Welcome to Silent Hill

Sound: 中原中也(CV.谷山紀章) — DARKNESS MY SORROW Kono sekai ga ima wa iroaseta torikago (Этот мир — это поблекшая птичья клетка.) Nageitemisete mo tetsugoshi hazure wa shinai (Сколько бы я ни сетовал, мне не выбраться из-за этой железной решётки.) BUT NOW, DARKNESS MY SORROW mada tsuie wa shinai kara (Но сейчас, моя тёмная печаль всё ещё не рассыпалась в прах.)*       Пистолет оглушительно рявкнул прямо над ухом — Дазай вздрогнул на мгновение, но потом взял себя в руки и удобнее перехватил чужой нож, идеально лежащий рукоятью в ладони и ни разу не скользящий от черной склизкой крови. Чуя обладал потрясающим вкусом на такие вещи — Осаму стало даже интересно, кто мастер, потому что на лезвии, разумеется, никто и не думал оставлять авторского клейма.       А упомянутый нож, между тем, с влажным, противным звуком рвущейся кожи вошел в тело очередного мутанта, и, вроде бы даже миновал сухожилия, повредив что-то там из костей при удачном повороте руки. Осаму постарался не дышать и сглотнул рвотный комок. Что-то ему подсказывало, что еды в нем уже давно нет, а вот поди ж ты.       Бить уже некоторое время приходилось почти не глядя: во-первых, вокруг была тьма кромешная, со всех сторон клубился туман, и, при близком изучении предметов — угнетающая взгляд ржавчина и обшарпанность.       А во-вторых, Осаму старался не думать, что там внутри у всей этой сомнительной мутировавшей живности вместо крови. Отчасти, он и не желал этого знать, краем рукава вытирая замызганное невесть чем и припорошенное пеплом лицо, не глядя отбиваясь от очередной неуклюжей, безликой и безрукой твари, не поддающейся никакому физиологическому определению. Под подозрением был неизвестный токсин, потому что ничем иным неприятное онемение, сочетающееся со жжением кожи в местах попадания жижи, он объяснить не мог.       Пистолет снова рявкнул над самым ухом — учитывая, что Чуя обычно огнестрельным не пользовался вообще, было так удивительно осознавать, что в кой-то веки они разделили вооружение практически пополам — у Осаму были еще пистолеты на лодыжках, а у Чуи, разумеется, были еще ножи. И, не прижимайся они друг к другу так тесно — наверное, напарник не стал бы трогать ствол вообще. Вот только Дазай то и дело терял контроль над собой и гасил ему возможность использовать «Порчу» каждым случайным контактом кожи к коже, а все их попытки не стоять спина к спине, пятка к пятке, оборачивались тем, что их пытались разделить.       Сайлент Хилл истово берег свои тайны. Они убедились в этом, еще подъезжая к городу-призраку, о котором ходило столько слухов, и были даже сняты фильмы, видеоигры, созданы десятки квестов.       Туман действительно начинался чуть ли не от границы штата. Эшфилд затапливало только иногда — они пробыли в нем целую неделю и отследили этот момент четко. Туман клубился, но в какой-то момент ему словно кто-то не давал ползти дальше, и он, как какой-то монстр, подбирал свои бесформенные конечности обратно, и уползал к Толуке. Были дни, когда туман не перебивался никаким солнцем, были дни, когда он не появлялся вовсе.       Они зачитывались местными легендами, сами понимали два слова через одно, то есть больше да, чем нет, и заставляли нагреваться телефоны, насилуя переводчики. Американский английский был чем дальше, тем хуже — как будто звуки пережевали и выплюнули тебе в тарелку. Хотя и это препятствие их не останавливало.       Легенды и тайны Тихого Холма приводили их в восторг. В Чуе восторга было поменьше, поэтому на него легла материальная часть путешествия — подготовка, анализ, реализация. Дазай просто сходил с ума и рвался в город, как псина с поводка, и тормоза у него сбоили все чаще.       Голоса здравого смысла не слушал ни один, ни другой. И разумеется, вскоре они решили отправиться туда лично.       Они выкупили старенький пикап, нагрузили еды, карты, старые и новые, купили фонарики, соорудили факелы, разумеется нагрузились ружьями и пистолетами — в Америке достать оружие из-под полы оказалось легче легкого. Не поскупились они и на патроны с аптечкой. Чуя обвешался ножами до звона, зато ретивая паранойя немного притихла.       После они с Дазаем собрали кое-какие вещи, сладко попрощались с десятком ребят из местных, кому уже успели продемонстрировать могущество японских эсперов, и отчалили без сожалений. Как они и подозревали — очень многие криминальные крестные отцы здешних земель были безобразными торчками, слышать не слышавшими о дисциплине. Дуэт Двойной Тьмы возблагодарил небеса и боженьку за то, что и из них самих, и всех, кто был под ними, Мори Огай одним своим видом выбил желание к таким экспериментам. Что дозволено таракану — не дозволено тигру.       Зато им запросто достали все, что они попросили, не устраивая форменного допроса и молча принимая из рук японцев деньги.       Хотя узнав, куда они навострились, даже их конкуренты по подполью перестали выглядеть счастливыми и уверовавшими в бога.       Идущих на страшную смерть, которую собой олицетворял город-призрак, с музыкой и белым платком не провожают. Не в Эшфилде, по крайней мере.       Клубящийся туман принял их в свои объятия где-то посреди пути. Вот еще шоссе было пустое и чистое, а вот уже неожиданно показавшаяся белая стена стала мглой, облепляя их со всех сторон. Чуя сбросил скорость и выдохнув, активировал дар, применяя к машине — сталкивающийся со стеклом туман потек дождем и стало только хуже. Накахара пожалел, что не может соорудить какой-нибудь антигравитационный барьер, и поехал без выкрутасов и попыток переспорить природу.       Дазай выглядел по-настоящему заинтересованным.       Машина действительно заглохла, обозначая конец пути, когда они оказались на окраине заброшенного города. Позади нежизнерадостно топорщила куски краски пожелтевшая, страшненькая табличка, в три раза более неприличная, чем было показано в фильмах.

Добро пожаловать в Сайлент Хилл.

      Накахара вышел из заглохшей машины уже на взводе, обошел старый пикап, подозрительно щурясь, попинал резину шин и презрительно сплюнул. Он так и не понял, каким образом это могло быть исполнено.       Им, в общем-то, тарахтящего автомобиля со слезающей краской, было не жалко — другое дело, что по-прежнему воодушевленный Дазай предположил, что для них там есть квест. Это Чуе не понравилось.       Ему теперь вообще весь план отпуска не нравился, так что амуницию он выгреб из потайного кармана багажника полностью, не доверяя слепой интуиции Дазая. Тот полагал, что все это увеселительная прогулка и просто легенды.       Кожей чувствующий чье-то внимание откуда-то из тумана Накахара не был в этом так уверен.       За ними следили с самого момента попадания в эту белую мглу, и если это не были проклятущие духи, которых глазами увидит только безумец, то это мог быть кто угодно — мародеры, бездомные, адреналинщики, монстры. Город считался брошенным, но кто знает, какой на самом деле сброд мог тут оказаться.       За первые три часа они успели исходить несколько улиц и дважды попали в знаменитые тупики — когда дорога просто оказывалась отрезана там, где еще некоторое время назад им виделся четкий маршрут.       Они походили, позвенели, обвешанные поклажей, как новогодние елки — игрушками, только что без звезд на макушках, потом рискнули зайти в одно из зданий.       Тут-то их и поймала ревущая сирена, знаменитая по хроникам, записям, фильмам и редким рассказам настоящих выживших. И на мир хлынула тьма, посыпался жирный черный пепел, коррозия пожрала и состарила абсолютно все, чего мог коснуться взгляд…       А за спиной Чуи, явившись из неоткуда, зачавкало кислотой первое бесполое существо, с ломанными движениями, лишенное лица, рук и мало-мальской привлекательности.       Сказать, что Дазай был в восторге — ничего не сказать. Правда, длилось его восхищение недолго. До первой безрезультатной попытки пристрелить тварь, наползающую на них медленно, но неотвратимо.       Они разрядили в тварь все ружье без особого эффекта, а потом ухитрились вынести ей затылок дулом, пробив ту странную конструкцию на лице, словно состоящую из порезов, откуда текла черная едкая жижа. Чуя был уверен — никакому человеку так череп не пробьешь. А с гнилыми костями люди не живут.       И это заставило их обоих посерьезнеть еще больше.       Это была их первая победа. А еще — демо-версия охоты на пришлых живых, сказал бы Чуя. Город попробовал взять их с наскока — не вышло. И теперь началась фуллка, и настоящее соревнование с ожившим кошмаром.       Чуя проклял эту затею с поездкой, хотя прежде был не против, когда они вышли на улицу и оказались посреди толпы плутающих монстров. Те реагировали на тепло и свет, и если до этого бродили, спотыкаясь, как неприкаянные души, то учуяв их с засвеченными фонариками, вся эта армия лишенных инстинкта самосохранения существ кинулась на них, как в жутчайшем хорроре. Даже Дазай быстро прекратил улыбаться, и они занялись самым известным им делом: ликвидацией, выживанием, зачисткой.       И продолжали драться с того момента еще долгий час. За это время стали бесполезными ружья, Чуя оприходовал больше двух десятков тварей, а конца им все не предвиделось. Их теснили, Чуя цеплялся за жар тела Дазая и пытался придумать, как обезопасить его от себя, себя от него, и активировать Порчу.       С каждой минутой мысль сравнять ебаный город с землей казалась ему все привлекательнее. И напарника уберечь проще будет, и не проебешь случайно в темноте кого-то пострашнее — в наличии здесь кого-то большего, чем даже батальон безликих кровавых медсестер, которые вскоре перемешались с плюющимися ядовитой дрянью типчиками, Чуя не сомневался.       Дазай за спиной дышал все тяжелее, потом вытащил через дырку в кармане брюк Чуи нож и начал месить тварей руками. На запястье вскоре оказался отмотанный конец его бинта — чтобы не потерять друг друга. Завязывал его Дазай с ловкостью, о которой Накахара и не подозревал — желание жить оказалось сильнее даже желания помереть с красоткой и всей его философии самоубийства.       Когда пистолет прекратил тявкать и у Дазая, Чуя понял, что в одном из пистолетов Осаму закончились небесконечные патроны. Это было скверно — заряжать магазин было некогда, Чуя и сам так тормознул чуть раньше.       Они продолжали отбиваться, отходили к безопасности незанятого пространства дороги спина к спине, и постепенно сознание тонуло в вязком мареве, в тумане города.       У них не было шансов уйти отсюда живыми, все эти монстры были слишком живучи и плодились почкованием.       Внезапно Чуя замер посреди движения, поймал чуждую ему мысль, гневно сплюнул и небрежно кулаком, охваченным гравитацией, двинул в череп ближайшему к нему монстру.       И спросил себя, зачем он прежде вообще в них стрелял.       Через секунду с земли в воздух поднялись гильзы. Сотни, тысячи металлических цилиндриков, бесполезных для обычного человека, под действием способности Чуи они смогли стать его собственной машиной для убийств.       И Накахара, одним движением руки, с наслаждением превратил противников со своей стороны в фарш. Гильзы, усвистев в туман тучным облаком, судя по звукам здорово расчистили пространство — впереди вымерли все звуки. Где-то там, куда не мог достать взгляд, его пчелы-убийцы тормознули, повинуясь пальцам взбешенного и уставшего как собака эспера.       Чуя круто развернулся, и из-за спины Осаму направил на его оппонентов свою маленькую армию. В тумане гильзы заметно потрепало, коррозия панически жрала металл прямо на глазах, но Чуя уже разошелся, контролируя длинну чужого бинта и близость к нему Дазая.       Накахара планировал выжить и вытащить отсюда «жопоньку с приключеньицами» по имени Дазай Осаму.       В дело пошло все — камни, осколки, куски арматуры, асфальт, битое стекло. Чуя заставил кружить вокруг него все, что мог поднять мелкое, стал солнцем для своей системы небесных физических тел. Тяжело дышащим, измотанным солнцем, но отвратительно живучим.       Они пошли. Пошли вперед. Куда-то невесть куда, выводя маршрут по карте, и Чуя не отпускал свою способность. Он привык держать ее долго, и сейчас — не было ничего слаще, чем ощущать собственное могущество.       Они прошли парк, смогли пробраться по старому городу — монстров здесь оказалось еще больше. И в конце концов, Чуе это надоело.       Дазай только пискнул, когда Чуя сунул ему свою замызганную кровью и каким-то дерьмом шляпу и убитые перчатки. О, он знал, что это значит. И липкий страх перед бешенством Чуи и его решением, оказался больше даже, чем успевший пробраться в голову апатический ужас перед городом.       Дазай встряхнулся и принялся заряжать пистолеты, засунув под пояс чужие ножи, а Чуя уже взывал: — О, дарители темной немилости… Не тревожьте меня снова!       Глифы потекли по коже, глаза обессмыслились. Чуя рассмеялся, громко, безумно, а Дазай отмотал свой бинт еще, не решаясь размотать или дернуть — потерять Чую здесь все ещё осталось актуальным и нежелательным. С небес как в ролике про атомную зиму валил пепел, а пару раз, он был уверен, кто-то лишь чудом пролетел над ними мимо.       В конце концов, если здесь мутировали даже крысы и кошки — что могло стать с птицами?       Быстро заметилась странность: звуки, и так немногочисленные, глухие из-за тумана, пропали вовсе.       Не плескало озеро. Не шарахались тени.       Догадка застряла в глотке, когда он почувствовал настоящее Внимание проклятого города.       Чуя, активировав Порчу, стал самым страшным здешним монстром, по щелчку. Таким монстром, какого сам Сайлент Хилл придумать не смог.       И у города явно появились свежие мысли на их счет.       Осаму открыл рот, чтобы предупредить Накахару о возможной подставе, но в этот момент сверху захлопали крылья, раздался отвратительный скрежет, и он кинулся на асфальт не думая, ощетинившись ножами вверх. Перед лицом мелькнул чей-то кожистый хвост, по которому он рубанул рефлекторно. Выше кто-то взревел от боли и хвост пропал.       А потом прямо над ним, мимо него, полетели засасывающие туман гравитоны, заставив цепляться за торчащие из покрытия металлические прутья. Два, пять, десять гравитонов разных размеров — Осаму давно не видел, чтобы Чуя расходился настолько сильно.       Раздались пронзительные визги, клекот, хлопанье крыльев — и что-то зачавкало. Невидимые противники истекали кровью, умирали, раздавленные черными дырами, и кровь шла с небес, как черный дождь, а Дазай впервые боялся за свою жизнь и радовался, что остался жив.       Чуя смеялся.       Гравитоны нарастали в своей мощи. Росли в объеме все больше, хотя дома он бы сказал — куда еще. Осаму вздрогнул, когда один из них снес нерабочую заправку в стороне, которая, неожиданно для них, славно полыхнула, раскидывая кляксами нефть, бензин и искры — с высоты вниз.       Осаму едва успел нырнуть под кусок арматуры, когда сверху рухнула уже мертвая туша, а в высоте, в черных и серых клубах, в белом мареве, раскрывался цветком натуральный ад в реальных масштабах. Горели твари, похожие на вымершие виды хищников, падали вниз битыми птицами жуткие пародии на плотоядных бабочек с шипастыми хоботками. Алое, рыжее, лиловое пламя сверкало, словно космическая туманность, сжирало окружающую ее черноту, вспыхивало в сумраке молниями, сыпало искрами и убитыми обитателями мрака.       Те падали вниз кометами, впервые за годы освещая сумрачный пласт города. Дазай видел, как на причале корчатся выкидыши чужой фантазии, опаленные жаром горячих останков.       Все занялось, словно маслом пропитанное, по цепочке.       И вот теперь город начал гореть и рушиться уже по-настоящему. Даже пепел и туман частично куда-то пропали — может, улетевшие вхолостую к небесам локальные черные дыры засосали в себя эту дрянь. А может еще что. Дазай просто впервые понял, как же ему повезло иметь свое личное чудовище.       Чудовище, которое расходилось все больше. И больше.       И уже не было сил спрашивать — куда уж больше.       А Чуя, между тем, уже давно завис над землей, и продолжил исполнять свою маленькую мечту. Он пронесся снарядом между выжившими тварями и помог им сдохнуть, остальные попали в пределы гравитонов и вымерли, как подвид местных монстров. Но цель его явно была иной. В сложенных ладонях вспыхнул разрядами какой-то новый, невидимый Дазаем прежде гравитон. Маленький, нестабильный, если судить по переменчивым границам — но стоило ему плавно опуститься вниз, к причалу — он увеличился в сотни раз, раскрываясь.       Дазай приоткрыл рот, когда от берега, причала, корабликов на воде, осталось… ничего. А Накахара уже готовил следующий! Больший, чем прежде!       Особенно большой гравитон нового вида сравнял половину улиц, которые они миновали — грохоча, словно шар для боулинга с поглощением поверхности. В этот раз Чуя догадался оснастить его ниточкой для возможности отката в руки. А потом Накахара просто за этот поводок потянул его туда, куда они только хотели идти, словно говоря: шире, шире дорогу, ублюдки!       Кажется, Чуя начал раскрывать для себя недопустимые, запретные прежде границы своей мощи. Те, которые не годились для борьбы с живыми — только для тотального геноцида населения конкретного города-призрака. Он хохотал, как одержимый, и впервые не было ощущения, что его жизнь висит на волоске, и даже наоборот — по виду, Чуя только раскрывал и раскрывал свою способность.       Дазай боялся своих догадок, идущих в голову, и едва успевал бежать за тянущимся вперед бинтом, на ходу перерезая морды тем, кто к нему тянулся, не тормозя для добивания.       Ему было некогда.       Чуя хохотал уже безостановочно.       Ебаный Холм пожалеет, что дал им провалиться в ночь кошмаров, Накахара это гарантировал, и впервые он чувствовал себя не просто единым со способностью. Он чувствовал, что это место не нравится его бешеному двойнику из мира, подвластного Порче, мира боли и тьмы, как священнику не нравятся адепты другой религии.       Сила эспера сама скалилась на это место, делала сильнее каждый следующий залп, оставляла чуть больше места разуму Чуи. Чтобы целился с умом.       Чуя впервые понял своего босса с его материализованной способностью, живущих бок о бок.       Он и Порча стали идеальными напарниками, объединенными желанием уничтожить все вокруг, засыпать блядское озеро и укатать котлован из-под него.       А потом засыпать щебнем и залить все бетоном, как глазурью. И могильный камень вместо вишенки поставить сверху — здесь был город-призрак, город-монстр, изводивший под ноль все живое.       Недосягаемое прежде, взаимопонимание между носителем и способностью было достигнуто теперь.       Чуя засиял сверхновой, зависнув относительно невысоко. Он даже увидел сквозь поредевший туман Дазая, когда проследил за бинтом. Даже улыбнулся, задорно сверкнув глазами, заставив «хозяина» своего поводка слегка побледнеть.       А потом Чуя взорвался распиравшей его силой изнутри, и стал звездой смерти, от которой во все стороны, разметая туман, пепел, облака и все, что в них таилось, пошла взрывная волна.       Руки для создания черных дыр ему стали резко не нужны.       Гигантская воронка на поверхности оказавшейся вдруг как-то близко Толуки показала неприглядное: дергающиеся гнилые трупы, кишмя кишащие, как только на берег не лезли. Вещи, мусор, выглянул бок затонувшего, ставшего легендой парохода, и пропал.       Чуя отправлял в никуда сосредоточение здешней силы. Изводил под корень мифическое озеро, чьи берега людям никогда не стоило обживать.       Воронка росла. И росла. И росла. Вскоре получилась уже не просто воронка, а гигантская мясорубка, перемоловшая все, что в нее затянуло. Выдавшая под конец мерзкое розоватое пюре из гнилого мяса, вонь от которого шла до небес.       А потом мир дрогнул и ушей коснулся вой. Sound: Olivver the Kid — Hell       Дазай обмер от заставившего его отупеть ужаса, заскулил, завыл в голос и дернул бинт, мечтая сбежать.       Он никогда не чувствовал подобной жути. Никогда не боялся с такой силой. Понимая — если он сдохнет, то так здесь и останется, привязанный к месту. Станет развлечениям тварям, которых плодил город, гарантировавший увлекательное посмертие.       Только Чуя вдруг оказался рядом, смеющийся заливистого, ржущий ему в лицо. И от его смеха из головы словно пробкой вышибло все испуганные мысли.       Дазай рухнул в подставленные руки, почти лишившись сознания. Чуя завернул его покрепче в пальто, проследил, чтобы не касаться голой кожи. Осаму в сознании сравнительно неплохо контролировал свою силу — когда сосредотачивался на этом. А в бою концентрация у него уходила совсем в другом направлении. Теперь же Чуя мог не бояться, что они свалятся прямо к перемолотым монстрам — Дазай кутался в промокшие вещи, словом — был занят. И явно не желал мешать. Чуя взмыл вверх, ввысь, туда, где холод прочищал мозги, где горели облака, а внизу, под ними, простирал свою завесу проклятый город, бывший не готовым, что его добыча сможет взлететь.       Чуя повисел так немного, переводя мысли, потом камнем рухнул вниз, счастливо хохоча, резко замер в воздухе над созданной и успешно контролируемой им воронкой. Улыбнулся трясущемуся от переизбытка адреналина Дазаю, испытавшему на себе частичку от реально совершаемого самоубийства. И потерял всякую сдержанность окончательно, взлетая со своей ношей все выше, и выше, и выше… Не дай боже взметнувшееся говно ляпнет на ботинки.       Гравитоны расцветали под его взглядом, жрали туман и пепел, создаваемые всего-то волей. Озеро вскоре все быстрее и быстрее, квадрат за квадратом, сливалось в одну единую воронку, в которой не могло уцелеть ничто живое.       Низвержение в Мальстрем показалось бы вовлеченному в забаву зрителю просто красивой сказкой на фоне того чудовища, которое Чуя закрутил своими руками, своей волей и своей лишившейся ограничений силой.       Чуя позволил глифам на коже вспыхнуть ярче и оглушительно расхохотался, опьяненный ощущением вырвавшегося из него могущества.       Пространство между холмами очистилось от застройки полностью, а они медленно поднимались все выше, видели все больше, смотрели все дальше.       Источник ужаса, поселок шахтерского Сайлент Хилла, откуда все началось, сверкал горящими шахтами далеко за холмами — словно кто-то пролил горящий метал на землю извилистой струйкой.       А город внизу между тем все больше превращался в воронку грязной воды, в месиво, в которое оказалось втянуто все: бывшие границы берега, стираемый с лица земли город, подножия гор, лес, населявшие их монстры.       Гигантская стиральная машинка стирала проклятый город с его ловушками в самом страшном из всех слоев. Стирала на уровне геологического рельефа, дробя камень гор и размывая земляные склоны.       Дазая трясло, державший его без малейшего напряжения Чуя посмеивался, и в глазах его горела страшная, осознанная мощь. И Осаму понял, что это еще не все, когда вся эта молотая многократно грязь внизу, едва видная ему с высоты, ухитрилась подняться вверх, и раскрутившись широкой лентой, извиваясь в воздухе, направилась за холмы, к шахтам.       Туда же, куда следом за ней, последовали и они.       Чуя очень не любил пепел и грязь. И трещины в земле. Особенно — полные лавы и постоянного огня.       Пробиться к шахтам оказалось сложно энергетически, а уж сбросить туда груз, законопачивая глиной червоточину силы, оказалось и вовсе почти невыполнимо. Он вдавливал, прессовал, боролся и едва успевал уклоняться от медлительных, но мощных ударов.       Он скрипел зубами, протаскивая самый хвостик переработанного им озера, словно продираясь через сплошной металл. Дазай в его руках потерял сознание от давящего на них давления — Чуя видел, что у Осаму пошла носом кровь.       Но не остановился.       Он ненавидел это место. Полягут — так хоть не зря.       Наконец, последние камни смачно шлепнулись сверху, и Чуя выдохнул, начиная плавно опускаться к верхушкам стоящих особняком чуть в стороне голубых сосен. С такой высоты он мог увидеть вдали, на другом конце смазанных его силой границ озера, изрядно пострадавший Шепардс-Глен.       Замочить два города-призрака, разнося один — это уже тянет на сбор комбинации.       Чуя взял курс к деревьям, и очень понадеялся, что сил опуститься на землю плавно, ему еще хватит. Потому что в данный момент, в воздухе его держали только остатки ярости и чистое упрямство.       Ну, и нежелание угробить своего пассажира. Дазай все-таки очень мило сопел ему в плечо — безмолвный, он вообще нравился Чуе куда больше.       Вожделенная кромка леса приближалась недостаточно быстро по мнению привыкшего к запредельным скоростям Чуи. Но учитывая, насколько он устал — темп его не удивил ни разу. Только теперь появилось осознание: он потратился в полный ноль, все резервы, накопленные за годы бессознательного накопления, ушли. Он наконец-то использовал все, что у него было, не сдерживаясь, и проблема контроля резко перестала быть проблемой.       Уже между ветвями елей силы практически закончились, и они сначала медленно, а потом все быстрее, понеслись к земле. Чуя тратил остатки своих возможностей, чтобы хоть как-то сберечь им кости. Что ему еще оставалось? Не умирать же молча и смиренно?       Молча и смиренно — у него в руках молча и смиренно знать не знает, что творится, бессознательный Осаму. И оставшийся без сил даже идти, надорвавшийся он, своим телом принимающий все ветки и сучки, защищающий отнюдь не невесомое тело, не собирался давать ему повод приходить в себя и тащить их обоих к спасительной трассе — Чуя был уверен, что как и всегда после перегрузки, он свалится.       А Дазай был отнюдь не крепче, хоть его способность и дала ему плюшки по мелочам за счет своего наличия.       Он понял, что что-то не так со всей этой ситуацией, только когда до земли осталось всего ничего. Грудь задрожала от сдержанного горького смеха, когда до него, наконец, дошло. — Блядь, — непослушным языком, но с разбавленным безумием весельем вытолкнул из себя Чуя, у которого все сильнее темнело в глазах и пропадала из всего тела боль.       Воздух вокруг них задрожал, наконец, пронизанный воем сирен.       Чуя снова выругался, уже мысленно.       Возвращался какой-то другой слой города. Какой-то, который мог быть хуже, какой-то, который не мог быть задет его «чисткой». Какой-то, после отступления которого все могло начаться заново.       Ведь не ему было под силу разрушить закольцевавшееся время.       Два идиота, попавшиеся в очевидную ловушку, привлекшие к себе внимание, и все равно доставшиеся этому месту задарма, вот они кто.       Словно в ответ на его мысль, загорелась невыносимым голубым способность Дазая, отражая невесть что, защищая направленную на его носителя силу. Чуя извернулся в воздухе, сунул ладонь к выглядывающему из-за воротника пальто горлу, ощущая ровный сильный пульс и пронесшееся слабостью в теле облегчение. Остатки Порчи отступили с концами, рот заполнила кровь.       Дазай сиял безостановочно, словно барьером защищая их от чуждой силы, окончательно потеряв контроль над своей собственной.       А потом они закончили скользить по неожиданно упругим и мягким нижним ветвям елей, недолгий полет до земли окончился на лесной постели из мягкой, густо усыпавшей землю хвое.       Чуя успел понять, что обошлось без сломанных костей, когда свет выжег ему глаза.       И мира совсем не стало. Sound: Dream Glow (BTS WORLD Ost Part 1) — Jimin, Jungkook, Jin (BTS) & Charli X       Чуя пришел в себя от звука настраиваемого радио и тихого, размеренного урчания мотора. Несколько мгновений он пытался сообразить, как это его ухитрилось разморить в дороге.       А потом он подскочил так, что чуть не стукнулся головой о крышу, и лишь тяжесть у него на коленях не позволила ему скакать козликом и ломать чужое имущество. — Воу-воу, аккуратнее! — предупреждающе воскликнул мужчина за рулем и выправил вильнувшую машину обратно к центру дороги. Чуя поспешно огляделся, увидел белую мглу вокруг, и замер, поняв, что мимо пронеслась приветственная табличка Эшфилда. После чего устроился на сиденье.       У него на коленях спал беспробудно Дазай — бледный, с тенями под глазами, осунувшийся. И это было достаточным поводом не убиться посреди дороги к — вероятной — безопасности. — Доброе утро, — едва отмеченный Чуей подросток на переднем пассажирском обернулся, чуть оттянув лямку ремня безопасности. Волосы у него были идеально серебристо-белые — Накахаре сложно было представить, что нужно было с ними сделать, чтобы вопреки всему они выглядели достаточно… естественно? — а глаза были светло-серые, прозрачные. Туманные глаза.       От этой ассоциации его заметно передернуло. — Холодно? — встревоженно спросил мальчик, прикусил губу и бросил на водителя умоляющий взгляд. Тот перехватил его, словно привык идеально контролировать пространство по правую руку, закатил глаза и послушно повернул тумблер печки. Накахара машинально отметил качество иномарки и ее единение с водителем, и бросил быстрый взгляд на Дазая. — Вещи мокрые, — судорожно ощупав напарника, Чуя с удивлением отметил, что вещи пусть и мокрые, но сравнительно чистые, хотя то дерьмо, в котором они успели извозиться, должно было заляпать все чехлы и провонять салон вне зависимости от того, как долго они ехали. — Высушим, — мальчик очаровательно и стеснительно улыбнулся, и представился. — Аллен Уолкер. Можно просто Аллен. А вот этот, — мальчик тронул руку мужчины, лежащую на рычаге смены скоростей, — Тики Микк. — И этот Тики Микк, — подключился к разговору мужчина, — дежурный по патрулированию, который вынес ваши задницы с другого конца взбесившегося Сайлент Хилла, не дав вас растерзать двадцати семи или двадцати шести ополоумевшим сущностям. И теперь везет вас к людям и нелюдям, у которых появились вопросы, какого черта вы заставили залагать отлаженную систему перемещения слоев и смену режимов города Тихого Холма. Откуда вы вообще взялись там?       Чуя едва сдержал улыбку и зарылся пальцами в спутанные и грязные волосы Дазая. Он не знал как, но, похоже, когда они отрубились — «Исповедь» защитила их обоих от провала куда-то дальше, в местечко похуже, чем он уже разнес. — Что знаем — на то ответим, — покладисто и обтекаемо пообещал Чуя, и снова постарался закутать Дазая в наброшенное на него сверху пальто, позволяя и дальше спать у себя на коленях. Тики, от которого Чуя видел только черную копну волос, смуглую кожу, да золотые глаза с пятном родинки под одним из них в отражении зеркала, задумчиво хмыкнул, когда они въехали в цепочку машин, неспешно въезжающих в пределы города. — Ну, так или иначе — добро пожаловать обратно в реальность, парни. За бортом 29 апреля 2007, 6:38 утра, если для вас это имеет смысл, — их водитель широко улыбнулся и бросил на них быстрый взгляд через зеркальце заднего вида. — Ну, по крайней мере, тебе «добро пожаловать». Второму потом скажу, как проспится.       Чуя его недослушал, закаменев еще в самом начале фразы.       Из отеля в Эшфилде они выехали 27 апреля 2017, в 9:19 по местному времени.