The Lovers' Litany

– Ты проклятый шулер, Холлидей! – загорелый до грязного коричневого оттенка мужчина с растопыренной бородой швырнул свои две пары семерок на стол. – Тринадцать раз подряд! Такого не бывает, чертов чахоточник, так не может везти! – Как грубо. Мог бы хотя бы попытаться проиграть достойно, – белые, обыкновенно всегда нервные, но сегодня отчего-то нарочито медлительные пальцы Джона сгребали выигрыш со стола, образуя из разбросанной по зеленому сукну кучки купюр аккуратно сложенные стопки. – Возможно, покер просто не твоя игра. – Ты жульничал! Клянусь, ты меня облопошил, как мальчишку! – ковбой выбросил на пол сжатые в руке фишки. – За это тебе придется ответить! – Скажи когда, – Док встал, задиристо поддавшись вперед. – Да он пьяный в стельку, твою мать, Айк! – Уайатт, заметивший назревающую потасовку, поднялся из-за соседнего стола и подошел к игрокам. - Как он мог тебя обдурить? Ты посмотри на него. Или ты настолько тугой, что не увидел бы элементарной подтасовки? – In vino veritas, frater, – Джон с улыбкой стал укладывать выигрыш в сумку, ожидавшую своего часа, вися на подлокотнике кресла. – Мне так лучше играется. – Конечно, ты будешь выгораживать своего дружка-ублюдка! – Айк пальцем указал на Дока. – Если хочешь знать, шериф, пока вы не заявились в этом городе, все шло просто замечательно! – Заткнись сейчас же, или... – Или что? Арестуете? Чего вы, уроды, вообще сюда приперлись? Сеять ваши поганые порядок и законность? А этого притащили с собой, чтоб еще и заразу разносил?! Джон, несмотря на слабость, почти не думая, схватил ближайший к нему стакан с бурбоном и с размаху ударил им в лицо уже бывшего партнера по игре. Эрп не успел опомниться, как перед ним на полу, присыпанный осколками от склянки, оказался секунду назад вышедший из себя ковбой. С лежащего в ногах Айка, Уайатт поднял глаза на Дока. – Что? – как будто ничего не случилось, Холлидей с непроницаемым выражением лица посмотрел на приятеля. – Он сам напросился. Да еще сквернословил почем зря. А где-то здесь, между прочим, находятся наши спутницы. Шериф пожал плечами и усмехнулся, снова бросив взгляд на быстро присмиревшего буяна, которого за руки и за ноги уже тащили прочь из «Ориентала». – Ловко ты его. Джон ничего не ответил. На его щеках играл болезненный румянец, а в грудь то и дело, казалось, что разом вонзались сотни игл. Все внутри начинало сдавливать, и попытки вздохнуть закончились приступом дикого кашля. С каждым сокращением диафрагмы горло раздирала резкая боль. Он слабо осел обратно на кресло, судорожно ища в кармане платок, а отыскав, тут же прикрыл им рот, языком чувствуя вязкую жидкость с металлическим привкусом. В белоснежной ткани, на краешке которой аккуратными швами старательных рук выведены его инициалы – JDH – Джон «Док» Холлидей, расплылось багровое пятно. – Эй-эй, Док, ты в порядке? – Уайатт подошел ближе, обеспокоено заглядывая в лицо другу. – Воды? Может, воды? В ответ на что дантист только помотал головой. Кашель медленно отпускал, но продолжал отдаваться болью в тех сорока процентах легких, что, по словам доктора, еще не уничтожил туберкулез. – Слушай, тебе не пора прилечь? Ты несколько часов играл. Отдохни. – Не беспокойся, Эрп, – на плечи Джона легли почти невесомые худые пальцы, вдетые в короткие кружевные перчатки, закрывающие лишь кисти. От этого глубокого грудного голоса Док на мгновение забывал режущее чувство под ребрами. – Я о нем позабочусь. Холлидей сжал ее ладонь в своей и откинул голову на спинку кресла, чтобы посмотреть на красивое, будто фарфоровое лицо креолки, с которой уже не первый месяц путешествовал по штатам в поисках сухого, пустынного климата. – Я же говорил. Вот и моя. – Идем, Джонни. Правда, уже очень поздно, – сказала она, забирая сумку. – Идем, – он без протестов поднялся со своего места, украдкой придерживаясь за край стола. – До завтра, Уайатт. – До завтра, парень. Кэтрин взяла Дока под руку, чтобы предостеречь от очередного падения. Достаточно один раз увидеть, как дорогой человек оказывается на волосок от смерти, чтобы усвоить простой урок: как бы он не был против, как бы не скандалил – делай то, что пойдет ему на пользу, оберегай, не глядя на его возражения и недовольство. Холлидей был не из тех, что признаются в плохом самочувствии, он был скорее из тех, что, теряя сознание, говорят, что с ними все отлично, а это так, маленькие временные трудности. Впервые увидев его за картами, она была поражена его поистине шахматистским умением просчитывать мысли противника на много ходов вперед. Он был своего рода редкостью, диковиной на Диком Западе – необычайно обаятельный южанин, говоривший на пяти языках, увлекавшийся математикой, философией, обладатель классического образования, да еще и первоклассный картежник и виджиланте. Стрелок, быстрее которого вряд ли нашелся бы хоть один ганфайтер на всех спорных территориях Соединенных Штатов. Человек с надтреснутой душой поэта и параноидальным сознанием шизофреника. Он красиво ухаживал, делал комплименты, на которые местные мужчины просто не были способны, а она перестала сопротивляться, когда поняла, что если он попросит, она с удовольствием пойдет грабить правительственные дилижансы. Но он не просил. Единственное, чем она могла помочь, так это с револьвером в руках подстраховывать его от бесчестных противников по игре, нежелавших уплачивать карточный долг. Дойдя до уютной комнаты на втором этаже салуна, Кэт завела его в спальню и отпустила локоть, за который придерживала, только у самой кровати. Он присел на край постели, и машинальным жестом достал из портсигара, лежащего на тумбочке, белесую, почти как его кожа, сигарету. Выцветшими, когда-то ярко-синими глазами с припухшими веками он искал вблизи себя источники огня, попутно похлопывая по карманам, в поисках спичек. – Нет, сэр. – она ловко забрала у него сигарету и, зажав ее между зубов, отошла в другой конец комнаты, чтобы прикурить от свечи, стоящей на подоконнике. – Тебе уже хватит. Я видела, как ты только за вечер не меньше дюжины выкурил. Да еще и потасовку затеять умудрился. – И что с того? – Как что? – Кэт передернула острыми плечами, которые обнажало атласное бордовое платье, украшенное черной гипюровой вставкой на лифе. – Доктор сказал, что тебе запрещено курить, а тем более, пить. – Он мне и женщин запретил, помнится. Только вот это табу, насколько мне известно, ты чуть ли не каждую ночь нарушаешь. И сейчас пытаешься, – от того, как соблазнительно из ее розового полуразомкнутого рта сочился дым, он облизнул собственные губы – бледные, сухие, больше напоминавшие губы иссыхающегося в жаре прерий мертвеца. – Во-первых, я даже не думала об этом. Во-вторых, если с первыми двумя твоими страстями я могу хотя бы пытаться бороться: ломать сигареты и выбрасывать их в камин, выливать в землю все спиртное, которое неясно откуда берется, то женщин я при всем желании не смогла бы тебя лишить. В Тумстоуне борделей и салунов больше, чем во всей Аризоне, и в любом из них, ты бы обязательно нашел то, что ищешь. Поэтому лучше уж я доверю удовлетворение твоего непреодолимого порока себе, чем какой-то местной потаскухе. – Одна из самых гениальных логических цепочек, что я слышал. Надо будет записать. – Без колкостей, пожалуйста, – потушив недокуренную сигарету о дверной косяк, Кэт оставила окурок на железном подсвечнике, выполнявшем роль пепельницы. – Оставь желчь для покера, там ей самое место. – Это не желчь, а всего-навсего милые остроты. Иди сюда, – Холлидей жестом подозвал ее ближе и усадил на свое колено, обхватив рукой за талию. Кэт казалась невесомой. В сумраке комнаты когда на ее бархатной коже от движения огня на свечах, танцевали тени, выступающие ключицы казались еще тоньше, ресницы – длиннее, запястья – нежнее. – Бог мой, ты точно хочешь моей смерти. – Почему? – не понимая о чем он, девушка уставилась на мужчину вопросительным взглядом. – Я слишком тяжелая? – Ты без корсета, – виджиланте приблизился к ее лицу, пристально вглядываясь то в мелкие черты, то останавливая взгляд на пахнущих табаком чувственных губах. – Думаешь, хождение в таком виде оставит меня равнодушным? Джон потянулся к ее лицу, но Кэт тут же поддалась назад, не давая себя коснуться. – Нет, Док. Умоляю тебя, дай своему организму отдохнуть. Хотя бы одну ночь. Но Джон будто пропустил ее слова мимо ушей и, дернув на себя, резко поцеловал, нагло положив ладонь на шею и чуть сжав. – Пожалуйста, – застонала Кэт, мягко отталкивая его от себя. – У тебя жар! Я сейчас все брошу и уйду ночевать в жене Эрпа. – Лучшее, что ты сейчас можешь сделать для меня... – Лучшее, что я могу сделать, - раздраженно перебила она, вставая. – так это попытаться не дать тебе умереть в ближайшее время, потому что сам ты постоянно влипаешь в какое-то дерьмо то со своим дружком, то еще с кем, не понимая, какую боль твои чертовы мужские понятия о чести и непомерная гордыня могут приносить кому-то. Док прищурился, словно физически стараясь нащупать подвох в ее словах и жестах. Но все было настолько прямо, что пробивало навылет. – Я ухожу к Элли, – она выпрямилась точно струна, поправила чуть съехавшее с предплечий платье и направилась к выходу из комнаты. – Постарайся уснуть, если тебе не плевать на тех, кто рядом. – Постой, – оперевшись на изголовье, Док поднялся и в два больших шага достиг цели - схватил Кэт за руку и повернул к себе. – Останься, я лягу спать. Но только к том случае, если ты ляжешь рядом. – В чем состоит твой грязный план? – насупив темные брови, девушка остановилась, но руки не вырвала. – Ты останешься, если любишь меня. Кэтрин снисходительно покачала головой на его ребячества. – Ложись, – выдохнула она и повернула в сторону ширмы, за которой принялась менять платье на ночное белье, а Док тем временем в хаотичном порядке устало сбрасывал сапоги, жилет и прочую верхнюю одежду. Пока он устраивался под одеялом, Кэт успела вынырнуть из-за ширмы, вытаскивая оставшиеся шпильки из вьющихся каштановых волос, и потушить свечи. – Доволен? – девушка забралась на кровать, кладя голову на большую перьевую подушку. – Более чем. Кэт не знала, как ее угораздило связаться с одной из самых страшных легенд Дикого Запада - скромным дантистом, который не боится ни смерти, ни расплаты за свои грехи. Она нежно убрала с его лба завившиеся пряди волос и переплела свои пальцы с его. – Как будто сорок лет женаты, – тяжело дыша, улыбнулся Док, а она, поцеловав его в плечо, заботливо поправила одеяло. Ей было нечего ответить. Кэт не представляла жизни после него, не знала, что будет дальше, будто вместе с ним уйдет весь мир. – Странно любить приговоренного? – Я не хочу об этом, Джон. Просто позволь себе побыть счастливым. Со мной. Хотя бы на одну ночь сделай вид, что нет твоей болезни и Ринго, что в мире нет никого и ничего, кроме нас. Он поджал губы, вслушиваясь в каждую ноту ее голоса, пропитанную мягкой сладостью, с какой может говорить только по уши влюбленная женщина. Спальню накрыло полотно умиротворенной тишины. У Дока в голове как шарманка, снова и снова, проигрывались строчки одного англичанина, томик которого ему подсунули в поезде с востока. Глядя в потолок, он зашептал: – Eyes of grey - a sodden quay, Driving rain and falling tears, As the steamer wears to sea In a parting storm of cheers. Sing, for Faith and Hope are high None so true as you and I Sing the Lovers' Litany...       Кэт приподнялась на локтях, заворожено слушая, как он читает одно из любимых ее произведений. Последнюю строчку, она считала, что обязана произнести с ним в унисон, чтобы запечатать их единство, то мимолетное ощущение обволакивающего покоя, возносящее в заоблачные вершины. – Love like ours can never die...