***
Мне нужно было куда-то пойти. И я пошел домой. Мне было десять — почти одиннадцать — и я пошел домой. Последние дни я и так там не появлялся, все скитался вокруг этой дурацкой реки, что-то там высматривал. Не знаю, что я хотел там увидеть. Может быть, себя. Дома было скучно. Мать постоянно плакала, а отец постоянно пил. В общем, ничего особо не изменилось. Моя постель оставалась незаправленной. Мои вещи валялись по всему дому. Моя кошка истошно на меня орала всякий раз, как видела. Только она меня и видела. Мне было скучно и я решил уйти. Солнце все так же разогревало наш маленький городок. Ветер поднимал пыль, она все так же оседала на дорогу. Я шел вдоль трассы. Не знаю, куда. Я никогда не знал, куда иду, но был точно уверен, что рано или поздно я куда-то прибуду. А если нет, то просто обогну Землю и вернусь обратно в свой дом. Все просто. Так я думал. Усталости я не чувствовал, но с наступлением сумерек захотелось укрыться там, где светло. Не то чтобы я был трусом и боялся темноты, нет. Просто не любил концы — рыбацких леск, местной лесополосы, собственных пальцев на ногах и дней. Особенно дней. Что-то безвозвратно утекало с каждым таким закатом. Может быть, жизнь. Мне было куда идти. Я шел туда всякий раз, когда не хотелось ночевать дома. Это тоже был дом. Но другой. Это был мой дом. Мой и Эрика. Эриком я назвал бродячего пса, который тоже там ночевал. Когда-то, судя по ошейнику, у него было настоящее имя и настоящий хозяин, но буквы затерлись и было не разобрать, что там выгравировано. Поэтому я придумал ему кличку сам. Дом был заброшенным и скрипучим. Он выл вместе с ветром. А ставни пустых глазниц-окон покачивались даже в безветренную погоду. Там совсем не было мебели, зато была лестница на второй этаж — здоровская винтовая лестница. А еще там был мой тайник. Под прогнившими досками пола пряталась она — потрепанная жизнью и сыростью тетрадка с кривым почерком внутри, со множеством букв, местами размывшихся. Это была моя Сокровищница. Я писал туда все, что приходило в голову — истории, сны, непонятные разговоры взрослых. Истории были моей любимой частью. Они сочинялись только здесь, будто сами стены наскрипывали их мне в уши, будто сам сквозняк водил ручкой по страницам. Мне нравился Дом. А Дому нравился я. Но я не мог оставаться там вечно.***
Окно оказалось распахнуто и я принял это как приглашение. Я и раньше так делал: взбирался по сучьям ближайшего дерева, зажмуривался и прыгал — прямо в свет комнаты. Тот раз не был исключением. Я произвел много шума, но он даже не обернулся. Так и остался сидеть на краю кровати, словно меня здесь нет. Я с полминуты поразглядывал его спину в пижаме с космонавтами. Откашлялся. Потопал. Попрыгал. Засвистел, что раньше всегда его раздражало, и он весь съеживался в такие моменты, вжимал голову в плечи, закрывал уши. Свистеть я умею. Но в этот раз он будто не услышал. Не вздрогнул. Не повернул головы. Я подумал, что он опять обиделся на то, что меня так долго не было. И я даже почувствовал себя виноватым на мгновение. Но у меня было то, что исправило бы положение в момент — новая история. Я сочинил ее во время последней ночевки в Доме. Замечательная история, славная: про пиратов, у которых утонул капитан и юнга спустился за ним в подводные пещеры. Ему бы понравилась. Я только хотел начать, как вдруг понял, что он плачет. Со спины понял. Его плечи тряслись, а руки терли щеки. Я обошел его. Взглянул в лицо. Оно как-то изменилось за все время. Будто стало старше. А ведь не прошло и месяца! Я дотронулся до его плеча. Совсем легонько так дотронулся. А он не обратил на это внимания. Я стоял и смотрел прямо на него. Через какое-то время он успокоился и тоже посмотрел на меня. Посмотрел, ничего не сказал, а потом вышел из комнаты и заперся в ванной. «Он меня не видит, — вдруг с досадой понял я. — Даже Ганси меня не видит».***
— Юнга вместе с капитаном прорывались сквозь толщу вод вверх, к солнцу, подальше от темных гротов, пещер и восьмипалых чудовищ внутри. Набитые сокровищами карманы пытались тянуть ко дну, но жажда жизни и жажда глотка свежего воздуха не позволяла сдаваться. К тому же, чары морской колдуньи скоро рассеялись бы, и юнга снова не смог бы дышать. Нужно было спешить. Они вынырнули. Солнечный свет ослепил, ударив в глаза. Команда, ликуя, затащила двоих на корабль. Юнга кричал от восторга. А капитан почему-то молчал. Команда расступилась. Капитан был бледным, опухшим, а из его рта стекала вода. Он не дышал. Иоганна передернуло. Занавеска открытого окна раздувалась, как парусник пиратского судна. Утопленник сидел рядом. Где-то вдали бушевали волны и гудел ветер — или, быть может, то был вой морского чудовища, обнаружившего пропажу сокровищ.