Беспечность

      С утра Диме светило мокрое солнышко, словно улыбаясь и желая удачи. Дима гнал на подержанном синем велике на работу, где пока пробыл недолго, и радостно вздыхал лучикам в ответ, чувствуя запах влажного из-за ночного дождя асфальта. Дима думал, что солнышко — это Лиза, пригревшая его и давшая местечко на севере города С сразу после получения нужной корочки. Все знали, насколько содержание аптек для альф и омег было в больших городах прибыльным бизнесом. Только не знали, как в него попасть. Дима тоже не знал, но гнал на велосипеде прямиком, как ему казалось, в одну из денежных обителей.              Сильнее шуточно-серьезной привязанности к деньгам была только любовь Димы к подавителям аромата и вообще сущности омеги. Они очень спасали жизнь, когда на руках были поддельные справки о принадлежности к бетам и когда оставалось всего лишь ничем не пахнуть.              Сегодня была среда, и беспечный Дима принял меньшую дозу подавителя, чем следовало. Он вспомнил об этом уже по дороге на работу, но порадовал себя мыслью о том, что утром почти никто не заходил, и решил допить таблетки на работе.              И казалось, что чудесней жизни не придумать. Но когда Дима подъехал к крыльцу и первым, что бросилось ему в нос, был запах сигарет, он вспомнил: абсолютного счастья не существовало.              В аптеке он работал не один. Дима с горечью ещё раз осознал это, когда увидел за витриной двухметрового зевавшего Данила, оставившего маленький ему халат болтаться на плечах. Он не поднял взгляда на Диму, на что тот ехидно улыбнулся, рассматривая через стекло чужой блестящий лоб, и проник за витрину.              Дима знал, что Данил тоже дружил с Лизой, но не знал, попал ли Данил сюда так же «честно» (хотя, судя по его нескрываемой любви к курению, всё же «честно»). Дружба однозначно имела место быть, потому что Лиза говорила о нём как о самом весёлом человеке, умевшем налаживать связь с кем угодно. И Дима поверил ей. Только вот Данил с ним, кроме как по работе, вообще не разговаривал. Разве что очень сильно любил стоять рядом, словно пытаясь найти тему для разговора, теребя пальцем складку на локте, когда он натягивал халат.       Диму раздражало такое поведение. И это раздражение выливалось в мерзкую вежливость. Как, например, в эту утреннюю, свежую и отвратительную улыбку.              — Опять надымил, — заметил Дима, давно мечтавший сказать это, и схватил с вешалки халат.              Данил ничего не ответил, хотя теперь не сводил глаз с Димы. Тот повернулся к Данилу, потому что рядом с ним лежала незаполненная тетрадка, оставленная со вчерашнего вечера. Дима, намеренно игнорируя чужой взгляд, подошёл к Данилу вплотную, потому что тот оперся задницей на нужный столик, и забрал тетрадь. Решив, что быстрее и менее нервозно будет работать в подсобке, Дима направился к белой двери и едва успел коснуться её пальцами.              — От тебя воняет, — процедил Данил, сжавшись, будто собственный тон ему был противен.              Дима застыл и опустил глаза. Он понял, что пот, лившейся по нему во время дороги, не исчез без последствий. Дима сначала покраснел, потом побледнел, прокручивая фразу Данила в голове снова и снова и не решаясь сдвинуться с места. Вдруг Дима неожиданно почувствовал себя оскорбленным, встрепенулся и демонстративно сунулся носом себе под мышку, приподнимая халат. Ничем не пахло.              — Это ты воняешь сигаретами, а не я, — ответил Дима не своим голосом и отошёл от двери, принялся опять себя обнюхивать.              — Это не сигареты.              Дима вздрогнул, потому что Данил уже стоял за его спиной. Дима был не в силах обернуться и попытался быстро успокоиться. Но дрожь прокатилась по всему телу, когда он, кажется, понял, чем вонял.              Продолжая молчать, Дима почувствовал большую руку у себя на плече. Ноздри сжались от оставшегося запаха табака, плечи сузились от неприятного, близкого присутствия.              — А я всё думал, чё с тобой не так, — задумчиво, но уже легко продолжил Данил, спуская руку Диме на лопатки и теперь касаясь лишь пальцами. — Не воняет от тебя. Раньше воняло.              — Это хобби у тебя такое: людей обнюхивать? — наконец громко сказал Дима и повернулся лишь головой, странно улыбаясь. — Ты у нас, оказывается, извращенец.              Почуяв, как уверенность в Даниле на секунду пошатнулась, Дима полностью обернулся к нему и скрестил руки на груди. Он надеялся, что Данил скажет ему ещё что-нибудь вроде «Я всё Лизе расскажу» или «Нечего течным омегам пугать клиентов». Но Данил молчал, потупив взгляд, хотя было очевидно, что никакой он не извращенец. Диме даже стало жалко эту слишком чувствительную к чужим запахам колокольню.              — Сейчас хоть хорошо пахнет? — неловко поинтересовался он, тоже опуская взгляд.              Но вдруг Дима осознал всю свою беспечность. Он был таким идиотом, что даже Данил, начавший всё это, казался на его фоне просто придурком.              Дима всегда любил подавители с неприятным душком, которые бы отпугивали слишком близко подобравшихся альф, поэтому клиенты запаха бы не почувствовали. Сегодня же по своей собственной глупости Дима позволил этому душку затеряться в нежном омежьем запахе, но который всё равно не ощутил бы ни один среднестатистический нос.              — Потрясающе.              Среднестатистический нос беты.              Подняв взгляд, Дима увидел сияющие, но ещё трезвые глаза. Их можно было бы назвать влюбленными, если бы Дима посмотрел в них немного подольше. Вдруг Данил сказал:              — Я бы вылизал твою шею, чтобы запах на языке остался.*              Оба парня со скоростью света разбежались в разные концы аптеки. Дима начал глотать подавители, а Данил — капать себе что-то в нос, чтобы вообще больше ничего им не чувствовать.              Приехавшая позже Лиза похохотала над ними, а затем сказала, что переводить или увольнять никого из них не станет. «Нарожайте мне будущих работничков, будьте добры, — подмигнула она и больше ничем не могла им помочь. — Должна же быть какая-то польза от нарушения законов!»              Было вообще не смешно.