Cotton Candy

Фемслэш
R
Завершён
10
автор
Размер:
23 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
10 Нравится 1 Отзывы 1 В сборник Скачать

sugar

Настройки текста

‘Cause I knew you were trouble when you walked in So shame on me now Flew me to places I’d never been So you put me down oh

      «…звать благотворительностью. Юная мисс Уинтроп-Скотт вновь поймана папарацци в самом сердце столицы при выходе из элитного ночного клуба в компании неизвестной. Знает ли герцогиня о забавах дочери? Корделия всегда нравилась нам — ее сложно не полюбить. А уж как она отличается от идеального высшего общества, о котором мы толком ничего не знаем! Напоминаем, что мисс Уинтроп-Скотт достигла полного совершеннолетия пару месяцев назад, и с тех пор количество ее снимков в желтой прессе как минимум удвоилось. Наследница гигантского состояния отличается на удивление взбалмошным нравом — мы не забыли скандал трехлетней давности на модном показе! (Снимки номер 5,6) Но больше всего всех интересует вопрос: что же стало с той очаровательной девочкой с двумя косичками и куда смотрит высшее общество? Кажется, одна породистая овечка совсем отбилась от стада!..» В бокале мерно поднимались вверх крохотные пузырьки. Они рассекали золотистую жидкость и лопались на самом краю, эфемерно растекаясь в пену. — Попробуй, вкусно, — Эрик сунул ей целый поднос шоколадок в разноцветных обертках, но Анабель покачала головой. — Нет? Ну и зря, — он закинул себе в рот сразу две. — Вот эти, они итальянские. Темный шоколад с соленой карамелью. С шампанским на ура. Анабель сделала небольшой глоток. Этот душный летний вечер занес их в особняк сэра Солсбери. Особняк веками ранее принадлежал герцогу Девонширскому, затем какое-то время был музеем, пока на горизонте не появился, собственно, Солсбери. Выходец из Новой Англии сколотил себе огромное состояние, продавая какие-то особые винтики для планшетов, а затем потратил капитал на то, чтобы выкупить особняк у частного владельца. И теперь изо всех сил старался влиться в высший свет и постоянно устраивал приемы на крохи того состояния, что у него осталось. От Эрика пахло тошнотворно-сладкими духами. Анабель дежурно улыбнулась проплывшим мимо близнецам Джонс (одинаково бледным и высоким) — брат уверенно вел сестру под руку, и ее платье шелестело несколькими тысячами фунтов у самого пола. «Balmain», — скучающе подметила Анабель и подавила желание закатить глаза. Было нудно. И жарко, потому что Солсбери отчего-то решил не открывать окна. Вышколенные официанты в голубых костюмах и белых туфлях гигантскими бабочками порхали меж гостей, предлагая им закуски и напитки. Анабель подцепила у одного из них шоколадный макарун и задумчиво отправила его в рот. — Их, кстати, доставили сегодня утром из Парижа, — снова влез неугомонный Эрик, и Анабель захотелось спрятаться за одной из тяжелых бархатных занавесок. Солсбери-младший знатно раздражал. Быть может, дело было не в нем вовсе. Ведь она не имела ничего против общества Эрика. Быть может, Анабель просто до смерти устала от общества в принципе. — Дорогая, — послышалось за спиной, и Анабель обернулась. Мама. Кто же еще. В пальцах дорогущий фужер, нитка жемчуга на шее. — Перестань сутулиться, — прошептала мать ей на ухо, после чего заметила в руках дочери недоеденный макарон, — надеюсь, это первый. — Да, — тихо ответила Анабель, внутренне съеживаясь. — И последний. Ты же знаешь, дорогая, — мать отстранилась и заправила ей за ухо локон, — тебе вредно есть сладкое. — Да, мама. Мать напоследок улыбнулась и обняла за локоть Эрика. — Пойдем, милый. Расскажешь мне про свою учебу. — Миссис Бакстер Димли, я так рад, что вам это интересно! Отец считает это все пустой тратой времени, но я уверен, что философия… Анабель отвернулась и поставила полупустой бокал на ближайший столик. Как никогда хотелось остаться одной. Или хотя бы подышать свежим воздухом. Старый особняк не особо располагал к проветриванию помещений, а Анабель сюда взяли в первый раз, поэтому она пошла наугад, маневрируя между знакомыми и не очень лицами. На высоких каблуках это было не то, чтобы легко, но Анабель давно привыкла. Постоянно одно и то же: те же вечера, те же люди, все та же мать, лепящая из нее идеальную скульптуру. Гомогенность и постоянство в действии. Иногда Анабель казалось, что ее запихнули в кукольный театр. Куклы с разрисованными лицами в дорогих нарядах делали то, что хотел от них безымянный кукловод. А ниточки вокруг ее запястий может и были сделаны из шелка и кружев, но они были. — А вот и ты! — сильные мужские руки легли на талию, и Анабель послушно замерла. — Найджел, — выдохнула она, когда ее развернули и прижали к себе. Подняла глаза. Найджел был олицетворением всего, чего так жаждали увидеть люди, когда слышали словосочетание «высшее общество». Умен, красив, богат как черт, вышколен до последнего волоса в прическе. Наверное, Анабель видели такой же. Не зря же они были парой, сверкавшей на всех фотографиях. — Милая, я думал, ты решила сбежать, — Найджел коснулся губами ее щеки. — Ты знаешь, я не люблю охоту. Анабель улыбнулась, чувствуя в груди некое удовлетворение от того, что эта улыбка не была ложной. Найджел всегда умел поднять ей настроение. — Прости. Захотелось побыть на свежем воздухе, — она поправила пуговку на его пиджаке (ей казалось, что та была слегка криво повернута). — Не выйдет, — Найджел кивнул на окно, за которым то и дело мигал белый свет. И Анабель могла бы подумать, что это молнии, если бы не идеально-чистое небо. — А эти-то что тут забыли? — недовольно протянула она. Фотографы Анабель всегда безмерно раздражали. — Понятия не имею, — фыркнул Найджел. — Может, хотят получить эксклюзив от Солсбери или… — он неожиданно замер, и Анабель непонимающе посмотрела наверх. Лицо у Найджела было нечитаемое. — Что… — начала было она, но тут раздался треск стекла (с таким треском хрустальные фужеры разбиваются о мраморный пол), а затем в помещении стало удивительно тихо. Анабель нахмурилась и проследила за взглядом Найджела. Девушка, только что скользнувшая в зал и вызвавшая такую неоднозначную реакцию, лишь приподняла левую бровь и ухмыльнулась совсем не по-женски, подхватывая с подноса бокал с шампанским. О Корделии Уинтроп-Скотт Анабель знала немного. Они были ровесницами, а потому учились в одной престижной школе для девочек, но там Корделия всегда ходила особняком и ни на кого не обращала внимание. А после выпуска уехала во Францию и, по слухам, поступила в Сорбонну. Ее фотографии изредка мелькали в прессе, которую Анабель от нечего делать просматривала за завтраком, и на этом вроде бы все. Вот только Сорбонну Корделия бросила. Как и Браун. А потом ее заметило известное агентство, и мисс Уинтроп-Скотт стремительно ворвалась в мир высокой моды. Ей было восемнадцать. Корделия в то время подстриглась под мальчика, и бренды соперничали, чтобы заполучить свежую кровь, а все от того, что короткие темно-рыжие кудри и серые глаза слишком хорошо сочетались между собой. Корделия была высокой и худой и обладала невероятной харизмой, а потому через полгода покоряла мировые подиумы. Анабель могла бы поставить на кон свою правую руку, потому что была уверена — все это Корделия делала от элементарной скуки. Высшее общество тогда фыркало и плевалось, а затем стало известно, что Корделия подписала контракт с Victoria's Secret, и таблоиды сходили с ума и помещали ее на обложки. Той весной и был показ, перевернувший все. Корделия прошлась по подиуму на высоченных каблуках, в белом кружеве и с парой крыльев за спиной, а потом сделала то, чего никто не ждал: достала из лифа тонкую сигарету и нагнулась к первому ряду, чтобы «прикурить». И подмигнула фотографу. Снимок стал бомбой. Его продали за полмиллиона долларов в журнал, а с Корделией с треском порвали контракты лейблы и агентства, очевидно, очерняя свою несостоявшуюся звезду. Вот только Корделии было плевать на них с высокой колокольни. А откровенно вызывающее поведение всегда привлекало. И на нее вновь посыпались интервью и фотосессии для менее нашумевших марок. Дизайнеры кусали локти. Агентства тоже. А затем Корделия заявила, что «устала», и пропала из всех сетей на добрый год, пока ее не поймали выходящей из супермаркета в родном городе. В футболке с радугой и кричащими «No hate» надписями. С тех пор слежка за мисс Уинтроп-Скотт велась нешуточная. Анабель то и дело натыкалась на самые разнообразные ее фотографии, успешно сливаемые в сеть дотошными людьми, и пролистывала бы их за ненадобностью, вот только… Что-то было в Корделии такое, отчего на нее действительно хотелось смотреть. С окончания ее модельной карьеры прошло три года, за которые Корделия успела отрастить волосы, заметно округлиться в груди и бедрах и стать, как частенько приговаривала мать Анабель, «совершенным позором семьи». Про «позор» Анабель не задумывалась. Про «совершенство» — еще как. — И что она тут забыла? — тихо спросил Найджел, и у Анабель в голове словно включили свет. Она снова посмотрела на Корделию. Та прислонилась к колонне и скользила ленивым взглядом по великосветской толпе, потягивая шампанское, заботливо игнорируя направленные в ее сторону колкие взгляды. — Да кто ее знает? — Анабель пожала плечами. — Соскучилась по приемам, захотела помозолить нам глаза. Какая разница? Найджел усмехнулся и потянул ее в сад, и Анабель притворилась, будто не почувствовала колкого взгляда серых глаз, сверлящего ее спину. «Снято! Мисс Бакстер Димли прибывает на благотворительный прием в шелковом платье от Giorgio Armani, и нам остается только гадать, выглядит ли платье, как подарок, или же подарок — сама Анабель, особенно с этой широкой нежно-лиловой лентой, обернутой вокруг ее талии. Пора бы юной леди показать нам чуть больше, чем идеальная улыбка, ведь мы так устали от размеренной великосветской жизни! А пока одни камеры ослеплены изяществом и отточенными движениями, другие продолжают наблюдать за мисс Уинтроп-Скотт, неожиданно появившейся у мистера Солсбери неделю назад. Она обратилась к манерам или просто готовит для нас сенсацию?» Высшее общество живет по своим правилам, написанным невидимыми чернилами на банкнотах. И правила у них двуличные — отображающиеся в гранях алмазов на пальцах. Эти люди с кислыми минами и давно прогнившими сердцами, что периодически втягивались в общественные мероприятия и изо всех сил старались не кривить губы, глядя на журналистов в хлопковых рубашках, так и расцветали, как розовый куст, когда оказывались в обществе исключительно таких же, как они. Снобов с миллионными счетами в лучших банках и частными самолетами — потому что негоже лебедям летать рядом с утками. Корделии от души хотелось пнуть что-нибудь. Или кого-нибудь. Они были за городом, раскинулись на живописной поляне позади чьего-то особняка, напоминающего замок. Пили чай из сервиза викторианской эпохи. Леди в платьях, напоминающих безе, и шляпках, у мужчин трости и костюмы цвета заварного крема. Они поглощали красную как кровь клубнику, а в воздвигнутых шатрах стояли изящные стулья и столики. Разносили шоколадные маленькие кексы. Было такое чувство, будто она в стеклянном шаре с сувенирной полки. — Ты не говорила, что все настолько… — Барбара запнулась, подбирая слово, и Корделия с удовольствием пришла на помощь. — Хреново. — Я бы сказала пожестче, — Барбара с сомнением оглядела чашку, из которой пила. — Как думаешь, сколько она стоит? Корделия бросила взгляд на предмет сервиза. — Я бы сказала, триста-четыреста. Барбара выпучила глаза. Корделия усмехнулась. — Если, разумеется, не считать сам чай. Тогда за тысячу. Пока Барбара откашливалась и приходила в себя, к ним подошел незнакомец в фиолетовом костюме. Корделия смерила его холодным взглядом. Ей совсем не хотелось ни с кем любезничать. Тем более с этим парнем. Он выглядел так, словно вчера выиграл в лотерею и не знал, куда потратить деньги. Во всяком случае, именно об этом вопил его бархатный костюм и розовая бабочка. — Здравствуйте, — он склонил голову. — Найджел Саммерс, очень рад. Барбара рядом снова задохнулась. — Саммерс как Рейчел Саммерс? Писательница? — Это моя мать, — парень улыбнулся. — А вы фанатка? Барбара смутилась и уставилась на свою чашку, вмиг позабыв о ее стоимости и скребя ноготком узор. — Ну не совсем… Корделия закатила глаза. Найджел и Барбара нашли общий язык, и она незаметно отошла в сторонку, хотя и понимала — незнакомец вовсе не ради знакомства с ее недалекой подругой подошел. Все кругом так и жаждали узнать, что ей надо. Пахло персиками. Мимо важно прошел белый павлин. Вновь подступило желание затопать ногами и закричать. Стеклянный шарик. С идеальным пикником и идеальным домашним павлином. Господи. А эти люди потом еще удивлялись, отчего это ей не хотелось иметь с ними ничего общего. С людьми, которые страшно бы удивились, если бы проехались в метро. Или прошлись бы по одной из тех улиц, что располагались вдалеке от центра. От этих людей хотелось бежать, куда глаза глядят. Корделия бросила тоскливый взгляд на подругу. Барбара как раз посмотрела на нее и хитро подмигнула, стрельнув глазками в сторону Найджела. Возможно, она вела бы себя иначе, если бы знала, что первая его задача — как можно больше узнать о Корделии и ее планах. Ради этого его и подослали. Вряд ли можно было возненавидеть это общество сильнее. Солнце палило вовсю, и люди попрятались в свои шалаши, чтобы отобедать и заодно раскритиковать Парламент и обсудить день рождения королевы. Корделия взяла оставленную кем-то шляпу и нахлобучила ее себе на голову, скрываясь от жадных лучей. Барбара все еще была занята, а потому Корделия примостилась в тени дерева, где кто-то благоразумно поставил скамейку, и окинула полянку взглядом. Павлин все еще важно расхаживал по газону. — Феникс! Иди сюда, дорогой, пора обедать, — раздалось с конца полянки, и Корделия бросила туда заинтересованный взгляд. И тут же открыла рот. Павлин (Фениксом, очевидно, был как раз-таки он) во всю прыть своих куриных ног несся к нагнувшейся к нему девушке в белом платье. И это, как ни странно, имело смысл. Именно поэтому Анабель Бакстер Димли и раздражала до зубного скрежета. Она была еще хуже, чем все эти женщины в летних ансамблях, поглощающие креветок в своих шатрах. Корделия не знала, что бесило в ней больше — гладко причесанные черные волосы, вздернутый нос или алебастровая кожа без единого изъяна. Анабель была как кукла в пластиковой упаковке. Она даже ходила как-то неестественно. Живой человек так не может. А теперь эта самая идеальная кукла обнимала идеального павлина. Ну просто картина из Национальной галереи. Корделия хотела отвернуться. Или нет, еще лучше — позвать Барбару и уехать в какой-нибудь клуб. Да, клубы всегда имели лекарственное воздействие после таких вот дней. Но почему-то продолжила смотреть. Белое длинное платье на широких бретелях слегка всколыхнулось, и Корделия подметила, что на уровне коленей оно переходило в тончайшее, чуть ли не прозрачное кружево, из-под которого выглядывали две тоненькие белые ножки, обутые в босоножки на высоком каблуке. Ну как же иначе. Корделия покачала головой и пошла звать Барбару. «А мисс Уинтроп-Скотт не разочаровывает! Только мы свыклись с тем, что наша разбойница вернулась в высший свет, как она тут же преподнесла нам сюрприз, появившись в компании своей давней подруги Барбары Гонсалес. Мы давно следим за мисс Корделией и ее успехами на личном фронте. Казалось бы, после романа с известным бизнесменом нас ничто не должно впечатлить, но, похоже, наша любимица решила на достигнутом не останавливаться. Наш фотограф заснял весьма пикантную сцену у самой машины, где девушки подарили друг другу ласковый поцелуй. Уф! Нам даже жарко стало, а вам? И что это — дружеская забота или нечто большее? Больше информации на странице…» Корделия выглядела, как одна большая проблема. Хотя Анабель, разумеется, не смотрела. Ежегодная выставка открылась полчаса назад, но Анабель пока что сидела на заднем сидении машины, крутила на пальце изящное серебристое кольцо и жадно рассматривала людей за тонированным стеклом. Никто не фотографировал ее, скрытую и невидимую, а потому можно было и посмотреть, не изображая холодное равнодушие. Они стояли прямо у тротуара, и где-то там, на самом верху ступенек, цокали каблучки и трости высшего общества. А здесь, внизу, была обычная жизнь. С картонными стаканчиками для кофе, кипой бумаг в руках и дредами вместо волос. Корделия приехала на винтажной машине вместе со своей подругой (Анабель читала новости еще утром, за чаем, на айпаде, но все же считала Барбару подругой и ни кем иным) и тут же попала под прицел. А с ней даже никакой охраны не было. Анабель думала, что Корделию растерзают, но нет — папарацци щелкали камерами и задавали вопросы, но держались на почтительном (в полуметре от лица) расстоянии. Корделия кивала, помахивала длинными кудрями и давала ответы. И ей было абсолютно на-пле-вать на провокации. Она просто стояла там в своем платье-бюстье от Oscar de la Renta (с белой пышной юбкой чуть ниже колена и туго затянутым черным корсетным верхом) и улыбалась. Анабель же просто смотрела. Потом Корделия удалилась вверх по ступеням, а Анабель натянула на себя привычную маску и вышла из машины, и, игнорируя журналистов и фотографов, пошла следом. Выставки давно уже не впечатляли. Когда смотришь на одно и то же из года в год, это надоедает. И Анабель была абсолютно уверенна, что в этот раз все будет точно так же. Поэтому оказалась совершенно не готова к тому, что на входе ее встретят не только Эрик на пару с Найджелом, но и гигантский портрет Корделии. В полный рост. Обнаженной. — Вот на такое искусство я бы смотрел хоть каждый день! — в своей излюбленной недалекой манере заявил Эрик, пока Анабель отчаянно пыталась не поднимать голову. Найджел просто повел плечами. — А как по мне, ужасная безвкусица. Выставлять такое напоказ. Я уверен, герцогиня подаст на художника в суд. Вместе с дочерью. Анабель покачала головой. Почему-то ей казалось, что Корделии все равно. Прибывшие близнецы Джонс остановились возле их небольшой компании и синхронно уставились на портрет. — Интересно, у нее правда такие татуировки, — склонив голову набок, медленно проговорила Элизабет. Ее брат пожал плечами. — Это важно? Глаза Элизабет заскользили по полотну. — А она красивая. Найджел фыркнул. — Красивая? — Красивая, — Элизабет посмотрела на них. Ее темные глаза изучающе впились в Анабель. — И я уверена, что ты со мной согласна. Близнецов окликнули, и они удалились, одарив их напоследок сладкими улыбками. А Анабель уставилась на портрет. Разумеется, она была согласна. Будь проклята эта Уинтроп-Скотт. И ее татуировки. У Корделии была красота заката. Похожие на маленьких змеек чайно-рыжие волосы — наследие по ирландским корням. Подернутые скукой серые глаза. Влажные, призывно приоткрытые алые губы. На портрете же даже поза была какая-то притягательная, ленивая. Дразняще-откровенная. Позже выяснилось, что целый отдел выставки посвящен мисс Скотт, новоявленной музе известного модного художника. И Анабель не успевала смотреть по сторонам, так как Найджел с небывалым усердием тащил ее подальше от рыжих волос и серых глаз. Через некоторое время он отцепился, оставив ее наедине с разбросанными по белым полотнам пятнами краски, и Анабель плюхнулась на черный диванчик, окончательно запутавшись в собственных ногах и чувствах. Все дело было в Корделии и ее никому не понятной игре. Или неуемном любопытстве Анабель и скуке, которая более характерна для сорокалетних филантропов. И во всем совершенно точно был виноват Случай, этот хитрый слуга Жизни, повернувший ситуацию в совершенно неожиданном направлении. Для Анабель, давно смирившейся с собственным «все всегда идеально» — вдвойне неожиданном. У нее сломался каблук. Прямо на внутренней лестнице, не основной, наполненной журналистами, а на боковой, заброшенной. Анабель всегда покидала выставку этим путем. И всегда все было хорошо. А в этот раз нет. Несчастный каблук сломался на втором пролете, и Анабель просто чудом не упала на мраморные ступеньки, вовремя схватившись за перила и повиснув на них, как коала. Каблук сломался с концами, и никакого способа его починить Анабель известно не было, поэтому она сняла туфли и на цыпочках (ступеньки не использовались, а потому были грязные) продолжила спускаться. За свою репутацию она не переживала — лестницу действительно давно не использовали. А потому была вдвойне удивлена, увидев сидящую на подоконнике фигуру. В знакомом платье с белой пышной юбкой ниже колена. Окно было открыто. Рыжий закат уже выкрасил крыши домов и теперь крадучись подбирался к пышным складкам платья. Корделия сидела, прислонившись к стене, закинув одну ногу на подоконник и свесив вниз другую, и лишь пышная юбка делала эту позу не такой открытой. В пальцах у нее была зажженная сигарета. Анабель так и замерла. Был этот лестничный пролет, она и девушка-загадка, обласканная закатом. — Что стоишь? — дежурно спросила Корделия и выпустила изо рта дым, поворачивая голову к ней и осматривая с ног до головы. Тон у нее был такой, словно они общались каждый день и были лучшими подругами. Анабель пожала плечами. — Просто стою. Она спустилась на ступеньку, наконец имея возможность все рассмотреть. Корделию, в смысле. Всю ее. И она знала, что Корделия знала, что она ее разглядывает. — Я не зверек в зоопарке, — хмыкнула она, закидывая на подоконник вторую ногу. — Ты можешь подойти. Если хочешь. Анабель послушно опустилась еще на пару ступенек. Корделия перекинула свои роскошные волосы на одно плечо. Вновь выдохнула дым. — Анабель, верно? Анабель кивнула. — Куришь? Помотала головой. — Зря. Они помолчали какое-то время. Корделия курила, не обращая на нее никакого внимания, пока Ананбель не решилась спросить. Могла, в принципе, не спрашивать, но было интересно. — Ты разве не против? Того, что тебя рисуют… в таком виде. Корделия изумленно приподняла брови. — С чего вдруг? Я сама ему позировала. «Сама», — пронеслось у Анабель в голове. — Зачем? — нагло спросила она вновь. Корделия рассмеялась и выбросила окурок в окно, словно правила по пожарной безопасности были не для нее писаны. При этом на загорелом плече мелькнула черным росчерком какая-то птица. Анабель не успела рассмотреть, какая. — Помнишь Дориана Грея? Молодость, как и красоту, надо сохранять. Уж кто, как не ваше вафельное общество, должно это понимать. — Наше общество не вафельное, — возразила (и откуда в ней это взялось?) Анабель. — Вафельное-вафельное. Еще какое вафельное, — Корделия хмыкнула. — Или даже не так. Сделанное из сахарной ваты. На первый взгляд — воздушное, как облако, желанное, а как тронешь — липкое и неприятное. Анабель упрямо помотала головой. Как ни крути, она была частью этого общества из сахарной ваты. — Не согласна, — Корделия понимающе цокнула языком. — Идеальная девушка с обложки считает, что все вовсе не так. Хорошо. И почему? — Мы помогаем людям. Мои друзья — открытые и честные, и мы… — Достаточно, — Корделия подняла узкую ладонь. — Ты хоть раз видела людей, которым вы «помогаете»? Нет. Вы помогаете африканским поселкам, но до них в лучшем случае дойдет половина ваших средств. И еще в Африке деньги не особо важны. Там важны лекарства. И дома с туалетами. Так что про помощь рассказывать мне не надо. Я лично знаю двоих послов ЮНИСЕФ. Они-то как раз помогают. Анабель поборола желание зажмуриться, чтобы в глаза не попал яд, которым так и сочился голос девушки. Вместо этого она продолжила слушать. — Перейдем к друзьям. Так ты их вроде называешь? И кто они, эти открытые и искренние люди? — Близнецы, — начала перечислять Анабель, но Корделия вдруг рассмеялась. — Близнецы Джонс? Они трахаются, как кролики. Дальше кто? «Трахаются, как кролики», — прозвенело набатом в ушах. Анабель мотнула головой, отгоняя бредовое суждение, и уверенно продолжила. — Эрик Солсбери. — Покупает травку и колеса у поставщика из Амстердама. — Неправда! — Правда. Ты замечала, какой у него аромат духов? Приторно-душистый, противный, как и вата. Прекрасно заглушает запах травки. — Найджел. Корделия потянулась. Анабель подумала, что уж Найджел точно прошел проверку. А потом — это. — Гей твой Найджел. Может, он неплохой, но точно не открытый, раз сидит в шкафу, и абсолютно не честный. Хотя бы с тобой. Своей, вроде как, — быстрый взгляд на маленькое колечко, — невестой. Анабель без сил привалилась к перилам. Гей. Гей. Гей. — И почему я должна тебе верить? — поинтересовалась она. Корделия притянула колени к груди, смяв юбку. — Во-первых, я никогда не вру. А во-вторых, какой мне прок врать тебе? — Да чтобы… Чтобы… — Анабель запнулась. — Чтобы внушить мне, что у тебя есть оправдание вести себя вот так! Она никогда не повышала голос. Ей крепко вбили в голову, что это неприлично. А теперь, после пяти минут общения с Корделией Уинтроп-Скотт — пожалуйста. Очевидно, это ее тлетворное влияние. — Это как — «так»? — А вот так! Позировать без одежды, бросать учебу ради горстки дизайнеров и сплетен в газетах, целоваться с девушками, делать бессмысленные татуировки… В глазах Корделии полыхнуло что-то недоброе. Поток обвинений иссяк, и воцарилась тишина. Корделия смотрела на нее прямо, почти не моргая, и солнце стояло прямо за ее спиной, отчего вся фигура была во тьме, лишь очертания отливали оранжевым золотом. — А тебя ведь бесит не то, что я этим занимаюсь, — наконец проговорила Корделия. — А то, что ты сама не можешь. Я — воплощение всех грехов, которые тебе не хватает смелости совершить. Анабель на это могла много чего ответить. Но она просто молчала. Корделия спрыгнула с подоконника, после чего на некоторое время остановилась рядом. Осмотрела ее. А затем неожиданно расстегнула ремешки на собственных туфлях и скинула их на пол. — Надеюсь, подойдут, — бросила она и ушла, оставив Анабель наедине с откровением, от которого пахло сахарной ватой. «Кто бы мог подумать, что одна пара туфелек вызовет такой переполох! Золушка, подвиньтесь и уступите место нашей новой принцессе — мисс Анабель Бакстер Димли, до этого дня имевшей исключительную репутацию послушной девочки! «Почему же имевшей?» — спросите вы. Не успела ежегодная выставка подойти к концу, как мы получили сотни уведомлений в соцсетях — пользователи просили обратить внимание на обувь Корделии, покинувшей здание до окончания мероприятия. А обуви не было вовсе! Пропажу мы отыскали не где-нибудь, а на ножках самой мисс Анабель, и невероятно удивились — никто и не подозревал, что эти двое имеют тесные отношения! Так что же это такое? Шлите подсказки и наводки, мы с нетерпением ждем!» — Я ничего не понимаю, Анабель! Что это значит? — мать сотрясала воздух газетой. — Мы что, мало тебя воспитывали? Как мы должны объяснить это людям? Анабель прочитала статью еще ночью, когда она только вышла в электронном формате. Только поэтому она и понимала, о чем вообще речь, потому что мать ворвалась к ней ранним утром и без всяких расшаркиваний приступила к своему продолжительному монологу. Няня Жозефина бросала на Анабель жалостливые взгляды, но в полемику с Кэтрин не вступала. — Я уже сказала, — Анабель вздохнула, — у меня сломался каблук, и Корделия одолжила мне свои туфли. Не могла же я идти босиком, мама! — Лучше бы ты шла босиком, чем в обуви этой… Ты серьезно рассчитывала, что они этого не заметят? Мне вечером звонила миссис Саммерс. Она сказала, что Найджел волнуется, так как ты покинула его и ушла с выставки одна. Анабель, нельзя же быть такой безответственной! Анабель сжала простыни. Она все так и сидела на кровати в пижаме. — Это. Просто. Туфли, — раздельно произнесла она, но мать это не впечатлило. Кэтрин смерила дочь холодным взглядом. — Одевайся. У тебя сегодня будет много дел. Стоило дверям закрыться, как Анабель упала лицом в подушку. Хотелось визжать и месить руками простыни. Чья-то рука погладила ее по волосам. Жозефина присела на краешек кровати. — Вам надо быть аккуратнее, Анабель. Вы теперь — невеста. Да. Точно. Невеста гея, как заверяла Корделия. Аж плакать хотелось от смеха. Анабель упрямо мотнула головой. Пусть. Пусть Корделия продолжает нести всякий бред, она, Анабель, так просто не сдастся. Она соскользнула с кровати и распахнула ведущие в гардеробную двери. Корделия может продолжать сыпать цитатами Оскара Уайльда, особенно этим своим «воплощением грехов», сколько ей вздумается, но Анабель докажет, что она ошибается. И начнет прямо сейчас. Она как раз выбирала между Valentino и Balenciaga, когда из комнаты послышался тихий пораженный вздох, а затем в гардеробной показалась Жо. — Мисс, мне кажется, вам стоит на это взглянуть. —… сыном. Эрик Август Солсбери был пойман в тот момент, когда у него в руках был пакет с психотропными веществами, хотя юноша назвал их своими «лекарствами». Что же, для кого как, но мистера Солсбери заключили под стражу до разбирательства. Лучшие адвокаты мира замерли в ожидании — кого из них выберет молодой филантроп своим защитником? Мы также… Телеведущая продолжала что-то говорить, но для Анабель это не имело никакого значения. Во-первых, Корделия только что стала самым честным человеком на этой неделе. А во-вторых, Valentino и Balenciaga больше не подходили этому дню. Часом позже Анабель уселась в машину в кружевном и шелковом Alexander McQueen. Машина держала курс на поместье Уинтроп-Скотт. В высшем обществе (да и, в принципе, в любом обществе) о своем визите принято предупреждать. Но у Анабель внутри все горело синим пламенем. Возможно, что она просто подсела на правду, и теперь ей было нужно больше. Больше этой правды. Поэтому она была слегка разочарована, когда охранник у ворот поместья лишь приподнял брови, услышав о цели ее визита. — Молодая мисс уже два года как не живет здесь. Я могу дать вам ее адрес… — Не нужно, спасибо, — быстро возразила Ананбель. Она не хотела, чтобы все выглядело так, будто она разыскивала Корделию. Адрес ей все равно дали. Телефон же продолжал разрываться от звонков матери, которые Анабель безжалостно сбрасывала. Она ехала к Найджелу, телефон которого молчал, а потому предупредить она не могла. И внутренне Анабель была готова ко всему. Даже к гейской оргии на его любимом плюшевом диване. Но застала она лишь спящего, как младенец, Найджела и его телефон на беззвучном режиме. Поэтому крестовый поход к близнецам отменился сам-собой. Анабель тихонько прикрыла за собой дверь и спустилась вниз, где ее уже поджидала Рейчел Саммерс. Та, к счастью, не устраивала расспросов длиной в палеолит, а лишь усадила ее за стол и предложила выпить чая с молоком. Из викторианского сервиза, разумеется. И фарфорового чайничка. Анабель сидела и глотала чай, а миссис Саммерс строила планы. Вчерашнее столь незнакомое для Лондона солнце куда-то пропало, и теперь небо заволокли привычные серые тучи. На ум отчего-то пришла сахарная вата. Анабель поморщилась, что не осталось без внимания. — Чай не нравится? — заботливо спросила Рейчел, и Анабель покачала головой. — Нет, все в порядке. — Как скажешь, дорогая. Так вот, я думаю, мы закажем белые пионы — ты ведь любишь пионы? — и украсим твои волосы. Черный и белый — классика контраста. Ты еще не видела кольца, их, кстати, может поднести Феникс… Анабель подумала, что павлин, подносящий кольца, это совсем странно, но ничего не сказала. —… ну а уж за первую брачную ночь можешь не волноваться. Последняя фраза насторожила окончательно. Анабель поставила чашку на блюдце, и та отозвалась невоспитанным звяканьем. — Почему? — собственный голос подвел, прозвучав слишком высоко. А сидящая внутри Корделия ехидно поинтересовалась: «Ну и зачем задавать вопрос, если не хочешь знать ответ?» Анабель отмахнулась от призрака и посмотрела на миссис Саммерс. Та выглядела растерянной. — Ну как же… Мне казалось, вы с Найджелом должны были все обсудить. И то, что ему нравятся мальчики, вовсе не значит, что… Все. Бум. Бах. Анабель даже не заметила, как задрожали ее руки. Ко всему можно привыкнуть. Да. Можно привыкнуть к приемам, на которых официанты заглядывают к тебе в рот. Можно привыкнуть к камням чистой огранки, старательно не замечая, что те омыты в крови. Можно привыкнуть к тому, что тебя растят, как корову на аукцион — чтобы подороже продать. У светского общества свои правила. Свое счастье. — Простите, мне… — Анабель оглянулась на дверь. Бежать. — Мне нужно… Бежать. — Идти. Бежать. На лице миссис Саммерс проступило понимание, и она изрядно побледнела. — Анабель, ты уверена, что не хочешь подождать, пока Найджел не проснется? Позавтракаем, обсудим все, как семья… Прочь. Анабель плохо помнила, как выбралась из дома и оказалась в машине. Забытый на сидении телефон погибал от количества звонков, но заглядывать в него не хотелось совершенно. Руки все еще тряслись. Она не успела сообразить, что произошло, когда в животе что-то поднялось к горлу, а затем ее стошнило. Тошнило чаем и желчью, и липкие сгустки выходили из груди, объятой ужасом. Водитель же даже не обратил на это отвратительное действо ни малейшего внимания. Его давно приучили не вмешиваться в дела клиентов. К горлу снова подступил комок. Анабель усилием воли выпрямилась и назвала тот адрес, что получила от охранника Уинтроп-Скоттов. Ей срочно нужна была доза правды. Как часто любят повторять в фильмах —надо быть осторожнее с желаниями. Пока машина ехала, Анабель приоткрыла окно — запах содержимого собственного желудка был далеко не сахарный — и тем самым словно окунулась в кипящий город. Она в нем выросла. Но не знала его. Она ходила только по тем улицам, на которых названия бутиков и модных кафе неоновыми вывесками перекрывали небо, и считала, что это абсолютно нормально и что все люди так живут. Корделия встретила ее в дверях своей квартиры на Тревор-сквер, в шортах и хлопковой майке на тонких бретелях, на которой было написано «Let’s go crazу». Анабель и не думала, что такая одежда существует вне фильмов для подростков. — Ну привет, принцесса, — поприветствовала ее Корделия, пропуская внутрь. Она выглядела ни капельки не удивленной. — А где же лакеи? — В отпуске, — бросила Анабель, оглядывая стены в брызгах фиолетовой краски и коллекцию маленьких фарфоровых собак в стеклянном шкафчике. Корделия пожала плечами. — Тогда пойдем на балкон. Так они и сделали. Корделия шла впереди, а Анабель нет-нет, да поглядывала на ее бедра, не скрытые платьем. Ткань шорт облепляла их, как вторая кожа. Бедра у Корделии были крутые, и на них так и хотелось положить руки. Кому-то, наверняка, хотелось. Выходить на балкон в городе было странно. Словно она — король, которому предстоит приветствовать своих поданных. С балкона. Все по правилам. И … приятно было вспоминать, что там, внизу, никому нет дела до нее. Что там бурлит свой мир. Чужой, не ее. Мир со своими порядками и законами. Возможно, более грязный, но и более честный мир. — Иногда я просыпаюсь и думаю, что стоит переехать, — Корделия прислонилась спиной к балконным железным переплетениям и скрестила руки на груди. — Но потом я вспоминаю, что одной маленькой принцессе может понадобиться моя помощь. Анабель нервно одернула платье, решив приступить сразу к делу. — Расскажи еще что-нибудь?.. Корделия хмыкнула. — Твоя мать спала с министром. — Господи. Прекрати, — это была уже та самая точка, на которой было неясно, стоит плакать или смеяться. Анабель перегнулась через перила, почувствовав в горле очередной комок. При мысли о том, что ее стошнит на ни в чем не повинных прохожих, приступ отступил. — Зачем спрашивать, если не хочешь знать ответ? — Корделия улыбнулась. — Так проще. — Не тебе. — Ты поэтому нас ненавидишь? Потому что мы лжем? — Анабель посмотрела на девушку. Корделия раздумывала. — Все лгут, — философски заключила она. — И я вовсе не ненавижу вас. Я презираю. Лгут действительно все, а вы притворяетесь. Причем не просто перед камерами, плевать на них. Вы притворяетесь перед самими собой. Скрываете за дорогой одеждой шрамы. Страшные мысли одурманиваете амфетаминами. Это притворство, которому вас учат с рождения. Анабель подумала, что притворство — не так плохо. По крайней мере, они были у всех на хорошем счету. Ведь легенды не стареют. Корделия распустила свои невозможно-рыжие волосы, и те рассыпались по ее плечам огоньками пламени. Взгляд Анабель против воли приковался к ним. Волосы-змеи. Проклятие. Корделия вдруг показалась ей похожей на валькирию из скандинавских мифов. А эти волосы… Их так и хотелось потрогать. Что Анабель и сделала, подавшись вперед и неуклюже завалившись на девушку. Корделия была теплой. И от нее пахло шоколадом. — Что ты делаешь? — смеясь, спросила Корделия, когда Анабель, сама не зная зачем, уткнулась ей в шею и провела по ней носом, вдыхая запах шоколада. — Хочу тебя съесть, — честно ответила она. — Подавишься, — ласково заметили со стороны. Анабель, услышав чужой голос, нехотя отстранилась. — Барбара, — медленно произнесла Корделия. — Что ты тут делаешь? Анабель разлепила веки. Свет резанул глаза, но зато она разглядела подругу Корделии, ту самую, с фотографий в газете. А потом она увидела, как та приблизилась к Корделии и, заключив ее лицо в ладони, вовлекла в тягучий поцелуй. Анабель же оставалось только смотреть. Она не знала, какие тут правила. Это было странное зрелище — видеть, как две девушки жарко целуются. У Барбары были короткие темные волосы и маленькая татуировка лотоса на руке, запутавшейся в рыжих кудрях. Барбара отстранилась пару мгновений спустя. Посмотрела прямо в глаза Анабель, которая не знала, куда себя деть. — Развлекайтесь, — бросила она ей, и в темных глазах мелькнула насмешка. И ушла. — Что же, — в голосе Корделии слышались нотки смеха. — Кажется, кто-то хотел меня съесть. Анабель подняла глаза. Она чувствовала себя очень маленькой и неразумной. А живые серые глаза смотрели изучающе. Это имело значение. — Я сыта, — уверила она и почувствовала, как чужая рука перехватила ее за талию. Корделия оказалась совсем близко. Анабель позволила опустить себя на одну из стоящих на балконе кушеток, не до конца понимая, что происходит. Как будто из нее лепили скульптуру и месили глину, придавая желаемую форму. Корделия грациозно опустилась перед ней, положив руки на скрытые платьем колени. Анабель смутилась и вскинула подбородок. — Тут небо не голубое, — капризно заметила она и почувствовала, как ее губы лизнул чужой язык. Замерла. Корделия теперь была еще ближе. При желании Анабель могла бы потереться кончиком носа о ее нос. Мысль об этом показалась невероятно забавной. — Быстро тебя проняло, — заметила Корделия, прикасаясь кончиками пальцев к ее щеке. От этого прикосновения какое-то незнакомое, но давно сидящее в Анабель существо заурчало. — Я бы даже сказала, — она опрокинула Анабель на спину, предоставляя неограниченный доступ к не-голубому небу, но тут же перекрывая его собой, нависая сверху, — вставило. Правда оказалась наркотиком, верно? Кудри рассыпались по обеим сторонам от их голов, перекрывая окружающий мир стеной. Анабель вздохнула. Корделия была права, но ей хотелось увидеть небо. О последнем своем желании она, наверное, заявила вслух, потому что Корделия вдруг рассмеялась. — Я не могу обещать тебе небо, принцесса. Только звезды. — Звезды красивые, — отстраненно заметила Анабель. — Ох, заткнись. Корделия была невозможно рыжая и кудрявая, от ее кожи пахло шоколадом, а от губ — вишней. Анабель хотелось попробовать вишню. Поэтому она приподнялась на локтях и лизнула чужие губы. Абсолютно на-пле-вав на то, что минутой ранее они касались чужого рта. Голая загорелая нога, прикрытая лишь тканью шорт, протиснулась между ее ног, а затем Корделия чуть сползла вниз и украдкой поцеловала укромную выемку между ключиц. Анабель выгнулась. Сидящее внутри существо торжествующе зарычало. — Подумать только. Даже лучшие из нас становятся податливыми, когда с них осыпается маскарадный лоск… — прошептала Корделия, но Анабель так и не уловила сути предложения. Ей вдруг стало очень хорошо, и она прикрыла глаза, пока влажные губы продолжили свое путешествие по ее голой коже. Шея, скула, веко… Корделия на секунду замерла, но Анабель покорно ждала, не произнося ни слова. А потом в ее рот впечатались чужие губы. Анабель всхлипнула. Кто бы мог подумать, что целоваться с девушкой будет так… Сладкий язык скользнул по губам, прося разрешения, и Анабель впустила его, параллельно с этим обхватывая чужое соблазнительное бедро рукой, прижимая к себе. … правильно. Почему она раньше не пробовала? Корделия аккуратно приподняла ее подбородок и поцеловала вновь. И Анабель отозвалась. Выгибаясь. Распадаясь на атомы. Или как их там?.. Корделия прикусила ее нижнюю губу и слегка потянула ее, скользя пальцами по внутренней стороне бедра и задирая ядры белого шелка, чтобы коснуться обнаженной кожи. От этого простого прикосновения Анабель прошибло разрядом удовольствия, и она чуть не укусила Корделию в ответ. Та рассмеялась и мазнула пухлыми губами по ее щеке. — Что бы сказала миссис Бакстер Димли, увидев тебя вот такой? Анабель качнула головой, отгоняя навязчивую, как муха, мысль. Протянула руку и сделала то, что давно хотела — пропустила живые искрящиеся пряди сквозь пальцы. Обняла тонкую шею с парой милых родинок. Корделия целовалась умело и по-взрослому. Она была как большой десерт после продолжительной диеты — нежная, мягкая и ласковая. Их языки сплетались, как две непокорные стихии, и это было сладко и потрясающе. Анабель дурела от захлестывающих эмоций и притягивала девушку все ближе, бесстыдно лапая за талию и очерчивая линию позвоночника. В какой-то момент Корделия приподнялась и удобно разместила свои бедра на бедрах Анабель, и в низ живота ударило непонятное тепло. Анабель улыбнулась в поцелуй. Думать совершенно не хотелось. Хотелось вечность лежать на этом балконе и целоваться с Корделией. Анабель не преминула заявить об этом желании, и Корделия хмыкнула ей в губы. Отстранилась. Они обе тяжело дышали. — Оставайся, если хочешь. Места хватит. — Вот уж нет, — Анабель поиграла с браслетом на чужом загорелом запястье. — Я не хочу мешать, когда ты работаешь или… Корделия вдруг посмотрела на нее как-то странно. А потом запрокинула голову и рассмеялась. Вновь наклонилась к ней и убрала со лба мешающие волосы. — Мое милое летнее дитя. Я не работаю, — поцеловала в укромное местечко за ухом. — Мне бы не хотелось тратить жизнь попусту, а тебе? — Нет, — отстраненно прошептала Анабель. Губы Корделии продолжили вырисовывать невиданных зверей на ее коже, и она лежала и тихо наслаждалась. День наливался, как спелое яблоко, и становилось жарко. А через некоторое время Анабель выдохнула и отстранилась, садясь на кушетке и смотря Корделию странным взглядом. — Подожди. Как это ты не работаешь? А как же тогда… ну… — она окинула взглядом балкон. Корделия привычным жестом перекинула волосы на левое плечо, и на правом вновь мелькнул росчерк крыльев. Анабель пригляделась. Колибри. — У родителей много денег. Я думала, это понятно. Возможно. Возможно, впрямь понятно. Но Анабель ничего не понимала. Она мягко ссадила девушку со своих бедер и встала. — Ты же не хочешь сказать, что живешь за счет родителей? Усмешка. — Именно это я и говорю. Анабель задохнулась. — А как тогда ты вообще… Как ты можешь тогда говорить такое? — пожар разгорался с небывалой быстротой. — Критиковать нас и считать, что ты лучше? Боже! — она отвернулась и вцепилась в балконные прутья. По небу плыли облака, но было душно, как в печке. Анабель обернулась. Корделия все еще сидела и заинтересованно смотрела на нее. Это холодное спокойствие окончательно сломало пополам. — Поверить не могу, — Анабель покачала головой. Внутри нее дрались тигры и львы, царапая внутренности когтями. — Ты ходишь в клубы и целуешься с незнакомцами на камеру, показывая, что ты не такая, как мы. Ты презираешь нас — и я могу это понять. Но чего я совсем, прости уж, не понимаю, так это твоей реакции. Ты не идешь работать. Не отказываешься от семьи. Ты просто используешь их банковский счет, чтобы жить в свое удовольствие, нисколько не заботясь о том, как твой марш протеста влияет на семью. Ты изо всех сил стараешься казать взрослой, но знаешь, что я сейчас увидела? Маленькую плачущую девочку, которую просто бесит, когда на нее не обращают внимание! Все вновь забурлило. По коже медленно стекала лава осознания — правды нет. Вообще. Корделия успешно разделила жизнь Анабель на две части: до и после себя. И Анабель от всей души надеялась, что поспособствует этому «после». А Корделия все так и сидела, склонив голову набок и подложив под себя ногу. Ее губы были припухшие от поцелуев, и она действительно выглядела, как произведение искусства, вот только Анабель это больше не цепляло. Корделия заставила ее открыть глаза и увидеть правду, поверить ей, а затем все сама же и растоптала. А больше лжи Анабель презирала только лицемерие, которое так и хлестало из серых глаз. Она могла быть дьявольски красива и притягательна, в ней правда это было, но уродливый взгляд портил абсолютно все. Анабель попятилась, но наткнулась лишь на балконную решетку. — Я думаю, мне лучше уйти, — сказала она, стараясь звучать уверенно, и, не получив ответа, вновь сбежала. Корделия проводила ее задумчивым взглядом, после чего хмыкнула и достала из заднего кармана шорт пачку сигарет.

***

«Свадьбу мисс Анабель Бакстер Димли и сэра Найджела Саммерса мы признаем эталоном изящества и безупречного вкуса… Похоже, голубки ввели новую свадебную традицию — магазины погибают под количеством заказов на белые пионы!..» «Эрик Солсбери был выпущен под пятизначный залог, и стоит отметить, что тюрьма нисколько его не потрепала!..» «Осторожно, горячо! Внимательно следите за своими словами, дамы, отшивая назойливого кавалера! Фраза «я люблю тебя как брата» приобретает в наши дни совершенно иной оттенок! Близнецы Джонс, от вас мы этого не ожидали — но спасибо, что развеяли осеннюю скуку. Не знаю, как наши читательницы, а я пойду сделаю себе горячего шоколада и полистаю их совместные фотографии в светской хронике — зная об их затейливых отношениях, это станет куда интереснее! А вы тоже любите подмечать пикантные детали?» «Корделия Уинтроп-Скотт и Барбара Гонсалес с треском и блеском порвали свои отношения! Спустя три месяца после каминг-аута девушки заявили, что «взяли перерыв». В данный момент Барбара находится на родных берегах, а Корделия была замечена вчера на яхте в компании самой Кары Делевинь. Нас ждет новая пара? По традиции предлагаем вам сыграть в пятничную угадайку — на ключице мисс Скотт также была замечена свежая надпись. Так что же скрывается за загадочным Cotton Candy? Присылайте свои ответы нам на почту…»
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.