пьяные моряки во время бури, медленно приближаюсь к грязному кафелю, который плавно сливался с дверью. Полностью слившись в одно целое, ободранная дверь сыграла роль крепости, из-за чего откинула меня назад с такой силой, что ватные ноги наркомана не выдержали такого груза, и я плюхнулся на пол. Очень больно напоролся бедром на кусок темно-синего кафеля, который послушно торчал острым концом вверх и ждал своего заветного часа. Вмиг меня покрыло тысячи иголок, которые за долю секунды прокалывали моё искалеченное тело, пока я лежал и мычал от боли. Мычал от безысходности, беспомощности и даже ярости. Прислушиваясь к окружающей среде, услышал звук – сочилась черная кровь сквозь рваные джинсы. Штаны уже прилипали к ноге, а в глазах постепенно тускнело, но врагу не сдаётся наш гордый варяг! В школе и в институте уроки ОБЖ не прошли даром, поэтому сегодня складной ножичек впервые сделает благородное дело. Старательно и не особо осторожно я отрезал и даже перемотал куском штанины больную ногу, чтобы остановить кровотечение. Со временем оказалось, что маленький кусок кафеля отломался и таки остался в ноге. Из-за мучительной боли срочно нужно было ехать, но куда именно - я не знал, ведь в больницу мне нельзя, мой вид – мой враг. Стало тошно от мысли, что у нормальных людей не бывает таких ситуаций. И даже если они попадают в беду, то им всегда есть кого позвать на помощь, а у меня никого и ничего нет. Никогда не было поддержки или какой-то вменяемой помощи в этой жизни. А я всё сам и всегда сам. Даже один забиваю дозу, чертово одиночество. Стиснув зубы до боли в висках, очень старательно облокотился на единственную, пока еще здоровую ногу, и, сопровождая дикими воплями, всё же дополз к выходу. Выбравшись с этого места, я очень удивился: ведь это была обычная заправка, каких полно в этом городе. Подобные маленькие города создают все условия для того, чтобы порождать таких бичей общества. С этими мыслями я медленно ковылял к разбитому автомобилю, которым владею вот уже несколько лет. Сейчас я попытаюсь вам его описать. Можете себе представить машину, которую наркоман не может обменять на дозу? Пройдите к ближайшей автосвалке. Видите там «Москвич»? Уверен, мой «автомобиль» такой же. Моя ласточка оказалась самой бедной, подбитой и изношенной птицей, которая каким-то чудом всё еще неслась сквозь шумные леса и вечно тихие звёзды навстречу к приключениям. Стекла в дверях не опускались, поэтому в салоне была вечная вонь всего на свете. Фары давным-давно злобно мною вырваны, а кожаный салон еще в самом начале превратился в кашу из набивки и кожи. Повсюду шприцы, зип пакетики, пустые бутылки и банки из-под дешевого алкоголя. Москвич был зелено-ржавого цвета и часто глох на светофоре, но в отличие от меня, всегда добирался к цели. Да, моя машина действительно была развалюхой, и я бы даже мог найти получше, но что-то заставляет меня и дальше с ней возиться. Перемены меня не удовлетворяли, а местами даже пугали. В детстве сильно расстраивался из-за каждой вещи, которая внезапно менялась в моей жизни. Так, однажды, мама отдала ковёр из моей комнаты своей соседке, и я даже плакал несколько дней, хоть и не любил этот ковёр. Меня постепенно затягивали, словно в воронку, рассуждения о моей жизни, поэтому я вовсе позабыл о боли. Это всё проговаривал вслух и так делал вот уже несколько лет, что даже перестал этого замечать. И я не обратил бы и сейчас внимание, если б голос не раздавался эхом по вечно одинокому, ночному городу. Держась за ногу, протаскивал её сквозь мокрый асфальт и каждый раз собирал на кедах капли воды, от чего она сделалась мокрой. Вот уже руки сжали ключи от машины, но в кармане прогремел телефон. Оказалось, это звонила Маша. Маша, чтоб вы понимали, моя бывшая, которая постоянно просит у меня дозу. Мы с ней расстались, потому что она хотела меня поменять, а я этого не хотел, и вообще, она была против наркотиков и моей разнузданной жизни. Маша даже делала несколько серьёзных попыток, чтобы вылечить меня, но таких, как я – не лечат. По иронии судьбы её бывший оказался тоже наркоманом, а Маша по «абсолютной случайности», как она мне в слезах призналась, начала вместе с ним «немножко баловаться». Но теперь он ее оставил, а она, в свою очередь, плавно перекочевала от «немножко» к «множко» (как это часто у нас бывает) и переключилась на меня, постоянно опустошая мои драгоценные запасы. Жизнь предстаёт перед нами в странных одеяниях. Прекрасное бархатное платье вмиг становится кованой броней, а цветы в руках – лезвием. Она очень часто принимает форму женщины. Эти приятные, вкусно пахнущие существа по обычаю становятся нечто таким, о чём позавидует любой писатель-фантаст. Нет, это уже не женщина, а монстр. Монстр, который впивается острыми, но мелкими клыками. Он режет человека изнутри, словно пираньи свою жертву. №2. Рефлексия с бывшей Сегодня на улице стояла самая паршивая погода, которая была за все дни в этой заброшенной богом дыре. На самом деле эта погода никогда не меняется и мне кажется, в этом городе не бывает солнца. Складывалось ощущение, что бог умер и постепенно разлагался в эти вечно черные густые тучи. Маша попросила меня приехать, и я уже представлял, как она будет выедать мне плешь. Воспоминания её непрекращающихся криков били мой сторчавшийся мозг с такой силой, что падение о кафель заблеванного туалета было куда приятнее, нежели это. Больная голова заполнилась мерзким писком бывшей. Я смог убежать от общества, родителей и даже от обязанностей, навязываемых социумом, но почему же не могу убежать от Маши? Она не вызывает во мне никаких чувств, кроме отвращения и, в какой-то мере, «анти-любви». Из-за криворуких строителей ко двору нельзя было подъехать вплотную, поэтому пришлось оставить машину недалеко от её дома. Поездка в машине вновь отвлекла моё внимание от боли, и я по наивности верил, что таким образом нога перестанет болеть, но чуда, как обычно, не случилось. А случилось вот что: выбраться из машины не удалось, потому что повязка слетела и обмотала край педали. Маленький кусок ткани, который пришлось наложить первым слоем, намертво прилип к коже. По глупости я резко оторвал повязку, от чего кровь быстрым темпом падала вниз, как моя самооценка по жизни. От абсурдности ситуации я сделался красным с ног до головы, уши пылали, пока в то время носок изрядно промокал от крови. Проклятая рана мешала здраво мыслить, но, к счастью, с бардачка торчал жгут, которым я перетягиваю руку во время дозы. Им крепко обвязал ногу, а кусками бинта, найденными там же, успешно замотал рану со всех сторон. Пришлось отдать все оставшиеся силы, чтоб на одной ноге выбраться из ржавого капкана. Путь к бывшей занимал всего пять минут, и, даже на самых жестких отходах я, не глядя, добирался, но не сегодня. В этот день всё было иначе, всю дорогу продвигался, словно неуклюжий робот, так как штаны намертво приклеились к коже. Я плотно перевязал ногу, но кровь всё же медленно капала аж до Машиной входной двери. Чтобы отвлечься от боли, я решил порассуждать на тему бывшей. Машу можно сравнить с аэродромом или какой-нибудь запасной посадкой для самолётов - я вот, когда выбиваюсь из колеи и не могу найти в себе силы в чем-то разобраться, то начинаю доставать более сложные препараты, однако часто происходит так, что самостоятельно уже не могу остановиться - и тогда мне на помощь приходит Маша. Она не раз доставала меня из канав и ям, и даже сейчас, когда мы с ней порознь, она всё еще помогает мне, а я, в свою очередь, помогаю ей. Но её помощь, в отличие от моей, идёт на благо. Возможно, в этом таится какой-то женский секрет. Как бы ни пылало её сердце от ярости, она всегда помогала, что бы ни случилось. Порой задумываюсь о том, что я с ней делаю и как гублю её жизнь. От таких мыслей становится тошно, если бы я не держал её на дозе, то с большой вероятностью, она была бы счастлива, а её жизнь закрутилась бы в куда более нормальном, человеческом русле. Хотя, зная Машу, она рано или поздно попала бы в плохую компанию и села на кашу*. Каша, система, ширка – процесс приёма наркотиков. Эти рассуждения опять отвлекли меня от боли, и я совсем не заметил, как уже прополз весь путь. Громко стучал в дверь, но она, как обычно, была незаперта и после удара здоровой ногой я буквально упал в грязную прихожую. В момент дороги и особенно падения, меня посетили мерзкие мысли капустняка. Я называю капустняком существо в голове. Во время окончания школы уже тогда начинал «пробовать» и в один из дней проснулся уже с ним в голове. Что это такое? Голос разума? Мысли из космоса? Я не могу дать четкий ответ на этот вопрос, но, в любом случае, он или оно, никак мне не помогает, а только наоборот – мешает жить. Я его сравниваю с червём, который живёт в овощах. Он выедает плешь ровно так же, как червь выедает яблоко. Часто от него слышу одни и те же вопросы по типу: «А что, если бы?» Обычно он выползает в те моменты, когда я на отходах. В эти моменты мне как никогда противен его голос. Изначально не придавал ему никакого значения, но в течение времени, каким-то невероятным образом, его голос и влияние на меня усиливалось с прямопропорциональной силой. Чем сильнее я забивал на это существо, тем важнее для меня было его мнение, и, в целом, за всё время на меня он произвёл громадное влияние. Сейчас червь заставляет думать о следующих вещах: «А помнишь, как ты приходил в таком же состоянии домой, а из ее квартиры пахло вкусной едой? А помнишь, как ее глаза сверкали, когда она бежала к тебе, думая, что ты трезв, и как они гасли, когда она понимала, что ты опять принимал? А какова была её квартира? Постоянно выглаженные вещи, аккуратно застеленная кровать, всюду чистота, отсутствие мерзкого запаха. А помнишь …» И он всё же в чём-то был прав, возможно поэтому я не позволил червю договорить до конца. В доме действительно творится бардак, воняет дымом и почему-то спиртом. Обои в коридоре пожелтели, потолок обсыпался, повсюду валялись пустые бутылки. Всё в этом доме дышало на ладан, как моё тело, как и вся эта жизнь. Квартира из когда-то уютного гнездышка резко превратилась в настоящий притон. Даже противный запах в квартире чем-то напоминал заправочную в туалете. Маша выбежала в одном тапке и халате, который я когда-то ей подарил. Было время, когда он был розовый и пушистый, как и Маша, но она давно не следила за своей внешностью. У бывшей была милая внешность подростка: длинные коричневые волосы, карие глаза, тонкий голос, симметричное лицо, маленький нос, ямочки на щеках и аккуратные ушки. В моей памяти навсегда останутся эти хрупкие плечи, нежные руки и сияющая улыбка. Я так любил прижиматься к её нежному телу, втягивать запах волос так же, как сейчас втягиваю порошок. Теперь Маша совсем исхудала, кожа стала бледной, а из-за мешков под глазами складывалось ощущение, что из-за них она вот-вот упадёт на пол. Без какого-либо приветствия, с абсолютно полным безразличием, Маша посмотрела в мои опухшие глаза. Я тоже заглянул в её, но там увидел лишь пустоту. Бывшая протянула свою маленькую ручонку и опустила голову, словно нашкодившая девочка, а я достал для неё пакетик лектамина. Маленькая ладошка Маши сжала пакетик ровно так же, как ладошка девочки сжимает член в грязном туалете придорожного бара где-то на отшибе. Есть ли границы возможностей у женского тела? Хрупкая Маша весом около сорока килограмм, тянет и укладывает спать семидесяти пяти килограммового торчка. Несмотря на разрезанную, окровавленную штанину и не менее окровавленные кеды, Маша даже не посмотрела на мою рану. Я с трудом разулся и направился в грязную кухню, где сидели мои, и теперь уже её друзья: Гриша, Паша и Алексей Васильевич. Расскажу немного о них. Алексей Васильевич – это наш восемнадцатилетний друг, самый молодой в компании. Лёша совершенно не видит берегов, он даже не понимает, что у человека есть какие-то стопы, границы и так далее. Это проявляется абсолютно во всём. Вот, например, Леша начал пить с десяти лет, к двенадцати он выпивал норму пьющего человека, учитывая, что он круглый отличник и поступает на бюджет в местный ВУЗ на филфак, он наглухо отбитый и абсолютно противоречивый человек. Самый противоречивый из всех, которые мне вообще встречались за мою очень короткую жизнь. Недавно Лёше поздно ночью в супермаркете нагрубил кассир. Лёша схватил со стойки бутылку и кинул в кассира. Когда подбежали к нему охранники, он начал визжать, прокусил одному охраннику руку, отбил пальцы на ногах другому и убежал прочь, по пути даже украв банку пива. Лёша достаточно узкого телосложения, картавый, с длинными волосами. Несмотря на свой характер, с друзьями и знакомыми он очень добрый и учтивый. В отношении Паши всё иначе. Он очень спокойный, крепкого телосложения. Постоянно молчит, говорит только коротко и по теме. У Паши умерла мама при родах, а отец, как это полагается в этих землях, бил его и спивался. Несмотря на это, Паша вырос порядочным человеком, но уже навеки замкнутым в себе. Мы с ним в хороших отношениях, я понимаю его судьбу, но так, по-настоящему, его мало кто знает. Очень осторожный и аккуратный человек. Из них Гриша мне ближе всего. Гриша черноволосый, смешной и лёгкий парень. Живёт с родителями, делает вид порядочного человека, но на самом деле это далеко не так. Очень падкий на деньги, вообще - самый жадный человек. Считает каждую копейку всегда и везде. Будь у него денег полный карман, он ни копейки лишней не потратит. У него всегда есть деньги и, когда приходит время, мы его трясём. Парни были рады моему появлению и отвлеклись от плиты, на которой уже что-то грели. Я внимательно смотрел, как под миской горел газ, кровь из раны сочилась на пол, думал в ступоре о своей жизни. Мог бы сейчас жить в каком-то большом городе с интересными людьми, общаться на светские темы, а по выходным ходить в театр или просто пить пиво в пятничные вечера у телевизора. Тогда бы мне не пришлось просыпаться в луже собственной мочи, блевоты и дерьма каждый раз, когда начинаю «просто отдыхать». Мои грёзы о возможной жизни прервали друзья, они вились вокруг меня, смотрели на ногу и думали о том, как же мне помочь. Мне было очень приятно их внимание. В тот момент я почувствовал, как им важен и как они важны для меня. После объяснения ситуации в трёх словах уже через несколько секунд Гриша предложил отнести меня на кровать, вытащить осколок и прижечь рану, других вариантов у меня не было, поэтому я молча кивнул. Они даже застелили диван клеёнкой и дали закинуться миазепамом. Повернулся на правый бок и в ожидании исцеления почему-то покрылся холодным потом. Проспиртованным ножом Гриша пытался выковырять осколок кафеля, но хоть миазепам и заглушил боль, она всё же просачивалась в мой одурманенный мозг. После непродолжительных криков насильно заткнули тряпкой рот. Через несколько секунд я полностью вырубился. Снились розовые клумбы, которые красил какой-то десятилетний мальчик в жёлтый цвет. За каждую клумбу мама давала ему маленькие, круглые таблетки. Мальчик в рваных штанах глупо хихикал, вымазавшись в краске. Внезапно он упал на траву, а его лицо охватил ужас. Он увидел свои окровавленные руки, схватился за голову и заплакал. Кровь стекала по ладоням, вымазывая солёные щеки от слёз. Позже кровь стекала по локтям в криво застёгнутую рубашку. Рядом стояла мама с очень большими ножницами, размером с голову, кольца ручек по цвету сливались с травой, а с лезвий капала кровь. Где-то за спиной стояли два мужика и что-то громко кричали про золото, ограбление и деньги. Спустя мгновение я понял, что уже не сплю и эти голоса доносились с кухни. Мне не хотелось открывать глаза, чувствовал себя паршиво из-за этой ситуации, зато нога из-за действия таблеток совсем не болела. Я уже пытался встать, дабы поблагодарить своих друзей, но мне помешала бывшая, которая, словно змея, проползла в комнату и затаилась. Она подошла ко мне, посмотрела на рану и в ступоре села рядом. С тех пор, как Маша начала принимать, у неё появился стеклянный взгляд. Она смотрела на всех пустыми, безразличными глазами. После минутного ступора она приказным тоном заставила пройти к ней в спальню. Я опирался, матерился, но каким-то образом явился. Спальня была всюду заставлена мебелью. На обоях были изображены кошки с нарочно выколотыми глазами. Несмотря на грязный ковёр, летающую пыль и затхлый воздух – это единственная нормальная комната, которая хоть как-то выделялась в квартире. «Ну что ты стоишь, как неродной? Проходи и садись рядом, мне нужно тебе кое-что сказать». Она выглядела очень взволнованной и это её «кое-что» уже тогда вызвало тревогу. Пришлось сесть рядом, Маша сжала кисть моей правой руки и отвернулась в сторону. Полурасстёгнутый халат свисал с колен, я хотел его снять, но бывшая резко повернула голову в мою сторону и посмотрела своими мёртвыми глазами. От неожиданности я громко проглотил слюну, а она, нервно обкусывая ногти, быстро произносила и махала руками: — Прости меня, пожалуйста. Прости меня вообще за всё, что я сделала. Я такая дура. — Маша, что опять случилось? — Подожди, не перебивай. Это очень важно! Она отодвинулась от меня, закинула левую ногу на правую, судорожно наматывала волосы на палец и тихо продолжила: «Я долго представляла этот разговор и до сих пор не знаю, как правильно тебе это сказать. Ты же знаешь, я никогда не умела правильно говорить. В общем, я собираюсь домой», — она сделала паузу, проглотила слюну, цокнула языком и продолжила, — «Вот уже больше года плотно сижу на каше, и меня это убивает, понимаешь? Это не даёт мне нормально жить». — Поэтому ты решила перебраться к маме? Думаешь, там перестанешь колоться? От себя не убежишь, Машулик. — Нет, я еду к маме и ложусь в больницу под её присмотром, чтобы избавиться от зависимости, — она поднялась с кровати и подошла к окну. — Саш, — впервые за долгое время она назвала меня по имени, обычно это было что-то в духе «эй ты», — кроме сестры и мамы у меня не осталось никого дороже тебя. Пусть мы перестали встречаться и давно уже не вместе, но ты единственный, кого я по-настоящему любила, кому я всегда доверяла. Ты стал для меня родным человеком, и я хочу тебя кое о чём попросить, пожалуйста, отнесись к этому серьёзно. Я думал, самая абсурдная сегодняшняя ситуация – это случай в заправке. Маша уезжает, чтобы бросить ширку? Маша? Серьёзно? Это же смешно. Временами на неё такое находит, очень не хотелось так просто отпускать её, поэтому пришлось задействовать все свои чары, которые всегда так прилежно на неё действовали. Я неуклюже поднялся, встал напротив и аккуратно засунул руку под длинные, но, увы, грязные волосы. Грубо обхватил второй рукой за талию, прижал её впритык к себе, чтобы сказать это, глядя в глаза: — Машуль, ну что опять происходит? Опять ты всё себе придумала, ведь нам было хорошо! У тебя каждый раз какие-то бзики и это тоже пройдёт. Давай я просто достану тебе ещё дозы и ты успокоишься? — Нет, Саша, — закричала она, — это всё опять происходит. Мне не нужна больше твоя доза. На, забирай, всё забирай! Она вытащила пакетик из кармана своего халата и кинула об шкаф. Он расстегнулся и содержимое высыпалось на ковёр. Чуть было рефлекторно не дёрнулся за дозой, но ради приличия вовремя сумел сдержаться. — Ты никогда не оставишь меня в покое, мне это больше не надо, хватит. Я так не могу. Ты хотя бы помнишь, о чём я мечтала? О карьере учителя, Саша. Учителя! Посмотри на меня, сильно я похожа на учительницу? Мне двадцать один год, а я вылитая пятидесятилетняя блядь. Всю свою жизнь мечтала научить детей чему-то новому и полезному, а сейчас что? Каждый день пускаю по вене с твоими друзьями и только думаю о том, где и как достать, и вся моя жизнь сводится только к одному. Я не могу и не хочу так больше жить. Постоянные провалы в памяти, дрожь в суставах, головокружение, ломки, — она взялась за голову и её слёзы протекали на прожжённый ковёр. Я сильно испугался за Машу, сердце громко застучало в груди и даже руки вспотели. Возможно, даже не за неё, а, по большей части, за себя. Я так привык, что она всегда рядом, а сейчас Маша уезжает навсегда и от этого становилось больно. У меня складывалось ощущение, как будто вместе с ней уезжает частичка меня. Она взяла какой-то жёлтый ключ весьма странной формы и протянула его мне, но мой взгляд фокусировался только на ней. Машу мне хотелось бы сейчас взять, а вот ключ — нет. Она вытирала слезы и говорила: — Как я уже сказала, я верю только тебе, поэтому даю вот этот ключ от ящика со всеми моими вещами. — Она медленным шагом подошла к розетке и легким движением руки отодвинула её в сторону, показав на углубление в стене под ключ. После двух щелчков ключа выдвинулся шкафчик. — Как видишь, тут всё, что мне дорого. Здесь драгоценности, немного денег на чёрный день, документы на квартиру и так далее. Пока я не вылечусь и не приведу в порядок свою жизнь, квартира полностью в твоём распоряжении. Можешь жить тут сам, но, пожалуйста, не устраивай очередной притон. Если очень нужны будут деньги, то можешь взять отсюда. Внутри меня всё горело то ли от злости, то ли от обиды, что абсолютно ничего не могу с этим сделать. Появилась тяжесть в животе, будто бы проглотил кирпич. От злости сжимал руки так сильно, что они побелели, а лицо исказилось в грустную гримасу. Эта ситуация вызвала резкое желание бросить всё и помчаться к своей развалюхе, дабы убраться, куда глаза глядят, но я этого не сделал, а лишь молча стоял и смотрел. Маша всё поняла, подошла ко мне, взяла за голову и прижала к своей груди. Мне стало очень хорошо и так по-родному приятно, будто за пазухой у Христа. Левой рукой она подняла мою голову и прижалась, поэтому я решился её поцеловать и так мы простояли несколько минут, пока Машуля не произнесла: — Прости меня, Саша, но так дальше не может продолжаться, — после этих слов мне опять захотелось уйти, но Маша крепко сжимала руку и попыталась натянуть свою фальшивую улыбку. Появилась мысль, что она всё еще меня любит. Лицо стало таким, как в дни нашей беззаботно-прекрасной жизни. Она снова обхватила меня своей костлявой рукой, но в этот раз почувствовал не тощую руку наркоманки, а что-то очень тёплое, нежное и до боли приятное. Тогда появилась маленькая надежда, что всё еще можно изменить. Маша обняла меня, и я в последний раз прижался к её хрупкому телу, приобнял за талию. Хотел предложить уехать со мной, бросив всё, сесть в машину и просто исчезнуть. Убежать туда, где тепло, радостно и беззаботно, где будут только я, она, и эта прекрасная улыбка, которая сияет только для меня. Но я, как дурак, молча смотрел в её пустые глаза, потому что знал, что она сможет согласиться, а я слишком жалок, чтобы найти в себе силы что-либо изменить. Пока я стоял и смотрел на неё, Маша предложила остаться на ночь, чтобы провести последний вечер вместе. В этот раз я отбросил мнимую надежду и, наконец, признался себе, что она от меня уедет - и это полный конец. Шли считанные часы, пока она здесь. Маша вот так всё бросит, наплюет на мои чувства и уедет навсегда с этого города и моей жизни. Я решился попросить её остаться со мной и будь что будет: — Машенька, пожалуйста, послушай меня. Послушай, милая. Останься со мной, давай будем жить вместе. Я помогу тебе бросить ширку, найду хорошую работу, мы соберём деньги и вместе уедем, но только не уезжай, я сделаю всё для тебя и ещё… Маша меня перебила, чтобы сказать: — Нет Саш, ты мне не поможешь, — она подошла к собранному чемодану, положила на него правую руку, неподвижно смотрела в окно, вытирая левой рукой уже маленькие, еле заметные слёзы: — Прости, но я уеду, и тебе придётся уважать моё решение, — она сделала длительную паузу, — хотя бы ради меня. — На последней фразе у Маши резко изменился голос. Из-за отказа я почувствовал злость, оттолкнул её, схватил кеды, куртку, и, держась за больную ногу, быстро поковылял к машине. По дороге, еще в её доме, с мокрых от волнения рук выскользнул тот самый ключ, который давеча она вкладывала в мою руку. В машине закурил и попытался прийти в себя. В этот момент передо мной отобразилась полностью вся картина: её жизнь на моих плечах, я был виновником во всём, что с ней происходило и происходит по сей день. С трудом завёл машину и поехал в сторону своего дома. По дороге из-за безысходности, искал столб или хоть какое ограждение, но, к сожалению, никуда не въехав, приехал домой. Моя квартира была типичной квартирой торчка. Линолеум изорван и валялся кусками на полу, обои на стенах потрескались и также лежали оборванной кучей. В потолке были дыры, с которых сыпалась штукатурка. По углам валялись пустые бутылки. Всё было покрыто липкой грязью и воздух так и пах чем-то разбитым, потерянным, угнетённым. Будто бы в этом доме никогда не смеялись, не радовались, а только лишь страдали. Да, именно, воздух был пропитан страданием. В пустой квартире долго не мог уснуть и всё думал о ней, о жизни, которая могла бы быть у нас в другом городе, о её жизни, не будь Маша знакома со мной. Я думал, представлял и плакал, плакал от ненависти к себе и к тому, во что превратился. В телефоне три пропущенных вызова, но, вытирая слёзы, отложил разговор на завтра. Мысли, словно розги, впивались в мою тяжелую голову. Тогда, уже перестав плакать, я находился в самом кошмарном состоянии, и не знал, что же делать дальше. Моё состояние не могло сравниться ни с одной ломкой, ни с одним отходняком. Хотел сделать одновременно тысячу вещей: мчаться её спасать, запереться на столетия в этой одинокой пещере или вовсе выйти из окна, предварительно вскрыв себе вены. Тут же почувствовал боль в груди, что-то вылезало из меня. В страхе держал руки на сердце, но от ужаса не смог их сжимать, и наблюдал, как сквозь них выпирал черный шар. Он взлетел над моей головой, пока из рук сочилась кровь. В тот момент попытался закричать, но голос пропал, я задыхался от страха и внутри всё тряслось. В моей груди образовалась дыра, я засунул внутрь обе руки, но ничего не смог найти. Душа отсутствовала, и внутри меня царила пустота, я абсолютно пустой человек. Попытка встать с кровати и включить свет с треском провалилась, так как руки перестали слушаться. Всё то время шар молча крутился вблизи потолка. Я сделал рывок в его сторону, но зацепился и упал в самый угол кровати. К счастью, в полнейшем изнеможении, сон принял меня в свои владения.