— Метт… Где Ниа? Он не спускался на завтрак сегодня утром… — …… — Метт? …Ты слышишь меня? — …… — Я переживаю за этого мальчика, Метт. Его даже в комнате нет. Ты не видел его? -.…. — Метт? …М-метт, постой! Что ты делаешь? Я задал тебе в- — А что насчёт Мелло? — Прости? — Ниа зависает где-нибудь в приюте. А что насчет Мелло? -.…. — Наверное, лучше поинтересоваться, где он, Роджер, чем переживать, где Ниа. -.….
Роджер знал, что отсчёт времени у четырнадцатилетнего ребёнка рано или поздно начнётся. Было глупой ошибкой терять бдительность сейчас, в самый неподходящий момент. Однозначно — монументальная ошибка. Ты бы никогда не сказал это… Это не линия допроса, достойная того, кто просто унаследовал задачу стать лучшим в мире детективом. Ты, наверное, мог бы выполнить задачу, если бы только кто-нибудь краем глаза наблюдал за твоими убеждениями, что, подобно сорнякам, укоренились в твоем разуме… Который до сих пор не затрагивает то, о чём ты никогда бы не заговорил… Осторожнее: возможно, нужно научиться различать то, что ты бы не сказал и то, что ты бы не хотел говорить. И в любом случае, с ним или без него, стрелка часов достигла верхней части циферблата, и восемь часов пробили совершенно безразлично по всему приюту более часа назад. Их было слышно даже во всё ещё пустой комнате. Всё ещё тёмной. Всё ещё ледяной. Не так уж и велика разница, Ниа… Всё ровно так же, как и всегда… Незастеленная кровать. Мятые листы. Разбросанные повсюду шоколадные обёртки. Пищевые добавки. Фосфор. Магний. Витамин В. Валерьянка на тумбочке. Должно быть, очень тяжело сосредоточиться на учёбе так поздно ночью, а затем пытаться уснуть, страдая от навязчивого желания избить тебя за это прямо в классе на следующий день… А он? Ну, если бы кто-то решил сравнить их обоих, то да… Были различия. Существенные различия. Твои штаны не хотят знать, как это делается твоими собственными руками, поэтому они снова висят на бёдрах. Сколько раз за день ты их подтянул? Ты уже сбился со счёта. Овальное зеркало, покрытое толстым слоем пыли, только напоминает об этом. Волосы взъерошены подушкой и твоими чёртовыми пальцами. Рубашка расстегнута, а зубная паста прилипла к твоим щекам. Ты вытираешь её тыльной стороной ладони. Пачкаешь рукав рубашки, которую сегодня утром надел наизнанку. Один провал за другим… Тринадцатилетний. Наследник L со вчерашнего дня. Способный собрать белоснежный паззл из тысячи деталей за сто секунд. Способный заметить что-то важное только после того, как необратимо потерял это. Точно так же, как и подавляющее большинство людей, Ниа. …точно так же, как и все те, кто способен рано утром самостоятельно вставлять пуговицы в нужные петли. …один провал за другим… …ты потерял счёт времени. Тебя защищало тиканье ходиков. Но ты перестал замечать его с тех пор, как звонок в восемь часов утра оказался фальшивкой, так неуважительно отнёсшийся к твоей одноминутной вселенной. Как будто само время считало утренний ритуал с Мелло бесполезным. Как будто перестать быть соперниками в течение шестидесяти секунд в глазах времени было что-то незначительное. …почти так же, как это раньше было для тебя. Правда, Ниа? Такое отношение действительно невыносимо. Сегодня у тебя новая головоломка. Головоломка под названием пуговицы и петли. Попробуй решить её! Мелло так хорош в этом… Конечно, ты ведь не хочешь сдаваться? Конечно же, нет. Ты новый L, в конце концов. Ты не можешь не уметь делать что-то настолько банальное самостоятельно, так? …ведь так…? — Ниа. Ты узнаешь о присутствии Роджера только тогда, когда он убирает твои руки с ряда пуговиц на рубашке, врываясь в твой новый мир, сотканный из тьмы и пуговиц, и в котором, даже не подозревая, ты и был заключен. Он хочет вернуть тебя к реальности. Пробная попытка. Вспышка света, внезапно загоревшаяся, больно бьёт по глазам. Ты жмуришься, закрываешь рот, не издавая ни звука. Ты прижимаешься спиной к стене. — Ниа, ты весь в крови! Не то чтобы тебя это действительно волновало. Если не учитывать тот факт, что ты даже ничего не понял. Но Роджер не лгал. Твои распухшие руки, покрытые теплой алой жидкостью — первое, что ты видишь, как только открываешь глаза с тёмными кругами под ними… Затем ты понял, что твоя кровь уже практически повсюду. Во всём виноваты эти чертовы пальцы в твоих волосах… Во всём виновата эта рубашка с непонятными пуговицами… Во всём виноват этот одноминутный мир — единственное что-то личное, что Мелло решил унести с собой. – Это сильнее тебя: тебе это не нравится. Тебе это совсем не нравится! Тебе это не нравится, чёрт побери! ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ! Это ужасно. Это непристойно. Это неописуемо чудовищно! Разве это мир, который другие навязывают тебе вместо того, который ты только что потерял? Это временная мера? Нет… Точно нет. Ты мог бы смириться с отсутствием часов, в конце концов, тиканье ходиков стало для тебя таким неприятным. Но недопустимо, чтобы запах шоколада был заменен тошнотворным запахом дезинфицирующих средств. Это вызывает приступ тошноты. А что насчет неё? Эта маленькая женщина в форме медсестры собирается подражать Мелло? Жалкая. Для тебя она именно жалкая. Нет. Эта асептическая вселенная для тебя ничего не значит. Кровавый, как мясник. Рубашка. Волосы. Лицо. Кто знает, как долго руки уже кровоточат. Ты не можешь точно сказать. Легко не обращать внимание на легкую боль, когда внутри ты терпишь поражение в более значительной схватке. Ты не обращаешь внимание на то, как медсестра отрывает небольшой кусочек ватки, как только ты шагаешь в помещение. Она вымывает твоё лицо влажным полотенцем, смывая остатки крови и зубной пасты. Да, то, что Мелло стирал, облизывая кончики пальцев языком… Она тоже вычесывает твои волосы. И все это время болтает и болтает и болтает… Её рот не закрывался ни на секунду. Она задерживается почти на пять минут, держа твое правое запястье в руках. Тебе не нравится, как она глядит на тебя, убирая носовой платок, которым Роджер перевязал твою руку перед тем, как привести тебя к ней: ты или не понял, или не заметил этого, так что приятного было в любом случае мало. Она приподнимает бровь, глядя на полумесяцы на твоих кончиках пальцев… Озадаченная. Теперь она смотрит на следы крови на пуговицах твоей рубашки. Ещё несколько капель… Плохой знак. Это то, что осталось от пальцев Мелло… Она возвращается к проверке твоих рук. — Но, Ниа… как же ты умудрился так пораниться пуговицами? — …… Ты не отвечаешь. Тебе никогда не приходилось отвечать на такие вопросы с ним. Вопрос же риторический. Тебя это раздражает. По какой-то причине это раздражает чуть ли не до смерти. Ты сжимаешь руку. Сжимаешь в кулак. Можно расценить это как агрессию. Тебе плевать. Она вздыхает. Закрывает глаза. Потом стоит. Она уходит за пропитанной дезинфицирующим средством ваткой, открывая пару шкафов в поисках коробки с бинтами. — Давай-ка обработаем тебя, хорошо? Это займет одну минутку. Давай, садись сюда и… Нет. Нет, это не хорошо. Она ведёт тебя к стулу рядом со столом, где уже стоит всё необходимое, и повторяет уже сказанное несколько раз, как попугай. — Н-Ниа! Ты не предвидел контакта с антисептиком. Ты тянешь руку на себя, высвобождая её из её хватки. Это как если бы ты вытянул руку над пламенем свечи. Ты не можешь выдержать этого. Ты закрываешь глаза и болезненно стонешь, пусть это и бессмысленно, особенно когда она снова тянется к твоему запястью. Она пытается успокоить тебя. При этом ни разу не закрыв рот. Её невыносимая бесполезная болтовня. Ты знаешь, что антисептик обязателен, иначе противные бактерии придут и заберут тебя. Ты знаешь, что этот медицинский спирт должен лечить раны у детей и он совсем не жжётся. Медсестра говорит с тобой так, словно ты четырёхлетний ребенок с насморком. Возможно, всё из-за того, что она внезапно осознала этим безобразным утром, что ты самостоятельно даже рубашку застегнуть не можешь? Это не ты виноват, что стрелка часов добралась до восьми, невзирая на то, что его там больше нет… Это не ты виноват, что стрелка часов заставила тебя поверить в то, что ты можешь существовать во вселенной, где он перестал быть твоим соперником и проклинать тебя, пусть и на одну минуту… Это не ты виноват, что повторение этих событий заставило тебя поверить в то, что ничто и никто не сможет забрать это у тебя. …и это не ты виноват, что до сих пор готов цепляться за эту ложь зубами и впиваться ногтями. — Ниа…? Ох- Ниа! Медсестра только что наклеила последний лейкопластырь, как вдруг ты чувствуешь, как она грубо берёт тебя за подбородок и поворачивает твоё лицо к ней. Просто посмотри на себя… Плачешь. Ты плачешь. Прошло несколько лет с момента, когда ты плакал в прошлый раз. Ты едва узнал собственные слёзы… Но это именно они, размывая всё перед глазами. Это не одна из сотен вселенных, созданной твоим разумом, чтобы составить тебе какую-никакую компанию. — О, Боже, Ниа! Но… неужели я тебя так сильно обидела?! Она откуда-то достает платок, стирая капли слёз, падающих на твое лицо. — Мне так жаль, солнышко. Я не думала, что тебе так больно! Она спрашивает себя, совершила ли она ошибку. И всё же, никто и никогда не жаловался на этот антисептик… …откуда она берет это высокомерие, вытягивая из него эти слёзы?! Она действительно думает, что ты плачешь… из-за неё? Эмоции сгущаются. Смятение сменяется гневом. Её несмолкающий голос режет барабанные перепонки. Твои руки болят. Что-то в груди болит ещё сильнее. Перед глазами размывается всё больше и больше. Слёзы текут. А её слова становятся всё более обрывистыми… Как дать ей понять, что эти чёртовы пальцы — последнее, что тебя волнует? — Ниа…? Ниа? Ниа? Что случилось, Ниа?! Ч-что не так? Ниа…? Ниа…? Заткнись. Заткнись. Заткнись. ЗАТКНИСЬ! Перевязанные руки с силой прижимаются к ушам. Глаза с мокрыми от слёз ресницами закрыты. Колени прижаты к груди. Ты с силой давишь ногами на стул, слепо надеясь, что эта безумная вселенная исчезнет за шестьдесят секунд. Ты снова толкаешься ногами. Толчок, толчок, толчок. Ты как будто бы становишься единым со спинкой стула. Но стул этого не выдерживает; он теряет равновесие и падает на землю, утягивая за собой твоё маленькое тело. — НИА! Её голос становится громче. Шум просто невероятный. Ты ошибся во всем. Снова и снова все путая. Это твоя новая привычка. И ты должен дать себе хоть какое-то оправдание. Ты остаешься на полу, свернувшись калачиком, словно умирающий земляной червь. Ты чувствуешь, как её руки трясут тебя пару раз, даже когда она продолжает повторять твоё имя: один, два, три раза, четыре. Тяжело. Твое тело становится пугающе тяжелым. Беспомощная, она покидает помещение. Она выбегает словно преступник, внезапно обнаруживший, что дверь из его камеры была открыта. — Мне нужна помощь! Позовите Роджера! Зовите Роджера! Ты вздыхаешь с облегчением, когда понимаешь, что расстояние между вами не дает её истеричному голосу добраться до твоих ушей. И всё заканчивается… Другая вселенная, что за несколько минут родилась, выросла и умерла… На этот раз ты можешь даже заметить, как вокруг стало тихо, как эта нарастающая тишина положила конец всему… Это, — с прохладной напольной плиткой под щеками и легким гудением ламп, свисающих с потолка, — именно то, что тебе нужно… Это ненадолго. Вскоре медсестра возвращается с Роджером и остальными, наполняя комнату разными голосами, криками и резкими движениями… А там родится ещё одна крошечная вселенная… Ты медленно открываешь глаза, сдерживая рыдания, что всё равно никак не прекращаются. Один мир уже мёртв. Через несколько минут совсем другой восстанет из его останков… Но, как и все прочие, что уже появились и исчезли, это было ровно противоположно тому, что ты ожидал. Ты наблюдаешь за тем, как твои слёзы стекают по твоему лицу, как маленькие прозрачные мышки, счастливо скользя по плиткам… Внутри этих капель можно даже разглядеть отражение. Отражение, что искажается в каждой капле по-своему. И оно принадлежит тебе, но искажено настолько сильно, что можно легко спутать с чужим. На секунду тебе кажется, словно ты видишь его там, в отражениях… Ты внимательно вглядываешься в его мрачное лицо. Смотришь в его глаза. И там что-то странное. Он тоже делает это? Мелло… он тоже плачет? Нет… Ты закрываешь глаза, понимая, что вновь ошибся. -- — Тебе уже гораздо лучше, так ведь, Ниа…? Да. Верно. Судороги и дрожь прекратились. Как и слёзы с всхлипами, пусть и не совсем полностью, да и это гнетущее чувство в груди уже не такое яркое. На самом деле, тебе стало гораздо лучше, как только Роджер и медсестра заставили тебя выпить стакан воды. Возможно, там что-то было; во рту остался отчетливый привкус чего-то синтетического. — Тебе не о чем волноваться. В последнее время мы все переживаем трудные времена, ведь так много всего произошло, и… мы все немного устали и обеспокоены. Но теперь всё закончилось… Ты смотришь на него с плохо скрываемым равнодушием, даже когда он с любовью кутает тебя в одеяло и разговаривает, как хороший любящий дедушка. Он заходит так далеко, что даже предлагает тебе плюшевого медведя, лежащего у подножья кровати. Ты обнимаешь его, словно бы не ожидая ничего другого. Ты делаешь вид, что не замечаешь эту толпу, собравшуюся за дверью твоей комнаты, критично наблюдающую за этим небольшим спектаклем, в котором ты какое-то время был главным героем. — Чуть позже мы принесём тебе что-нибудь вкусненькое; ты за день ничего не съел, а это не хорошо. Сейчас попробуй отдохнуть. Тебе станет лучше, вот увидишь. Роджер, наверное, ждёт хоть какого-то ответа, и, скорее всего, поэтому так пристально глядит на тебя из-за своих очков. …бедный обманутый парень. Он не знает, что никогда не получит от тебя ответа. Прямо сейчас отвечать ему — последнее, чего ты хочешь… Он лишь вздыхает, признавая своё поражение. Он встаёт с края твоей кровати, шагая навстречу агрессивной толпе любопытных зевак. Сначала он пытался игнорировать их присутствие, словно бы они его никак не беспокоили; Но теперь, понимая, что они даже не позволяли ему пройти, до него дошло, что это уже немного слишком. В конце концов, он же директор… — Делайте, что делали, ну же! Здесь не на что смотреть! Приказ звучал не слишком убедительно. По крайней мере, свою задачу он выполнил. …или почти. — Это его вина. Метт… — Потише, Метт. — А смысл? Я не могу не думать об этом, Роджер. Это его вина. — Нет, это не так. — Да, это так, Роджер! Здесь все так думают! И даже если ты никогда с этим не согласишься, ты прекрасно понимаешь, что мы правы! — Возложить всю ответственность за уход Мелло на Ниа может только позволить вам не чувствовать себя виноватыми, Метт. Но реальность такова, что только Мелло знает, почему он покинул Вамми. Он не идиот. И, между тем, куда больше, чем стать наследником L, он хотел доказать себе и всем остальным, что он номер один. — А разве это не то же самое? — Определённо, нет. Такой ответ его не устраивает. Нисколько. И он даже не ответил. Как робкий маленький котёнок, чью еду утянул безжалостный толстый кот, Метт, понимая, что ничего более сделать не может, повернулся на каблуках и покинул своеобразную боевую арену, избегая продолжения бесполезных мазохистских споров… — Ниа? Дышать тяжело. Ты закрываешь глаза, убедившись, что он ушёл. В итоге Роджер всё ещё стоит в дверях. Ты не хочешь снова слышать его голос. Ты не хочешь слышать вообще никого. Ты решил просто держать глаза закрытыми, претворяясь спящим, пока он не уйдёт. И это, кажется, работает. Или он просто хочет, чтобы тебе так казалось. Он возвращается в темноту твоей комнаты, остановившись перед тобой. Ты не знаешь, почему он стоит там совершенно безмолвно, как дерево. Он словно бы окаменел. — Скорее всего, они не могут перестать верить в эту горькую ложь, — мягко произносит он. — Таковы люди: готовы верить абсолютно во всё, что угодно, лишь бы чувствовать наименьший вес вины, когда приходится отвечать за свои поступки… — …… — В любом случае, их мнение не важно. Полагаю, тебе будет достаточно знать, что он в любом случае будет на твоей стороне… Ты чувствуешь движение. Он пошевелился. Ты очень медленно открываешь один глаз, наблюдая за ним. Ты видишь, как он наклонился к ночному столику рядом с кроватью. Он что-то положил. Ты снова закрываешь глаза, прежде чем он успевает обнаружить твой фарс. — Он попросил меня передать это тебе, когда он будет уже далеко. Сказал, что не хочет, чтобы ты забыл лицо своего «вечного соперника»… действительно невероятный парень… — послышался горько-сладкий смешок. Ты не понимаешь. Ты сразу же начинаешь жалеть, что притворялся, будто спишь. Ты хочешь знать, о чём он говорит. Уходи. Проваливай. Уходи, уходи, уходи, Роджер. Твое состояние, похоже, приходит в норму. Ты слышишь, как его шаги отдаляются от кровати, приближаясь к двери. — Ох, забыл: он так же просил поменять тебе рубашки на те, в которых нет пуговиц. Когда я спросил, что он имеет ввиду, он отказался объяснять. Он больше ничего не добавляет. Наконец-то он достигает двери и закрывает её за собой. Ты должен сдерживать свое любопытство ещё несколько секунд, но это один из редких случаев, когда твое любопытство берет верх над доводами разума. Ты добираешься до тумбочки. Включаешь лампу. Твои глаза расширяются. Мелло. Если судить по учащенному сердцебиению, он прямо перед тобой, улыбается своей уверенной улыбкой. Но вместо этого у тебя в руках одна лишь фотография… Это была самая короткая вселенная из всех, в какие ты только попадал. Ты держишь фотографию в руках. Ты знаешь это место. Ты хорошо помнишь этот день. Тогда ты пробыл в Вамми всего лишь месяц. Групповая фотография и индивидуальное фото для каждого ребёнка. Именно это решил сделать Роджер в тот день… Это был первый раз. Первый раз, когда эта вселенная материализовалась, прежде чем стать повседневной привычкой… Он заблокировал тебе путь в середине коридора, когда ты проходил мимо его комнаты.— Хей… — …… — Планируешь выставить себя идиотом перед всем приютом? — …… — Черт возьми, Роджер забыл поставить тебе зеркало в комнате или что-то ещё? — Нет. У меня есть большое зеркало. — Так ты мог посмотреться в него, нет? Посмотри на себя! Я не хочу себе такого потрепанного соперника. Ты похож на избитого бродягу. — Мне жаль. — …… — …… Он фыркает. — Я так понимаю, мне придётся всё делать самому? Заходи! Роджер хотел пригласить фотографа, и… всё было бы испорчено, если тебя выпустили в таком виде!
Он подчеркнул это. И постоянно повторял: «осторожнее: хоть слово кому — и я впущу тебя в класс без зубов! Я помогаю только потому, что не хочу соперника-идиота!» Ты даже не знал, стоит ли ему верить или нет. Эта вселенная была привычкой. Мир, где Мелло касался твоей холодной кожи грубыми руками активного ребенка. Мир, в котором Мелло улыбался в перерывах между насмешками и подколами, значение которых лишь ты был способен изменить на ровную противоположность тому, что было сказано. А теперь его фотография… Фотография, которая возвращает тебя к самым истокам. К началу мира, в котором ты мог рассуждать. Да. Теперь же ты понимаешь… Ничего. Этот одноминутный мир был бесполезен. Таков твой вывод. Всё равно это ничего не стоило. Ты не потеряешь ничего. Стрелки часов. Свет, просачивающийся сквозь полосы жалюзи. Повторяющиеся жесты. Ты потерял только одно: не весь мир, а единственный его элемент. Его присутствие было всем. Его присутствие и было истинной вселенной, той самой, которую ты никогда не хотел покидать. С ним даже самая пустая, безжизненная, крошечная вселенная казалась бы совершенно незаменимой. Ты бы с удовольствием смаковал его ненависть целую вечность. Если бы только был способ вернуть его, то любая вселенная тебя устроила. Вселенная отвращения. Тишины. Лжи и предательства. Любая старая вселенная, чёрт возьми! Любая! Но тебе лучше постараться над этим. Мир, который ты оставил — второсортен. Именно так, никак иначе: он отвергнут. Такой же, каким себя чувствовал он всё это время… У тебя есть только фотография, воспоминания, …и знание того, что для него ты был в каком-то роде важен. Три элемента, что в слиянии могут породить только один вид мира. Единственный, неоспоримый мир, продолжительность существования которого тебе не известна, но что-то, витающее в воздухе, подсказывает, что она совсем не коротка… Добро пожаловать в несуществующую вселенную, Ниа. Чувствуй себя, как дома.