Однажды в Америке

      Арсений просунул голову в приоткрытую дверь, заглядывая внутрь помещения. Бар оказался полупустым, один человек сидел за стойкой, два столика заняты полностью, несколько стульев у стены — тоже. Убедившись, что никто мешать не будет, он проходит к крайнему свободному месту за барной стойкой. Поспешно достаёт из своего небольшого портфельчика книгу для записок. Долго планировать, вынашивать идеи было не в его вкусе, привычнее было найти не слишком шумное местечко и ждать той маленькой искры вдохновения, после которой авторучка со звуковой скоростью бежала по жёлтым страницам, создавая новые рассказы и очерки. Вот и сейчас, заказав что-то не глядя, повернулся лицом к выходу и замер. Неслышная идея уже пролетела в воздухе, осталось лишь поймать её на кончик ручки.       Воздух вдруг заколебался, по комнате начал медленно разливаться голос саксофона, так похожий на человеческий тембр. Арсений прикрывает глаза, наслаждаясь негромким звучанием. За этой мелодией слышно профессионала. Да и удивительный инструмент, органично звучащий лишь в своем стиле, он любит. Непохожий ни на что джаз, такой популярный, но совсем от этого не ухудшающийся. Сложный африканский ритм и чистая европейская гармония слились воедино, образуя действительно прекрасную музыку. Арсений открывает глаза, чтобы рассмотреть исполнителя.       К своему удивлению, он увидел белого, даже слишком бледного, молодого мужчину, ещё парня. Напряжённые черты лица и руки показывали, как тому тяжело, но глаза были спокойны, абсолютно неподвластные напряжению. Ещё минута и он принялся быстро притоптывать правой ногой. Арсения немного удивлён, что такой хрупкий на вид парень выдерживает игру на саксофоне. Натыкается на твёрдый взгляд цвета свежей зелени и вот уже не может оторваться, не может вздохнуть полной грудью. Знакомая мелодия начинает меняться, а взгляд тот не отводит. Это же чистая импровизация. Арсений восхищён.       Наконец-то он становится свободен от цепляющих глаз, поэтому тут же бросается писать, достаёт из кармана малюсенький карандаш, чтобы меньше мучиться, и быстро-быстро строчит строку за строкой. Музыка стихла, раздались сдержанные аплодисменты и люди зашептались, но всё это прошло мимо. До тех пор пока музыкант не присел рядом. — Мы с тобой здесь единственные в костюмах, — и улыбается так, и твёрдость из глаз пропадает. — Какое прекрасное начало для разговора, — Арсений сразу отрывается от листов, смеётся и руку протягивает, — Арсений. — Антон, — а глаза довольные, будто звезду с неба словил. — Антон значит, — руку пожимает, глядит с прищуром, — Ну что ж, Антон, играешь ты хорошо, я бы сказал — потрясно. Такого музыканта и на праздник пригласить можно. — Ну так, пригласи.       Парень закидывает ногу на ногу, кладёт чехол с инструментом на столешницу и смотрит прямо, открыто. Голубые глаза напротив искрятся пониманием, губы чуть кривятся в усмешке, Арсений быстро облизывает их и чуть наклоняется вперед. — Ну так, приглашаю, — копирует его манеру. — А какой праздник? — День нашего знакомства, — в карман светлого пиджака опускается маленькая записка.       Арсений откидывается назад, упираясь лопатками о деревянную столешницу, и поспешно делает вид, что занят важной работой. Саксофон исчезает, а следом и собеседник, через десять секунд неслышные шаги теряются в дали. Последние буквы предложения ложатся на бумагу, портрет получился хороший. ***       Арсений делал новые наброски и неспешно пил молочный коктейль, сидя в дальнем углу очередного маленького кафе. Внешнее спокойствие поддерживать ему было нелегко. Прошло уже пятнадцать минут от назначенного времени, но диванчик напротив всё ещё пустовал. Может никто и не придёт, никто же не обещал. Но надеяться на приятную компанию хочется. — Коктейль, серьезно? — долгожданный музыкант легко приземляется на диван. — Вот скоро везде объявят сухой закон, а я непривыкший. Так что нет, надо приспосабливаться, — тот лишь смеётся. — Ты всё пишешь. И тогда писал и вот снова. Чего ждать этому миру, новый бестселлер? — Роман, немного необычная форма, но кого сейчас интересуют стандарты, — Антон заинтересованно поддался вперёд, — Про Америку и людей, что оказались здесь по разным причинам. Рабочее название — «Карнавал». — Почему карнавал, это что, про первые деньки и моих далеких предков, только прибывших на этот неисследованный берег?       Арсений отрицательно мотнул головой, а Антон в это время придвинул его стакан к себе, довольно потягивая напиток из трубочки. На что получил тихий вздох и укоризненный взгляд, в котором ясно читалось, что своим поведением он едва дотягивает до возраста пяти лет. И так смотрит человек, который хочет назвать книгу о современной Америке «Карнавал». — Совершенно нет, — он рьяно начал отстаивать своё название, — Признай, Америка затеяла массовый, самый шумный карнавал в истории. Вокруг всё меняется, кружится, переливается яркими красками. Ломается и создается. Например, твоя музыка или образ жизни, или наша встреча здесь, да и мы сами. Карнавал. — Красиво говоришь, я так не смог бы.       Антон улыбается и в глаза смотрит так, что отвести их Арсению как-то даже и неловко. А невинность обманчива часто, думает он, когда видит, что его папка с черновиками оказывается на другом конце стола. — …то испепеляющая жажда жизни. Жить — сегодня, немедленно, здесь и сейчас…       Антон снова улыбается, но зачитывает так, будто понимает и чувствует. Поднимает тетрадь над головой в зону недосягаемости других рук. Арсений ругается сквозь зубы и грозится встать на стол, чтобы забрать свои труды. И только после этого всё же получает их обратно. Хочет разозлиться, но разве можно, глядя на вот это чудо. А Антон вдруг становится серьезным, и дух захватывает. Неужели он ещё одинок, как могла эта красота никого не пленить, да ещё в придачу с талантом и улыбкой. Хотя нет, пленила, самого Арсения. Это факт. — Продолжай писать, — эта серьёзность в голосе выдернула Арсения из далеко ушедших мыслей, — Даже если посмеются, прогонят и забракуют — всё равно. В этом есть жизнь. И ты в этом есть, а это самое главное. Буду ждать книгу с твоим автографом. — Я запомню.        И вновь весёлость. Это, думает писатель, привлекательно, это нужно удержать рядом. И манеру, и парня обязательно. — Арсений, — с напускной серьезностью и манерностью заговорил Антон, — Меня пригласили на одно важное мероприятие, где мне, увы, придётся танцевать. Не владеете ли вы этим искусством? — Поедем ко мне в мотель, там можно включить музыку, — он это совсем без намеков, честное слово. ***       Антон со своим саксофоном в этой дешевой и простой комнате, залитой ещё жёлтыми лучами заходящего солнца, выглядел как нельзя более уместно. Он неспешно оглядел почти необжитый номер, задерживая взгляд на единственном более-менее обитаемом столе. Небольшой беспорядок с правой стороны, но аккуратно разложенные листы слева. Там же лежало нечто напоминающее книгу: тонкий альбом с оформленной обложкой. Нарисовано и написано всё от руки, но очень аккуратно. «Сиюминутная радость» — гласило название. Открыв альбом, он увидел аккуратный и разборчивый почерк, не то, что в той черновой тетради. Взгляд сразу выловил несколько слов о старом баре, белом костюме и саксофоне, но вчитаться Антон не успел, чужие руки выхватили альбом и вернули на стол. — И всё-таки, как насчёт занятия? — Может, тебе сначала сыграть? — Не отлынивай, сыграешь утром. — Ты так уверен, что я останусь на утро? — Хочешь сказать, что успел снять номер?       Антон в знак поражения поднял руки и наигранно-грустно вздохнул. Ну, не умеет он танцевать, что поделать. Но сегодня, кажется, происходит распад былого миропорядка.       И Арсений учит его танцевать, включив радиоприемник. Честно сказать, некоторые композиции совершенно не подходили к разучиваемым танцам, но это его учителя, видимо, не волновало. Странный всё-таки этот Арсений, может, потому что он писатель? Когда Антон смог повторить несколько связных движений сразу, новоиспеченный учитель чуть ли не в ладоши хлопал от радости. Но, стоило чуть отойти в сторону, гордо заявил, что нужно обязательно разучить ещё один очень важный и востребованный танец. — «Однажды в Америке». Есть такое движение, — он протянул вперёд руку, и Антон послушно шагнул ближе, — Нет-нет, вы ко мне спиной, — снова манерничает. — Вы уверены? — от неожиданности вопрос задержался на несколько секунд. — Абсолютно. ***       Антон перекатился на спину и раскинул свои конечности по кровати. — Ты не дал мне договорить. Абсолютно нет, — довольно улыбается уже стоящий на ногах Арсений, застегивая штаны. — Но ты, кажется, хотел не танцевать, а трахаться. — Арсений, ты обнаглел. Кто к кому спиной стоял?       Они оба смеются над этой глупостью, а Антон притягивает Арсения обратно на кровать, к себе. Они засыпают в старом номере мотеля с открытыми нараспашку окнами.