Быть с тобой.

Ему вечно не хватало смелости схватить, притянуть Гаару за руку, заключить его в свои железные объятья и, пока их никто не видит, впиться поцелуем в эти бледные губы, отобрать дыхание, почувствовать слабый упор узкой ладони у себя на груди… а затем то, как давление слабеет, и мужчина, в попытке вдохнуть, раскрывает уста, позволяя углубить поцелуй, сделать его слаще, дольше, довести любимого до головокружения… Но дух молодого человека замирал от одной этой возможности, сковывая тело, упуская десятки и без того редких шансов, оставляя наедине с желаниями, в отчаянном одиночестве безвозвратно влюблённого в собственного отца сына. Слова беспрестанно заканчивались. Сотни, тысячи раз про себя он придумывал изъяснения в любви, объяснения, доводы, причины, преимущества. «Ты – всё для меня. Сам же в этих отношениях ничего не теряешь, кроме возможности любить и быть любимым». Запинался, думая, что ненормальный тут только он сам, ведь мужчине нет дела до чувств столь сумбурных, огненных: сорок лет Гаара прожил без них, так зачем же они теперь? Но раз от раза сердце отчаянно билось, отметая цепочки логичности, связь, дружбу, годы, вместе проведённые. Шинки любил Отца и ничего не мог с этим сделать – любил глубоко, сильно, искренне, страстно, отчаянно и… безответно, потому что не владел достаточной силой воли для признания. Огонёк в глазах постепенно мерк, вспыхивая ярко лишь тогда, когда парень находился рядом с Пятым, с его песчаничеством. Удивительно, что миссии удавалось выполнять всё так же отлажено, качественно – видимо, спасала привычка, выработанная за годы тренировками. Но Гаара не мог не заметить – слишком хорошим отцом он был. Разве что причину понять не мог, а это и было главным для юноши в падении в бездну депрессии. – Шинки! «Я люблю тебя». – Шинки! «Я люблю…» – Шинки! «…тебя…» – Шинки!! – Да, отец? – наконец вынырнув из размышлений, парень понял, что находится в крайне опасном положении. Гаара стоял совсем рядом и, обхватив ладонями лицо сына, с беспокойством заглядывал в изумрудные глаза. – Что с тобой? Я позвал тебя не меньше пяти раз, прежде чем ты откликнулся. – Я… – слова в который раз замерли, заглохнув, растворившись в горле ещё до выхода. Он замолчал, рассматривая любимого. Красивого, родного, близкого и такого далекого. – «Сейчас?» – спросил себя юноша, чувствуя, как под пальцами отца начинает пламенеть кожа. – «Или никогда…» – сделав вдох, он зажмурился. И, на выдохе, распахнув глаза, выпалил: – Я люблю тебя! Странно, но Гаара не улыбнулся с тихим вздохом, произнеся «знаю я». Не отошёл, рук не опустил. Он продолжил смотреть на сына, всё с тем же отблеском страха и непонимания в глазах океанических. – Меня? Ты уверен? – после долгого молчания произнёс казэкаге, всё также не отступив ни на шаг. Руки, должно быть, у него уже затекли – организм-то не молодой, выносливости уже не так много, как в молодости. – Люблю. Как отца. Как мужчину. Хочу быть с тобой. Быть твоим, – он не знал даже, есть ли ещё кто-то в пределах слышимости. Лишь говорил, потому что наконец-то мог. Не то, чтобы у Шинки хватало смелости… но слова наконец-то лились, а не исчезали рябью жары в полдень над барханами. – Потому что, знаешь… ты всё для меня. Не могу без тебя. Плохо мне. Я постоянно о тебе думаю. Что уже только не перепробовал. Только ты в голове. В сердце. Никого другого нет. – Сын заметил, что плачет, только когда мужчина пошевелил пальцами, чтобы слёзы утереть. – Мне всё чаще кажется, что я умру без тебя. Для тебя. За тебя… – Жить лучше, Шинки, – прервал монолог Гаара, слабо улыбнувшись. – Да и грех умирать ребёнку раньше родителя. Так что думать о подобном забудь. – А о тебе думать могу? Плечи казэкаге расслабились. Тонкие пальцы, покрытые мелкими морщинками от постоянной и трудоёмкой бумажной работы, едва ощутимо скользнули по щекам вниз. И, опустившись, замерли на судорожно вздымающейся груди юноши. – В этом тебе помешать я не в состоянии. – Оттолкни меня, – чудом каким удержал он всхлип, Шинки не знал. Ему в тот момент захотелось взвыть от безысходности, от собственного перед любовью бессилия. – Зачем? – казэкаге осмотрел сына. Его взгляд, способный быть холодным, безразличным, оценивающим, был тёплым… почти сострадательным. – Ты же уже итак весь измучался. – Заметил? – горько усмехнулся преемник. – Только когда ты сказал, понял, почему. – Разве не хочешь сказать, что это неправильно?.. – Я… не знаю… не уверен... Думаю, я сам в этом виноват. – Почему? – удивился сын. – Не знаю… – Гаара отвёл взор. – Мне так кажется. Возможно, я слишком сильно пытался быть, как Наруто… оставаясь при этом собой. Только… – их взгляды снова встретились, – …не вышло. – Ты лучше. – Спокойно и уверенно ответил парень. – Ведь ты мой… – он запнулся, не зная, добавлять или нет эту важную составляющую, – …отец. И возлюбленный. – Неужели никого лучше не нашёл? – слишком серьёзным был тон Пятого, чтобы даже на миг допустить, что это шутка. – Так нет никого лучше тебя… я пытался искать. Только… не вышло. – Куда отец, туда и сын, да? – вздохнул мужчина. – Ты?.. – но Гаара уже качал головой, рассеивая его сомнения. – Глупые мы оба. Да и получается совсем не то, что хотим. – Я хочу быть с тобой, – тихо, с робкой надеждой повторил Шинки. – Быть твоим. Казэкаге вздохнул. Поднял одну руку, погладил сына по щеке. – Хорошо, попробуй. – Но… – Причин примерно поровну – что соглашаться, что отказывать. Так ведь? – поражённый, парень лишь кивнул в ответ. – Тогда пробуй. Может быть это окажется правильно. Юноша ответил не сразу, с минуту переваривая сказанное. – Я целовать тебя буду. В губы, – на уточнение Гаара понимающе кивнул. – И секса с тобой хочу. Вместе спать. – Я скажу, если почувствую что-то… отрицательное. Шинки только сейчас осмотрелся по сторонам в поисках подвоха. Но это был рабочий кабинет отца, куда он пришёл полчаса назад, чтобы отчитаться с докладом. На иллюзию происходящее очень походило, но «кай» не помогло. Снова повернувшись к казэкаге, повелитель железного песка сглотнул. – А можно я… сейчас тебя поцелую? Согласный кивок заставил парня снова думать об иллюзии. Ему в очередной раз не хватало смелости притянуть Гаару к себе и, даже имея согласие, коснуться сомкнутых уст Отца, чтобы впервые ощутить сухой вкус на своих губах. Наклонившись медленно, словно был лишённым сил, Шинки прикрыл глаза, едва удержав себя от того, чтобы зажмуриться. Тот, кого он давно и сильно любил не оттолкнул его, не сбежал, не назвал отвратительным. Ждать ответа парень не стал, но того, что его не отвергли, Шинки было вполне пока достаточно.