Исполняя долг

— Я молодой король, но я король. — Так будьте им, — д’Артаньян с трудом сдержал раздражение, вежливо поклонившись. С каждым днем то, во что превращался юнец, обнадеживало все меньше. Если год назад Его Величество был просто безалаберным повесой, склоняющим незамужних девиц к греху и тратящим баснословные богатства на пиры, то сейчас мужчина внезапно осознал, что мальчишка порядком поднабрался яду. Открытие командиру стражи не нравилось. По правде, теперь мало что ему нравилось. Недовольство горожан, голодающих на задворках вечного праздника во дворце, обещало стать проблемой, решать которую правитель будто бы и вовсе не собирался. До поры до времени это можно было списывать на юношеский ветер в голове — но что, если ощущение не врет и вседозволенность окончательно превратила беззлобного балагура в опасного змееныша? — Не забывайтесь, — неожиданно резко потребовал Луи, словно нарочно вторя мыслям д’Артаньяна попытками показать прорезавшиеся зубки. — Не вам давать мне советы, не вам учить меня жизни. Исполняйте свой долг и не суйтесь туда, куда он вас не ведет. Я король и сам решу, как мне жить. Заговори таким тоном кто-то из младших офицеров, капитан мушкетеров не постеснялся бы погрешить против дворянской чести и наградил бы строптивца хорошей затрещиной, но, увы, перед ним был целый король. Юный, наглый и обожающий свою персону. Почему-то стало вдруг страшно — не за себя, за мальчишку, возомнившему себя бессмертным. Д’Артаньян не сомневался, что сможет быть рядом, если нужно будет уберечь дурня от шпаги или пули — но что делать с иезуитским ядом или, еще вероятнее, кинжалом сначала обесчещенной, а затем отвергнутой, девицы? Пришедшее в голову решение было глупым, самоубийственным и чудовищным, но единственным возможным. Потому, вернувшись в кабинет твердым шагом, мушкетер со всей доступной вежливостью произнес: — Я прошу прощения, если в моих словах вы усмотрели оскорбление. Однако мне видится, что долг требует продолжить этот разговор в более уединенном месте, если вам угодно подняться в спальню. У меня есть основания считать это важным условием сохранения вашей безопасности, потому я вынужден настаивать. Король то ли понял что-то по-своему, то ли не понял ничего, но что-то почувствовал. Во всяком случае, непривычно тяжелый взгляд командира стражи в кои-то веки сделал свое дело и Величество соизволило проследовать наверх. — Так что вы хотели обсудить? — удивительно, но чем дальше Луи убирался от подданных, тем больше напоминал себя самого в том возрасте, когда еще смущался, попадаясь на чем-то предосудительном. — Я хотел обсудить Ваше отношение к безопасности, — д’Артаньян сделал глубокий вдох, понимая, что переступает черту и, вполне вероятно, к вечеру лишится головы. Но не сделать ничего ему не позволял долг. — Ваше Величество. Я всего лишь ваш покорный слуга, но я не могу больше смотреть, как вы сами загоняете себя в ловушку. Будь вы моим сыном, я сделал бы это давным-давно, но лучше поздно, чем никогда. — О чем вы… — начал Луи и осекся, расширив глаза, когда мушкетер невозмутимо расстегнул ремень и, сложив его вдвое, красноречиво похлопал себя по ладони. Мгновение юный король с оторопью смотрел, будто надеясь, что мужчина шутит, а затем, как-то совсем не по-королевски зашипев, отскочил назад, обвинительно тыча в командира стражи пальцем. — Подлец! Вас повесят за одну только мысль о том, чтобы поднять на короля руку! — Значит, терять мне нечего, — со всем возможным хладнокровием заключил д’Артаньян, неумолимо приближаясь к перепуганному королю. — Даже если меня повесят, этот урок вы не забудете. Луи ругался и брыкался, однако что хрупкий изнеженный юноша мог сделать против закаленного боями воина? В считанные секунды трепыхающееся Величество было перехвачено поперек туловища и перекинуто через колено поставленной на пуф ноги. Что странно, звать стражу он не пытался, а все возмущения, пусть и сдобренные отборной — откуда только нахватался?! — бранью, звучали слишком тихо, чтобы привлечь кого-то из-за дверей. — Итак, для начала поговорим о вашей манере распределения средств из казны, — все так же ровно объявил командир стражи, без всякого почтения оголяя белоснежные ягодицы короля. ... К концу разговора Луи уже не брыкался, лишь то и дело тихо подвывал и вскидывался после каждого шлепка, а ругательства сменились обиженными всхлипами и просьбами прекратить. Надо же, каких-то несколько минут — а король уже научился просить, хотя всю предыдущую жизнь исключительно приказывал. Впрочем, д’Артаньян резонно предполагал, что проблематично приказывать, когда не знавшие ремня полушария разогреты до пунцового цвета. Конечно, сильно бить мушкетер не пытался — с незнавшего порки юноши, по правде, и ладони бы хватило за глаза, но такое внушение было бы недостаточно пугающим. Это, впрочем, не отменяло вероятности того, что вечером, сев на трон, Луи очень пожалеет, что настаивал на пышной и долгой церемонии. Потому что ерзающий король несолиден, а не ерзать будет ой как сложно. Завершив экзекуцию, мушкетер аккуратно поправил на короле одежду, и, спустив его на твердую землю, опустился на одно колено. — Теперь можете меня повесить, — он не шутил и не ерничал, он и правда не стал бы сопротивляться, однако король лишь как-то особо обиженно всхлипнул и махнул рукой, приказывая подняться. — Дайте слово, что никто и никогда не узнает об этом, — на лицо вернулась привычная надменность, но в заплаканных глазках плескался страх. — Если кто-то узнает, что вы подняли на меня руку и не поплатились за это… — Я не глупец и не предатель, чтобы позволить такому выйти за пределы этой комнаты, — д’Артаньян позволил себе мягкую улыбку и впервые в жизни сделал то, о чем давным-давно мечтал: сократив дистанцию, притянул короля, приобнимая и гладя по голове. — Я жизнь отдам за вас, вы же знаете. Для меня нет ничего дороже вашего счастья и безопасности. Никому не дам вас погубить, даже вам. — Я знаю, — очень тихо отозвался король, на миг утыкаясь в плечо командира стражи и тут же отстраняясь. — Я запомню ваш урок и когда-нибудь буду за него благодарен. Но сделаете так еще раз — и я вас повешу. — Да, Ваше Величество, — вновь поклонился мушкетер, моля небеса, чтобы все это было не зря. Наконец ему предоставился шанс служить королю, который этого стоит. Оставалось всего ничего: этого короля воспитать.