Incendio

«It takes a lot to know a man It takes a lot to understand The warrior, the sage The little boy enraged» © Damien Rice — It Takes A Lot To Know A Man

       10 лет спустя       Кажется, я его совсем не знала. Глупые стереотипы, навязанные обществом и кучкой ошалевших от гормонов и свободы подростков, вряд ли можно было считать истиной в последней инстанции, потому я радостно отбросила эту ненужную шелуху и пошла по неторной дороге потемок чужой души дальше.       Кажется, я знала его всю свою жизнь. Конечно, я бы не солгала, сказав, что так и было. Молчаливый профессор, вгонявший в ужас даже призрак Кровавого Барона, что уж говорить о первокурсниках? Тот, с мнением которого считался сам Луч-Света-В-Темном-Царстве-Чужого-Невежества — Дамблдор, значит, что-то в нем было такое, что заслуживало внимания. Знал ли он себя сам?       Прошло около десяти лет, а я всё так же вспоминаю тот проклятый Святочный Бал, и, надо признать, это воспоминание больше не причиняет мне боль. Кучка глупых детей, вздумавших играть в любовь! Я вспоминаю, как сидела на лестнице где-то в забытых коридорах Школы, и оплакивала свое несостоявшееся счастье. Профессор шел мимо, вгоняя в ужас всех окрестных призраков, и споткнулся об меня, скрючившуюся на ступеньках. Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда и унижения, а он вдруг протянул мне платок с вышитым по краю вензелем, и помог подняться: «Вы позволите вас пригласить? Нехорошо встречать свой Первый Бал без пары».       А потом был новый год, полный страхов, разочарований и событий, и была Рождественская ночь, заставшая меня врасплох посреди темного коридора Школы, куда меня толкнуло одиночество, отчаяние и глупая ссора с Роном, который по-прежнему ревновал меня даже к призраку Барона. В двери стучалась война, которая была слишком далека от мрачных и романтичных россказней, в которые нам хотелось верить, но мы жили одним днем и продолжали надеяться. Безрассудство, на которое способна только юность. И вот я жмусь к строгому зимнему пейзажу, который украшает вход в профессорские покои, обзываю себя по-всякому и совершенно не понимаю, что здесь делаю. Щелкает замок, и я оказываюсь внутри. В комнате тепло и темно, лишь пламя камина выхватывает неясные тени, и табачный дым поднимается вверх.       «Обещания на Новый Год, мисс Грейнджер? Скажите, кому нужны обещания? Люди привыкли сами себя обманывать, им радостнее жить с этой ложью, чем встретиться лицом к лицу с собственными страхами. Пройдет эйфория первого дня года, и всё вернется на круги своя. Мы так же будем лгать и лукавить, бросать и предавать, действовать в своих интересах, чтобы выиграть войну, и будем самих себя уверять в том, что такой путь — единоверный. Нет смысла в обещаниях и праздничных резолюциях, мир прогнил насквозь, нам не станет сил отстроить его заново».       «Но вы зачем-то боретесь…»       Темный взгляд пригвождает меня к креслу, и не надо быть волшебницей, чтобы понять, что он видит меня насквозь. Не нужно быть Легилиментом, чтобы понять, что единственное, что еще им движет — это месть и чувство долга. И все мои речи о победе света над тьмой ничего не значат для человека, которому всю его жизнь доказывали обратное.       Я вновь вижу маленького мальчика со спутанными волосами, отчаянно бегущего сначала за матерью, потом за Лили, после — за профессорами школы, чтобы в конечном итоге оказаться никому ненужной пешкой в игре, заранее обреченной на провал.       Кажется, я мертвецки пьяна, кажется, меня это совсем не беспокоит. Я вспоминаю. Вылавливаю из пряжи памяти нитки воспоминаний и иду по ним, наматывая этот горький клубок из несбывшегося. Конечно, у нас не было ни единого шанса, но я слишком долго прожила среди людей, потому — привыкла верить, что мечты сбываются, сказочный же мир, о котором я грезила с детства, оказался слишком жесток к девочкам с гипертрофированной правильностью.       Наша любовь оказалась похожа на пропитанное осенней горечью танго, что мы танцевали на краю пропасти, а с неба лил дождь, и нам отчаянно хотелось верить, что он вернет нам веру в нас самих. Я вдыхала дым сигарет и прижималась так близко, как хватало сил, стремясь слиться воедино с олицетворением верности, мести и силы, мне так хотелось заставить тебя поверить!       И вот я сжимаю в немеющих пальцах флакончик с противоядием, который ты сам вручил мне, безмолвно прощаясь с утра. Ты всё предугадал, даже собственную смерть. Ты и не ждал счастливого конца, привыкнув не верить в счастье и не провозглашать новогодних резолюций. Но мне не нужны резолюции, чтобы спасти тебя. Мне даже пресловутая Гриффиндорская храбрость не нужна! Проходит время, Северус, и из таких храбрых и правильных девочек вырастают сильные, отчаявшиеся циники, которые временами бывают слегка не в себе. Но, тебя рядом нет, следовательно, и задавать вопросы тоже некому. Но я задаю. Впервые правильная девочка Гермиона не может ответить, не может решить выпавшее ей задание, потому что заранее знает результат. И хорошо, что любящего Рона нет дома. Любящего, но не любимого. Права была когда-то чокнутая прорицательница: моя душа действительно стала сухой, как пергамент. Впрочем, в маггловском мире верили, что у ведьм души нет, и, так решив, радостно сжигали оных на кострах. Пламя, Профессор, оно так похоже на вас…       Я спасла тебя, мы выиграли войну и больше не виделись с той теплой майской ночи, навсегда отучившей меня верить в новогодние обещания. Мы скитались по свету, оставаясь на месте, и вели одним нам известные битвы с прошлым. Я бросила Рона и почти забыла о существовании Гарри, я с головой окунулась в работу, надеясь на то, что настоящее способно вытеснить из памяти прошлое, которое все так же жгло неистовым огнем и насмешливо просило забыть об обещаниях. Я боялась наводить справки о профессоре, словно знала, что ему будет лучше и без невыносимой всезнайки, и без преклоняющихся перед его героизмом, и без тех, кто мечтает сожрать его живьем, что до последних, то, я уверена, они бы подавились еще первым куском. Время шло, я продолжала сходить с ума и медленно сгорать изнутри. Пламя, разожженное во мне этой сумасшедшей и неправильной любовью, не потушить ни водой, ни другими людьми, которым случалось время от времени появляться в моей жизни.       И вот наступил Новый Год, который принято встречать в кругу друзей, пить шампанское и верить в чудо. И снежинки сыплются с неба, переливаясь в лучах закатного солнца, и отовсюду слышится веселый смех еще во что-то верящих людей, а я брожу вокруг монумента Героям Войны и стараюсь больше не задаваться вопросом о собственном психическом здоровье. Кажется, я начинаю понимать ваши счеты с новогодними обещаниями. И мне смешно, но в уголках глаз выступают слезы.       Прошло десять лет, и я не знаю, что делать со своей жизнью дальше. Да и не хочу. Мне нечего просить у ночного неба. Слишком поздно верить в сказки. Но мне навстречу идете вы, всё так же вгоняя в ужас всех случайных прохожих, на лице вашем нет ни тени улыбки, но пронзительный взгляд темных глаз горит пламенем, которое я уже не чаяла увидеть. Ты протягиваешь мне руку, приглашая следовать за собой. И я соглашаюсь.       «Обещаю, мисс Грейнджер».