Суровые будни тайных заговорщиков

— Джаюшка, ты не заучился? — голос квартирной хозяйки истекал не то мёдом, не то ядом. Ну что ей ещё надо? — Госпожа Индора, я заплатил за три месяца вперёд, — сумрачно сообщил Джай, подтягивая к себе толстенный свод законов Иггровых. — Я помню, касатик, помню, — голос стал ещё противней. — Тебя три дня не видно, я уж испугалась, не случилось ли чего! Испугалась она, как же! Что хоронить за свой счёт придётся, а комнату после покойника сдать будет проблематично. Иггр бы побрал вздорную тётку, вечно она вспоминает про единственного постояльца, когда не надо! «Упоминание имени Иггрова всуе, семерик дней исправительных работ при храме; покушение на причинение вреда здоровью, месяц каторжных работ в Приграничье», — тут же услужливо подсказала память. Парень со стоном уткнулся лбом в конспект. — Ты заболел? — встревожилась Индора и принялась сотрясать предусмотрительно подпёртую стулом дверь. «Попытка проникновения в частную собственность, штраф пятнадцать бусин». За комнату на чердаке госпожа Индора брала двадцать, хотя красная цена этой клетушке была… ну вот как раз штрафом за проникновение. — Госпожа Индора, — Джай с трудом подавил желание выйти и надеть спасительный стул хозяйке на голову, но это квалифицировалось как «умышленное причинение вреда здоровью, штраф двадцать пять бусин и два месяца каторжных работ» и «порча имущества, штраф пять бусин», поэтому парень ограничился сдавленным матерным бормотанием («богохульство, два семерика дней исправительных работ при храме») и, как можно вежливей, объяснил: — Госпожа Индора, у меня переаттестация завтра. Не мешайте мне, пожалуйста. — О, то есть, ты на повышение идёшь? — обрадовалась Индора. — То есть, и жалование тебе увеличат? Нет, это уже «вымогательство, выселение за городские стены на срок от семерика дней до месяца». — Госпожа Индора, если вы продолжите меня отвлекать — меня вообще из семерных разжалуют! — рявкнул Джай, уже почти искренне желая, чтобы так и случилось. Ответственности меньше, головной боли, соответственно, тоже. Но тогда жить придётся в участке, а, значит, едва ли не вчетверо чаще любоваться на Хорва, Иггр его забери! Оба! Обеспечив себе таким образом четыре семерика дней работ при храме и два месяца в Приграничье, Джай вернулся к книгам и конспектам… Попытался вернуться. — Хэй-най, ты чэго в такой дэн’ дома сыдыш’? — через подоконник легко перемахнуло второе Джаево персональное наказание. Прилагающийся к наказанию кошак лениво втащился следом, стряхнул со спины сумку и развалился поперёк комнатушки, вяло подёргивая хвостом. — Тихо ты! — прошипел Джай, указывая на дверь, за которой визгливо причитали «бесстыдник, старших не уважаешь совсем!». ЭрТар белозубо осклабился и, перегнувшись через подоконник на улицу, чем-то метко запустил в окно кухни. Внизу грохнуло, потянуло дымом. Госпожа Индора с паническим визгом понеслась на первый этаж, сотрясая дом до основания. — Ты с ума сошёл? — Джай возмущёно уставился на «сороку». «Причинение материального ущерба, штраф два браслета, либо шесть месяцев каторжных работ» мешалось в голове с «преднамеренное убийство с отягчающими, семь лет каторжных работ с полной конфискацией имущества в пользу семьи убитого». — Абычный дымавой шашка, — пожал плечами горец и увалился на кровать рядом с Джаем, нагло сбросив на пол книги. — Ты не обнаглел ли, гадково порождение?! — возмутился обережник. — Какого Иггра ты здесь делаешь?! — Я видет’, что твой радост’ не имет’ слов, — довольно сообщил друг и соратник, забрасывая руки за голову и прикрывая глаза. — Убью, — пригрозил Джай, подобрал свод законов. — Семь лет каторги, — фыркнул ЭрТар, отбирая книгу. Подумал, поднял с пола ещё и конспект и вцепился в них, как в самую большую любовь своей жизни. — Отдай! — с тем же успехом можно было пытаться пробить оритскую стену лбом. — А то что? — лениво изогнул бровь горец. — «Отъём материальных ценностей, сиречь, ограбление, карается штрафом в десять бусин и выселением за городские стены на срок до двух семериков дней либо исправительными работами в черте города в течение трёх семериков», — огрызнулся Джай, пытаясь вернуть себе своё имущество. — Вот сижу я у себя дома, а тут ко мне вламываются, угрожают мыслестрелом и требуют денег, — хохотнул ЭрТар, демонстративно запихивая книгу и тетрадь под себя. — «Проникновение в частную собственность, угроза жизни, попытка ограбления», — мрачно сообщил Джай. — В общей сложности на два браслета и год каторги, либо два исправительных работ. — А я сломал грабителю руку, а потом проломил череп? — не поддался горец. — «Превышение самообороны, убийство по неосторожности», штраф в размере от половины браслета до полутора, полгода исправительных работ, — послушно поведал обережник, начиная понимать, куда приятель клонит. — Маладыс. А вот если… —… ну и последний вопрос, — белозубая улыбка только что не светилась в сгущающихся сумерках. — Пришёл я в храм, зашёл в ирницу, якобы на исповедь, и там… э… — Нагадил? — предположил Джай. — С тебя станется. Тогда я тебя к лекарю отведу. Если успею раньше йеров. — Хэй, зачэм сразу нагадыл? — возмутился горец. — Слово нэпрылычнае кынжал на стэнка написал! — Тогда ещё и оштрафую на пять бусин… а, нет, на десять, это уже не личное имущество, а городское. А если кто-нибудь вспомнит, что оно ещё и храмовое, то помимо штрафа ты этот храм ещё два семерика дней мыть будешь. Зубной щёткой. — Экий ты суровый, — «сорока» торжественно вручил Джаю уже ненужную книгу, серой тенью мелькнул по комнате, закрывая ставни, клацнул выключателем у двери. — Хэй, этот мэрзкий баб на всём экономит? — Ну профинансируйте мне другое жильё, — огрызнулся обережник. — И да, еды у меня тоже нет. — А у мэня ест’, — весело сообщил ЭрТар, споро раскладывая по столу хлеб, кошмарный горский сыр — и как его кошак от этой вони не чихает? — курицу и три «горскый лепешка с начынка». — Настоящый, а нэ этот подделка который торгует дядя ВадНэс. — Зато твой «дядя ВадНэс» — уважаемый зажиточный горожанин, а не отребье бездомное, — Джай прикусил язык, но было поздно. «Сорока» помрачнел, ссутулившись, уселся на подпирающий дверь стул, тяжело уставившись в стену. — ЭрТар… — Сам ты, конечно, «домный», — отрезал горец, давая понять, что продолжать этот разговор он не намерен. — А к дяде ВадНэсу, кстати, ты можешь прийти в любое время и за любой помощью. — И услышу о себе много нового, да? — Джай выставил на стол бутылку скваша. ЭрТар пожал плечами: — Скажешь, что от меня, он поймёт. — Ты такой авторитет? — Джай недоверчиво уставился на друга. Нет, горцы, конечно, друг за друга горой, сколько стихийных драк возникает по кличу «хэй, нашых б’ют!», а честная обережь этих дикарей растаскивай! Но чтобы «в любое время за любой помощью», равнинник… ЭрТар сгорбился ещё больше: — Камальки летают. — Значит, камалея цветёт, — машинально отозвался Джай. Потом спохватился: — Ты хочешь сказать, что ВадНэс с нами? ЭрТар кивнул: — И вся его семья. Ну и ещё пара-тройка из обережи, — покосился из-под ресниц и с довольной ухмылкой уточнил: — Семериков. — Сколько? — обалдел Джай. Нет, Лоза исподволь набирала силу, не афишируя и вообще никак не обозначая себя, но того, что в самой Орите обнаружится столько сочувствующих, он не ожидал. — Меньше, чем хотелось бы, больше, чем могло бы, — философски пожал плечами ЭрТар и вцепился зубами в лепёшку. — Тут Раддочка, раддость наша, раддировала, — подшучивать над сочетанием имени Брентовой подружки с её специализацией «сорока» любил едва ли не больше, чем над Джаевым умением ходить по дикоцветью. — А я думал, ты просто в гости, — вздохнул обережник. — Хэй, я проста в госты ужэ лэт пят’ нэ хажу, — возмутился горец. — А патом мэня упрэкают, что я бродяга. Брат Марахан, кстати, привет тебе передавал, у него уже готово всё. И у Льяли. В Лесье, в Пригорках, в Горшечной Полянке… — И когда? — с каждым новым названием Джаю плохело всё больше: одно дело нескончаемо готовить… то самое, что в обережном Уставе даже не прописано, и совсем другое — когда подготовка внезапно заканчивается, а сорока на хвосте приносит зловещее «пора». — В ближайшее Вознесение, — тряхнул головой «сорока». — Хэй, кыс, идём, — распахнул ставни, уселся на подоконник, оглядывая тесный переулок. Тишш, взмуркнув, сунулся носом ему в лицо, едва не вытолкнув наружу. Джай, спохватившись, выключил свет: стена напротив была глухой, но мало ли, кто там сидит на крыше. — Тишэ, поганая ты скатына, — рассмеялся ЭрТар. — Кому ты бэз мэня нужэн будэш’! А, ещё адын вэщ’, о, неподкупный бдун оритский улыца. Джай обречённо возвёл очи горе: он с трудом представлял, что может быть хуже известия о том, что через три семерика дней привычная жизнь встанет с ног на уши и обратно вряд ли вернётся… Но горца он знал очень хорошо, а в ушибленности на всю голову идейного лидера и вдохновителя просто не сомневался. — Что ещё, итыллий ты сын? — Тут САМ через семерик дней в Ориту собирается, — хохотнул «сорока». — Грозился тебя навестить и про Летопись Предвечную порасспрашивать: знаешь ли, понял ли, — и выскользнул за окно. — Да чтоб его перекорёжило! — возмутился Джай. — Две аттестации за семерик? Вы издеваетесь?! Судя по огласившему переулок хохоту, они действительно издевались.