Dolls

Темно. Пусто. Холодно. Здесь нет места для эмоций, для каких-либо проявлений чувств и малой толики заинтересованности. Он_ничего_не_чувствует. У него есть желание голода, сна минут на сорок и жажда. Дикая, горло скребет, дышать тяжело. (Он же дышит?) Голод до того, чем был обделен. До той неизвестности, где кончается тьма и в его трехцветный мир нагло вторгаются краски. Чужие, инородные. Он хочет этого. Белесый маленький силуэт весело прыгает рядом, за руки тянет вперед, касаясь протезов, не боясь хитросплетений души: алый — его много, он все тело почти покрыл, прицепился как грязь, как клеймо; щепотка белоснежного, мягкого, теплого, его почти нет, и Хяккимару в нем ноль. Кроме имени ничего и нет, только душа — ее разорвало, когда-то, теперь приходиться мозаику заново собирать, черно-белую, правда, но это до поры до времени. Новое чудище будет повержено, новая утерянная способность вернется, и он оживет. Проснется от долгого сна, выйдет из того состояния консервации но… Дороро и старик-священник будут рядом, помогут советом, делом, не бросят одного в странном новом мире. Встретит такого похожего и одновременно чужого, с торчащими во все патлами, брата; мать, что молила и молилась за него, окончательно потерявшись в своем безумии; отца, или человека, ничуть не лучше тех тварей, что Хяккимару зарубил по утру — тоже прогнил, тоже не нужен. Его ждет Мастер. Теплый мягкий комок в груди начинает шевелиться, когда он вспоминает о нем. Правда, на его поиски уйдет больше времени, чем предполагалось, но по сравнению со всем пережитым, это все — мелочи.

«…В сломанном теле нет больше сил, стерты босые ступни… Сколько же еще идти?..»