Иные недостатки, если ими умело пользоваться, сверкают ярче любых достоинств. Франсуа де Ларошфуко.
— Может, отстричь их к чертям? — Сириль запустил руки в волосы и глянул сверху вниз на девушку, сиротливо прижавшуюся к его боку. — Нелепо, наверно, выгляжу, будто леший какой. Он представил себя в лесу, сидящим на ветке дерева и пугающим прохожих, и рассмеялся. Да, это бы подошло ему. Лес бы навсегда, наверно, стал безлюдным и диким, подвластным только ему да зверям. Он бы установил там демократию, и ни один человек из цивилизованной Европы не осмелился бы сунуться в это царство разврата, свободы, вина и плотских утех. Девушка молчала. И глядела как-то стыдливо. Будто и не она вовсе пару минут назад стонала под ним, цепляясь за плечи, срывая голос, впутывая пальцы в эти самые треклятые ломкие неухоженные волосы. Неужели только теперь вспомнила, что перед ней дворянин, пусть и выглядел, как какой-то уличный мальчишка, когда бежал за ней по саду в одной рубашке и кюлотах, больше напоминающих смешные пиратские шаровары? Впрочем, знала ли она, кто такие пираты? Размышляя об этом, Сириль вдруг посерьёзнел, погладил ее по голове и спросил: — Неужели ты заглотила собственный язык? — Нет, месье, — она покраснела, и юноша вдруг пожалел, что не запомнил ее имени — уж больно хотелось смутить и без того растерянное создание каким-нибудь нелепым высокопарным обращением. — Тогда что же? Боишься признать, что я действительно выгляжу, как косматое чудовище? — Нет, месье. — Что же это значит? — это уже начинало решительно забавлять. Сириль сел, притянул одну ногу к груди и склонил голову к плечу, все еще теребя волосы пальцами. — Ты будешь против, если я вдруг побреюсь на лысо, как какой-нибудь аббат? — Нет, месье. — Да что же это такое! — юноша с силой ударил кулаком по кровати, так что девушка отшатнулась, прижимая кончики пальцев к пухлым губам. — Куда пропал твой чудный голос и весь словарный запас? Что я сделал, что ты боишься меня, как огня? Я ведь все тот же человек, ласкам которого ты так охотно верила не более часа назад! Или, может, в постели я оказался так ужасен? Несчастная готова была повторить знакомую фразу, но вовремя остановилась, дрожа. Она хотела заменить слова лаской и нежностью и вытянула руку, собираясь вновь игриво коснуться болезненно-белой кожи, но напрасно. Сириль оттолкнул ее и встал с кровати. Спутанные волосы упали на чуть сгорбленную спину, рассеченную следами старых ран.Юноша не потрудился найти одежду или хотя бы накинуть простыню — просто прошел к зеркалу и осторожно отвел несколько прядей с лица, касаясь собственного подбородка в каком-то почти интимном жесте. — Некрасив, — решительно заявил он и цокнул языком от недовольства. — Что вы, месье… Вы очень красивый! — возразила девушка, но Сириль на нее даже не посмотрел. Она слишком скоро утратила в его глазах всякий интерес. Скучная и трусливая. Такой ее запомнит молодой любовник. — Некрасив, — Сириль повторил это снова и провел ладонью по чуть выступающему животу и узкой полоске мягких волос, начинающейся у пупка. — Не удивительно, что от моего общества так скоро устают. Самую сладкую речь надо всегда подкреплять приятной картинкой. Он рассмеялся и повернулся к отражению спиной, испытывая только острое отвращение, тянущее и скручивающее желудок, как протухший кусок мяса. Взгляд беспокойных глаз снова скользнул по юной особе, сиротливо сидевшей на огромной кровати. Она прижимала одеяло к груди, виновато смотрела из-под полуопущенных ресниц и, кажется, почти собиралась плакать. — Мне вовсе не наскучило ваше общество, месье. И…вы красивый! — пробормотала несчастная, словно оправдываясь. Но слова ее звучали так нелепо, что Сириль едва не рассмеялся вновь. Ему вдруг вмиг стало совсем неважно, что подумают другие почтенные люди двора, когда он выгонит полуголую служанку из своих покоев, а она, глотая слезы обиды, будет умолять вернуть забытое фамильное колечко. В фантазиях эта сцена была почти лиричной. В реальности будет, конечно, не так. Как минимум потому, что вряд ли в столь поздний час у этой сцены найдутся свидетели. — Лесть — хорошее оружие, — Сириль коснулся пальцами подбородка девушки, привлекая ее к себе для легкого, даже невинного поцелуя. — Но она не должна быть столь откровенной и неправдоподобной. Иначе это лишь раздражает. Смущенная и растерянная, она ответила на это почти целомудренное касание губ, потом обвила шею юноши тонкими руками и прижалась к нему всем телом, готовая снова окунуться в бездну сладострастия.***
После бессонной ночи, сплетавший плотские утехи с чревоугодием и самыми пошлыми разговорами, Сириль чувствовал себя разбито. Он едва нашел в себе силы показаться в салоне и тут же сбежал в сад, чтобы отдохнуть в тени деревьев и, может быть, даже поспать. Ветер приятно остужал голову, трепал и без того неряшливо лежащие волосы. Пытаясь пригладить их, чтобы хотя бы не мешались перед глазами, юноша вспомнил о разговоре с той девушкой и усмехнулся. Он пытался представить себя с этой забавной стрижкой по плечи, как у камердинера Его Величества, но даже в мыслях это выглядело нелепо. Нелепость. Да, пожалуй, так и стоило описывать Сириля каждый раз. Он сам себе был зачастую противен. А иногда казался почти красив. И это тоже было, черт возьми, так нелепо. Юноша сошел с дорожки, осторожно ступая по зеленой траве. Радовало лишь то, что в этом отдаленном участке сада, вряд ли кто заметит всякие следы его пребывания. Он сел в тени дерева, закрыл глаза и откинул голову, обнажая тонкую шею с острым выступом адамова яблока и хрупкими косточками. Здесь в тишине наконец-то проходила головная боль, и все напряжение последних дней таяло, растворяясь в свежем воздухе. Ему этого вообще-то очень сильно не хватало. Мысли переставали выводить из себя своими надрывными воплями, и становилось так спокойно-спокойно… Сириль был почти счастлив. — Вот ты где! Я повсюду тебя искал! Он в ужасе распахнул глаза и почти вскочил, напуганный тем, что его застали врасплох в такой неприглядной позе, но…почти тут же слабо улыбнулся и, кажется, с еще большей беспечностью откинулся назад, упираясь в ствол лопатками. — А зачем я тебе понадобился? — пробормотал юноша. Грегуар — пример стати и совершенства — пожал плечами, оглянулся и тоже сошел с тропинки, приближаясь к другу. У него была легкая стремительная походка, чуть озорной взгляд (даром, что лицо серьезное, как у какого-то архангела) и растрепанные ветром волосы, и Сириль пропадал. Он не готов был видеть это сейчас, когда вечное недовольством малейшими деталями души и тела вновь накрывало его с головой. — Ты так быстро убежал из салона, что я подумал, что что-то случилось, — пояснил Грегуар и опустился рядом, безбожно пачкая в траве и земле светло-бежевые кюлоты. Сириль искоса посмотрел на него и снова закрыл глаза, качая головой. — Просто…мне нужно было прогуляться. Я неважно себя чувствую. Ничего страшного. — Все в порядке? Нет. Все очень не в порядке, но это совсем не то, чем Сириль готов был делиться. Он прижал ноги к груди и снова посмотрел на друга, чуть изогнув бровь. — Да. Разве я дал повод не доверять моим словам? — Прости, — Грегуар небрежно отмахнулся. Сириль фыркнул. На самом деле, он, конечно, врал. И это было, конечно, более чем понятно по его усталому лицу, смятому неаккуратному шейному платку и растрепанным волосам. Они так и торчали во все стороны, и их почти невольно хотелось пригладить. Грегуар не сдержался. Сириль удивленно воззрился на ладонь, которая хозяйничала в его волосах, а потом неловко улыбнулся, пытаясь скрыть смущение и абсолютно обескураживающее непонимание. Ему было странно. Но так же до странности тепло, и отчаянно хотелось к этой теплой руке прижаться щекой. Эту мысль пришлось решительно отогнать. — Ты знаешь, — пробормотал Сириль, пытаясь не смотреть на сосредоточенное лицо Грегуара и проклиная нежные мурлычущие нотки голоса, — мне вчера вдруг пришла идея состричь все к черту. Представляешь, как забавно я буду смотреться? Он негромко рассмеялся, но осекся — взгляд друга оказался уж больно пронизывающим. — Зачем? — только и произнес Грегуар. И отдернул руку, будто ошпарился или угодил кончиком пальца во что-то неприятное и непременно склизкое. Сириль невольно потер затылок, но ничего там не обнаружил. — Не знаю, — отозвался юноша, пожимая плечами. — Хуже это точно не сделает, зато буду меньше походить на облезлую дворнягу. Грегуар нахмурился еще сильнее. Стало даже жутковато на него смотреть, но Сириль сдержался. Потому что отвернуться не мог. Так смотрят в жерло вулкана, предугадывая скорую гибель, но не смея повернуться к великолепию смертельного огня спиной. — Не стоит. Тихий, но уверенный голос, от которого дрожь пробирает. Сириль закусил губу и устало потер виски, чувствуя, как боль возвращается, вторгаясь вместе с самыми черными липкими мыслями, которым просто не место здесь. — Почему? — Тебе идет так. С волосами по плечи ты будешь походить на…какого-то гвардейца, — Грегуар покачал головой. — Выбор, конечно, за тобой, но… — Неважно, — бросил Сириль бесцветным голосом и отвернулся. В тонких пальцах он вертел нечаянно сорванный желтовато-белый цветок. — Я…не хочу ничего менять. Он искоса посмотрел на друга, улыбнулся краем губ и снова запрокинул голову, пересчитывая листья, закрывающие обзор на светло-голубой небосвод. День только начинался.