Something left in us

Среди недопитой бутылки вина, едва слышно раздающейся из колонки Земфиры и недокуренной сигареты осталось что-то ещё. Что-то, что вы не сочли важным; что-то, что не учли, не запомнили, не записали, не выменяли... Это осталось в далёком, прости Господи, две тысячи каком-то там, может быть, пятнадцатом. Это осталось где-то на дне пустых и в конечном итоге разбитых бокалов, в старых квартирах, на флешках, в забытых богом папках на компе, в заметках старых айфонов, которые вы принципиально не стали переносить на новые, руководствуюсь условным правилом «новый телефон - новый айклауд - новая жизнь, и вообще не жалко всего того, что там осталось». Он даже предпочёл сжечь свой телефон, чтоб уж наверняка, а она их тупо разбивает каждый месяц, так что один/один; так что у всех свои аргументы. Где-то там что-то определённо осталось, только вот вспомнить бы, что именно; только бы вернуться хоть на мгновение в то время, и они бы сразу вспомнили всё то, что так старательно пытались забыть. В этом году их драме исполнилось бы 4 года, и это даже не их общий ребёнок, чтоб так убиваться. Это всего лишь странная привычка помнить даты и отмечать то, что значения уже не имеет. Это всего лишь какая-то нелепая годовщина непонятно чего. Пожалуй, единственная, на которую у них хватило фантазии. Это что-то такое простое и эфемерное, как строчка или название его новой песни с отсылкой на тот же пятнадцатый год, который невисокосный и который ваш. Наш. Всеобщий, короче. Там тоже было что-то «Про белые розы» и, может быть, даже про жёлтые тюльпаны. Жёлтый же к расставанию? Значит, всё сходится. Объективно сходится. А там, глядишь, и до сибирских морозов рукой подать... Он же обещал ей, что когда-нибудь они побывают на её малой родине вместе. Она же собиралась, наконец, познакомить его с бабушкой. С мамой-то как-то не срослось. Нет-нет, наверняка что-нибудь да осталось. Нужно просто получше поискать, например, в бардачке её предыдущей машины, которую она, разумеется, продала с появлением новой. Той, что подарил муж. И никто не скажет, что насосала. Или, например, на его чердаке, среди всякого хлама, который он как раз недавно разбирал, но, наверное, просто плохо разбирал и стоит посмотреть ещё. Они определённо что-то упустили, забыли, оставили. Не могло же всё так безнадёжно, безвозвратно и невосполнимо утратиться. Наверняка же есть какие-то архивы, база данных, жёсткие диски, ну... Ну, хоть что-нибудь ведь должно было остаться от них?! Ведь да? Может быть, нужно подключить поисково-спасательные службы, волонтёров или там кинологов? И на вопрос «А что мы, собственно, ищем?» уже никто и никогда не даст точного ответа, даже при большом желании. Даже при огромном. Даже если что-нибудь когда-нибудь... всё равно нет. Такое твёрдое, решительное и единогласное нет. Она легко отделалась от надоедливых вопросов не менее надоедливых журналистов. Она легко отделалась, обзаведясь мужем и ребёнком. Если, конечно, роды - это самый лёгкий способ избежать участи в очередной раз оказаться под воздействием психологического давления со стороны кого-то там. Да, теперь её спрашивают о том, кем в будущем станет их дочь, и, может быть, о муже; о том, какой он у неё герой, чемпион, хоккеист. И её ответы настолько однозначны, что возникает ощущение, будто она меркнет на его фоне; будто бы роль жены хоккеиста и матери ребёнка от хоккеиста - это её единственное достижение в жизни, а творчество - это так... хобби по вечерам до 30 и иногда после. В общем-то, здорово, но не настолько, чтоб прям очень. - Планирует ли Ваша жена продолжать профессиональную карьеру? - Ну, я думаю, что да... но это временно, я думаю... Всё-таки думать - это не конёк её мужа. Он больше по другим конькам. А размениваться, пожалуй, не стоит. Она отделалась от подобных вопросов, а он вот нет. Он продолжает балансировать на тонкой грани между эгоистом и мечтателем. Благо ни о каком ночном хулигане уже не идёт и речи. Тут тоже не стоит размениваться. Он, в принципе, уже давно про другое. Про планеты, про белые розы, про штрих-коды, которыми они, кстати, когда-то совпали, но любой штрих-код можно перебить. Со временем. Это как набить татуировку и свести её спустя несколько долгих лет. Просто потому что её актуальность уже прошла. Просто потому что так всегда: что-то актуально, а что-то вечно. Даже что-то, на первый взгляд, совсем не вечное по итогу оказывается вечным. Только вот что?.. Среди тысячи сказанных и недосказанных друг другу фраз, среди вкладышей из под жвачек «Love is...» и среди чёрно-белых карточек остаётся что-то ещё. Там, где на заднем плане эхом отдаётся допетая ею ещё в январе две тысячи шестнадцатого «Бесконечность» Земфиры. Там, где по-прежнему покоится всё та же бутылка с недопитым по каким-то причинам вином. Там, где он слушает её альбом на репите в машине после съёмок. И пусть хоть кто-нибудь осмелится сказать, что это не больно. Там, где он разбивает кружку с их совместной фотографией. Там, где надевает хоккейную майку с надписью «red machine» и даёт понять, что ему, конечно, давно уже всё равно, как она там поживает. Ну или просто... как она там?!.. Там, где он случайно натыкается на фотографию её дочери и про себя подмечает, что она похожа на неё. Там, где апрель, май и остальные месяца по списку. [Здесь могла быть ежегодная шутка про кальян и устрицы.] Там, где он каждый раз вздрагивает на последних строчках «Памяти», как будто пытается ещё что-то реанимировать внутри себя, но безуспешно. Она дарит ему два билета на свой первый, последекретный сольник, первый за последние сто тысяч лет. Тот, о котором ходили легенды; тот, в который уже почти не верилось. Она ненавязчиво спрашивает при случае «Придёшь?», а случаев у них так «много», что ему не остаётся ничего, кроме как согласиться. Согласиться прийти. В этот день он соглашается только на её предложение, а предложение занять кресло наставника в очередном сезоне самого честного вокального проекта страны он, разумеется, не принимает. И даже на том концерте, где её муж в очередной раз дарит ей на сцене банальный букет каких-нибудь там не менее банальных роз, всё равно остаётся что-то ещё. Всенепременно остаётся что-то ещё, но они по-прежнему ни черта не помнят. А может, всё-таки ничего? Может, всё это такие же легенды, выдумки и не более, чем «больные фантазии»? Ну, может, правда совсем ничего? Или по традиции... ничего и дёргающийся глаз? Нет, всё же кое-что действительно осталось среди всего этого хлама, среди дурацких инфоповодов, сплетен и прочей фигни. Что-то, о чём они когда-нибудь, наверное, обязательно вспомнят. Вместе. В одночасье. В каком-нибудь очень далёком и туманном будущем. Когда-то однажды. Без уточнения даты и времени суток. И больше не придётся ничего искать. Никогда.