Васильковый чай

      Она никогда не видела его таким.       Разбитым, до ужаса разочарованным, полным несбыточных надежд и желаний. Таким, словно его тысячу раз опускали с головой под воду, стремясь выбить из тела всю дурь. Таким, словно на нём исполнило танцы стадо слонов-переростков, решивших, что они являются балеринами.       Портгас Д. Эйс, на её взгляд, умирал красиво и гордо. С улыбкой на устах, словно бы просил никого не сожалеть о его смерти, не считать его поступка напрасным. Он защитил младшего, столь любимого им брата, а это ведь не напрасно, не так ли?       Люди, тем не менее, убивались. Морально терзали себя, как только могли. И Монки Д. Гарп, её когда-то дорогой наставник, не стал исключением.       — Вице-адмирал, прошу, выпейте. Не обещаю, что вам станет легче, но буду верить в это. Живите. У вас ведь остался еще один внук! Неужели вы не хотите увидеть, куда приведёт его выбранный путь?       В руках она держала дымящуюся чашку с горячим чаем, что был заварен ею совсем недавно. Взгляд то и дело молил прислушаться, вспомнить, что он — Гарп, герой дозора — не один. Совсем не один-одинёшенек.       — Давай сюда свой чай, Энн, — тяжело вздыхает он, не без труда произнося имя, которым хотели назвать Эйса, родись он девочкой.       Энн прекрасно знала эту историю. Однажды, выпив лишнего, он долго рассказывал ей о своих внуках, умиляясь чуть ли не каждую минуту. Рассказывал о том, какие они сорванцы, о том, насколько сильно хотел отправить их в дозор, дабы они стали в будущем неподражаемыми вице-адмиралами, а то и адмиралами вовсе. Хотел, да не смог.       Быть может, одному из них это бы спасло жизнь? Только вот в прошлое, увы, не отправиться.       Гарп, приняв из её рук кружку, сразу же принялся пить. Сделал пару глотков, давясь обжигающе-горячей субстанцией, закашлялся и покраснел, но не остановился. Он продолжал пить до тех пор, пока на дне не остался сбор трав, служащий основной для напитка.       — Васильки, значит? — устало вздохнул он, припоминая, когда ещё его могли поить чаем из полевых цветов. Припоминая, как ему их даже вплетали в венок, надеясь задобрить. Энн, когда была совсем еще крохой.       — Вам бы отдохнуть, вице-адмирал. Я предупрежу, чтобы вас никто не смел беспокоить. Буду стоять на страже порядка и вашего сна. Только отдохните, ладно?       Улыбка у Энн вышла совсем не такой, как хотелось бы. Уголки губ нервно дёргались, а радость в глазах отсутствовала напрочь. Даже искорки, намёки на неё.       Она беспокоилась о человеке, что стал ей небезразличен. О человеке, заменившем отца, мать, деда и всех только возможных в обычных семьях родственников. Ведь у неё, в отличие от Монки Д. Гарпа, не было никого. Она обязана сберечь такого замечательного старичка, если не для Луффи, то хотя бы для себя.       Можно ведь иногда побыть эгоисткой?       Энн, проследив, чтобы он лёг на диване и накинул поверх себя лёгкий плед, покинула помещение, прикрыв за собою дверь. И по той же двери сползла вниз, стараясь не заплакать.       Она никогда не видела вице-адмирала таким и очень надеялась, что более не увидит. Надеялась, что васильковый чай, каким бы бесполезным порою тот не был, окажет хоть малый успокаивающий эффект.       Монки Д. Гарп — мужчина с заразительным смехом, не всем понятным юмором и широкой душой. Энн не простит себя, если не сможет ему помочь.