***
Сумерки спускались на город уже к четырём часам вечера, а к пяти на противоположном берегу бухты загорались свет в окнах домов и огни кораблей, стоявших у причала. К этому времени Ламируа обычно откладывала в сторону ноты и надевала тёмные очки, чтобы позволить глазам отдохнуть от электрического света. Сидя на мягком диване в гостиной, подобрав под себя босые ноги и набросив на плечи тёплую шаль, она вслушивалась в гитарные переборы и знакомый голос, негромко подпевая. Сердце севера - Свет болезненный, тусклый, усталый. Умирает в океане тумана Уходящий день. Значит, мне пора - По заснеженным стылым кварталам. Не найти земли обетованной… — Verdammt! — с нескрываемым разочарованием бросил Клавьер, обрывая аккорд. — Твоя музыка слишком хороша для моих стихов. — Не говори так, — встревоженно вскинула голову Ламируа. — Без них не было бы ни одной новой песни. Когда я пройду последний курс реабилитации, а ты найдёшь силы вернуться на сцену, мы исполним их дуэтом. Хмурое лицо Клавьера немного просветлело. — Отдохни немного — и увидишь, что всё совсем не так плохо, как тебе кажется, — поднявшись с дивана, попросила его Ламируа, прежде чем выйти из гостиной. После того рокового концерта, забравшего у них обоих не просто сценических партнеров — людей, благодаря которым рождались и оживали их песни, — они сблизились и стали друзьями. Музыка дарила им утешение, она связала их и стала их тайной, несмотря на то, что Клавьер не мог заменить Ламируа Матти, а она ему — Дарьяна. Именно он, Клавьер Гэвин, помог с деньгами на операцию, чтобы к ней вернулось зрение, и Матти, который пошёл ради неё на преступление, смог немного утешиться, отбывая положенный срок за контрабанду. Более того, именно Клавьер приезжал в Боргинию и был рядом с Ламируа, когда она заново привыкала видеть что-то, кроме темноты. Жёлтая пресса раздула бы из этого сенсацию, представив всё, как роман двух звёзд мирового уровня, которому добавила бы скандальности их разница в возрасте, но то, что было между ними, не имело отношения к подобной грязи. После жестокой правды, которая обрушилась на них, оба просто учились жить, заполняя внутреннюю пустоту встречами, прогулками, песнями, маленькими жестами тепла и заботы. Для того и приходилось скрываться — чтобы газетчики не замарали ту самую дружбу, о которой писал Гюго — когда две души соприкасаются, не сливаясь. В кухне было прохладно и по-больничному чисто — даже после операции, вернувшей ей зрение, Ламируа почти не занималась хозяйством, нанимая для этого приходящую горничную. Стрелки круглых настенных часов показывали без четверти семь… Достав из холодильника апельсиновый пирог, напомнивший о Матти, который так любил эти яркие фрукты за то, что они похожи на солнце, Ламируа поставила два куска в микроволновую печь, чтобы немного подогреть. — Давай помогу, — прозвучало за её спиной. — Будешь кофе? Ламируа молча кивнула в ответ. — Прости… Убирая ноты в гостиной, я нечаянно заметил газетные вырезки. Никогда не думал, что скажу тебе это настолько прямо, но ты — очень сильный человек, — между делом, невзначай, огорошил её внезапным признанием Клавьер, хлопоча у кофемашины. Ламируа улыбнулась — он по-человечески нравился ей своей открытостью. — После того, что произошло, мне хотелось забыть все, связанное с иллюзионистами, как страшный сон… — Ты прав. Порой забыть — действительно проще. Вот только правда не исчезнет лишь от того, что ты закроешь на неё глаза, не растворится в воздухе по мановению волшебной палочки. И прокурору Гэвину это было прекрасно известно, оттого Ламируа и не произнесла это вслух, жалея его чувства. — Ты не сердишься на меня за это? — мягко поинтересовался он. — Разве на тебя можно сердиться? — вопросом на вопрос ответила Ламируа, прислонившись плечом к холодной стене и вглядываясь в плотную снежную мглу за окном. За годы, проведенные в темноте, она разучилась пользоваться глобальной сетью и, когда зрение вернулось к ней, по старинке собирала вырезки из газет и журналов, в которых писали о её дочери. «Маленькая волшебница и её Невероятный мистер Шляпа», «Бар Чудес: как работают магические трусишки, попирающие законы евклидова пространства?», «Талантливая иллюзионистка раскрывает секреты своего очарования» — и другие заголовки статей, посвящённых девочке в голубом цилиндре, юной фокуснице с умными, горящими энтузиазмом глазами, Ламируа хранила в папке среди своих нот и заметок — старых, написанных брайлем, и новых… — Хочешь, я схожу в прокат и добуду запись шоу какого-нибудь крутого иллюзиониста? — Завтра, — губы Ламируа тронула сдержанная улыбка. — Сегодня не утруждай себя — врачи все равно запретили мне перегружать зрение. — Ja, конечно… А они говорили что-либо насчёт слуха? — переводя разговор в шутку, смущённо взъерошил чёлку Клавьер. — Ты имеешь в виду ещё один прогон песни? Думаю, это только пойдёт мне на пользу. — Кстати, ты слышала? Труси Райт готовит новую программу, — поразмыслив пару секунд, добавил Клавьер. Ему была известна истинная личность Ламируа, однако, он почти никогда не касался этой темы без надобности. — Это её дебют на большой сцене. — Правда? — переспросила Ламируа, задумчиво рисуя пальцем на влажной поверхности запотевшего окна линии. — Согласно инсайдерской информации, любезно предоставленной герром Головастиком… то есть, мистером Джастисом, она решила дать второй шанс наследию своего деда. Мне кажется, её счастью не будет границ, если ты обратишь внимание на её шоу. «Мой дедушка, Магнифи Грэмэри, дарил людям радость. Он посвятил этому всю свою жизнь. Когда-нибудь я верну созданные им номера на сцену!» — так говорила Труси в одном из интервью, и Ламируа хорошо запомнила это. — Ясно, — растерянно проговорила в ответ она, одним движением руки стирая с запотевшего окна логотип труппы Грэмэри, придуманный её отцом.***
Ламируа не снимала чёрных очков с того момента, как сошла с трапа самолета — слишком ярким было солнце на её родине, слишком высокой — вероятность быть узнанной. Но, наверное, бояться не стоило — голубой брючный костюм, бежевый тренчкот нараспашку и широкополая шляпа превратили загадочную певицу из Боргинии в одну из многих модниц с улиц Лос-Анджелеса. Фокусы с переодеванием до сих пор удавались ей хорошо. Ламируа всё ещё было трудно выходить одной на оживлённые, людные тротуары — она терялась среди спешащих прохожих, ярких вывесок и огней светофоров, — однако, ей повезло: дорогой цветочный бутик нашёлся недалеко от гостиницы, в которой она остановилась. В зале с витражными вставками с растительными мотивами в стиле ар-деко негромко играл блюз в записи, и шаги посетительницы, обутой в туфли-лодочки на низком каблуке, были услышаны почти сразу, как она вошла. — Добрый день! Могу ли я вам чем-то помочь? — спросила консультантка в аккуратной зеленой униформе. — Да, — поправив солнечные очки, ответила Ламируа. — Я ищу красивый букет. Девушка жестом пригласила её следовать за собой вдоль напольных ваз и полок с цветами: — Тогда взгляните — бархатцы, хризантемы, гладиолусы, нарциссы, крокусы, амариллисы… — Нет-нет! — перебила её Ламируа. — Я ищу цветы не для мужчины. — Ох, простите! — смущенно пробормотала девушка, легонько хлопнув себя по лбу. — Моя вина — решила, что у такой красавицы, как вы, не может быть иного повода. Так кто же адресат? Ламируа примирительно улыбнулась. — Мне нужен букет цветов для юной артистки по случаю её дебюта на большой сцене. Это был компромисс. Здравый компромисс. Мистер Райт и Клавьер почти что уговорили её пойти на финальный прогон шоу «Труси Райт в Стране Грэмэри», и сделать для неё приглашение не составило бы труда. Но, приехав ради этого в Джапанифорнию, она отказалась, солгав, что лечащий врач счёл сценическое освещение серьезной нагрузкой для её глаз. Она сдалась в последний момент, как всегда отступила, спряталась, отошла в сторону, когда увидела, как дочь улыбается ей с плакатов, расклеенных по всему городу. Так было правильно: если Таласса Грэмэри вернётся, то сделает это не одна, а со своей трагической судьбой, с грязным закулисьем, с несказочной изнанкой истории знаменитой труппы. Сможет ли Труси улыбаться со сцены людям, зная обо всем этом? Зная, что все эти номера создал не добрый старый волшебник, а жестокий человек, ломавший судьбы своих близких для того, чтобы дарить сказку зрителям? Так пусть Труси начнёт новую главу в истории труппы Грэмэри с чистого листа — такого же белого, как прикреплённая к букету карточка: «С наилучшими пожеланиями! Ламируа»