анатомия любви

      Брендон выглядит отвратительно.       Ему вбивается в ноздри соленый океанский запах, туманит рассудок и навевает воспоминания. В ушах звенят волны.       Направляясь в гримерку на час раньше необходимого, слабо соображая и передвигая ноги машинально (они у него толстые, как у гребаной свиньи), он плюхается в неудобное жесткое кресло, наслаждаясь считанными минутами в относительном одиночестве — позади лишь вовсю орудует шваброй уборщик. Из зеркала на него смотрит совсем не тот парень, каким он себя видит в своих фантазиях, и это разочаровывает: заплывшее лицо, пухлые щеки, идиотские раздражающие губы, все это. Он со злостью перебирает разложенную на столе, специально для него, косметику, хватает палетку. У них со стаффом договор таков, что к его лицу никто, кроме него, не прикасается. Красится он сам. И это помогает, потому что если уж он и захочет засунуть кому-то кисточку в глотку, то не сядет за умышленное убийство, а лишь, возможно, вылечится в госпитале. Он наносит неаккуратными мазками ярко-желтые тени на веки подушечками коротких, отвратительных пальцев, успевает поближе рассмотреть покрасневшие глаза, длинные ресницы и почти ушедшие веснушки. И сквозь пелену слез, просто потому что, пытается оценить результат, но какой-то он размытый больно. Он опускает голову на стол, жмурится, глубоко вдыхает, заламывает пальцы.       Людей в комнатке становится все больше, и лишь Брендон не двигается, склонившись у зеркала, но так всегда. За спиной его слышен громкий раскатистый смех, тяжелые шаги, и он успевает выпрямить спину, втягивая огромный живот, делая вид, что что-то там читает на подводке. Дверь распахивается, с громким хлопком — входят Райан и Спенсер.       Брендон улыбается натянуто, так широко, что его даже подташнивает от собственного притворства. Только это не замечают. Потому что им кажется, это его настоящая улыбка, настолько давно он не делал это искренне.       — Прикинь, Спенс ел лапшу быстрого приготовления, а Джон пошутил, и у Спенса весь бульон через нос полился, — полухихикая говорит ему Райан, опираясь на стену рядышком. — От него так специями воняет, — Спенсер возмущенно мычит, продолжая бесконечно долго вытирать лицо салфетками.       — Ха-ха, — выдавливает из себя Брендон.       Чертов Райан. Глупый, не знающий своего счастья Райан. Он ведь всегда выглядит хорошо, без всяких усилий. Ему стоит просто надеть первую попавшуюся одежду, и он уже похож на модель. Все, от костлявых ног до узкой талии и широких плеч с выпирающими ключицами, каждую частичку его тела можно фотографировать и устраивать из этого выставки. Потому что Райан красивый, а Брендон — нет. Брендону нужно часами искать подходящие джинсы, чтобы впихнуть туда огромную задницу, и футболки, которые висят на нормальных людях, на нем смотрятся в облипку.       Райан поправляет челку своими тонкими, длинными, охуительно восхитительными пальцами с острыми костяшками.       Брендон мечтает о том, чтобы Райан выебал его ими. Заставлял стонать, как последнюю шлюху. Он бы с удовольствием облизал каждый сантиметр этих охуительно восхитительных пальцев, посасывая, и ему бы даже не было стыдно. Но Райан, пожалуй, не поймет.       Он делает вид, что история про лапшу невероятно смешная, заканчивает наносить макияж. Это немного бессмысленно. Если ты урод под всем этим слоем химикатов, то ты им и останешься. По крайней мере, в его случае.       Все концерты проходят быстро, на автопилоте. Каждый из них. Брендону хотелось бы искренне сказать, что он любит своих фанатов, но в последнее время он чувствует лишь то, что его затягивает во всепоглощающую черную дыру апатии, уныния, разбитости, будто он тонет в своем терпком горе и ненависти к себе, и у него не осталось никаких сил и энергии на то, чтобы делать себя лучше или прикончить себя окончательно. Его больше всех понимает вонючий унитаз в придорожном кафе. Брендон старается не задевать ничего руками, брезгливо опускаясь на колени, пачкая штаны о влажный пол и засовывая два пальца в рот. Это далеко не исполнение его сексуальных фантазий, и иногда он задумывается: если Райан сделает подобное, блеванет ли он по привычке?       Гадкий вкус рвоты ничем не перебивается. Раньше Брендон жевал по целой упаковке жвачки за раз, брызгался духами, а сейчас… имеет ли это настолько большое значение? Реже ест, значит реже блюет. Тут надо использовать другие подходы.       Он толком не помнит, когда это началось. Помнит только, что в первый день знакомства с Райаном заметил, какие у него худые ноги, словно две палки. Он выглядел круто. Ни у одной классной рок-звезды, которую обожал Брендон, не было округлых женственных форм. Они все были тощие и носили одежду на два размера больше. Кожанки всякие. Брендон выглядел глупо в кожанках. А Райан — классно. Райана хотелось назвать как-нибудь неприлично и попросить прижать к стене, когда он носил кожанки.       У Брендона под глазами вечные синяки. Он засыпает с трудом, потому что скрутивший живот будто липнет к хребту, а от воды он опухает еще больше, так что к черту воду. Ему снятся кошмары, от которых он просыпается, судорожно хватаясь за простыни, и затихает, пытаясь отдышаться и слушая, как автобус едет по дороге, разрезая воздух. По утрам он стабильно отжимается на ослабевших дрожащих руках, приседает, качает пресс — выглядит это как отборный мазохизм, однако ему от этого слегка легче, совесть чище.       Он давно не взвешивался и не видел себя в полный рост, разве что мельком, на фотографиях в интернете, быстро закрывая вкладки и пытаясь стереть изображение с сетчатки глаз. По ощущениям, он ни на грамм не похудел. Может, даже поправился. И хуже всего, конечно, делать вид, что его это не заботит. Когда кто-то шутит про его фигуру, пусть и не с целью оскорбить, когда стилисты спрашивают про размер одежды. Будто его это не волнует. И он даже не знает, благодарить ли судьбу за то, что он такой первоклассный актер.       Райан, Райан. Почему же он такой надоедливый и очаровательный в одно и то же время?       — Будешь с нами есть панкейки, Брен?       Нет, нет, нет. Не будет он есть никакие гребаные панкейки. Сладкие, воздушные, мягкие панкейки.       Мотает головой.       — Точно не будешь? Ты не голоден?       Снова мотает головой.       — Ладно. Ты просто давно не ел.       Какое ж тебе сраное дело, Райан. Брендон не поднимает голову, уткнувшись в книгу и не разбирая ни одного слова, стараясь перебороть свой завывающий желудок. Не обращать внимания нужно, вот и все.       А в голове все еще океан. Глубокий, бездонный, и бескрайнее же небо над головой, усыпанное звездами, темное, влекущее к себе. Стопы ощущают чистый шуршащий песок, сами движутся вперед, и вот, не соображая, уже по колени в воде. Так хорошо. И так спокойно. Кажется, что можно нырнуть и безвольно залечь на изумрудную глубину камнем. Ветер гладит волосы, и Брендон улыбается.       Пока к нему не подходит эксгибиционист Райан, в одних трусах и слегка дрожащий. Они стоят вдвоем некоторое время, и Брендон отчаянно пытается разобрать среди фоновых звуков сбитое дыхание. Неподалеку слышно шумную компанию, уже нашедшую пропавших голубков. Брендон от нервов хватает ртом воздух.       Их руки тянутся друг к другу практически одновременно, пальцы будто током бьет от прикосновения. Райан обхватывает запястье Брендона, слегка сжимая, и они не рискуют смотреть в глаза. Вместо этого глядят на огромную белоснежную луну, осколком слоняющуюся по небосводу, собирая вокруг себя яркие созвездия. Брендон почему-то вспоминает, что они видят лишь свет от них. Может быть, этих созвездий давно не существует. Может, они живы в умах и сердцах других лишь благодаря тому, что оставили после себя. И Брендон чувствует себя так же. Будто он мертв внутри, а снаружи еще видно его прежнее сияние.       Их зовут, и они расцепляют руки. Запоминается мелодичность волн и преследующий резкий запах. Лучший момент в жизни.       Брендон скучает по тем временам, когда действительно был счастливым. Когда он не сдавался. Когда видел во всем этом смысл. Когда ему было интересно пробовать что-то новое. Теперь же он просыпается только потому, что не умер во сне.       Он съедает одно печенье с шоколадной крошкой за день, которое в него буквально впихивает Джон. В глубине души он ему благодарен, совсем чуть-чуть, но упертый мозг трубит: как так, лишние пятьдесят калорий?! Возмутительно, непостижимо, и срочно нужно избавляться от этого яда в себе.       Он может не видеть, что становится похожим на скелет, зато видит Райан. Перехватывает его в коридорчике затхлого отеля, вталкивает в свой номер и хватает за хрупкие плечи.       — Брендон, пожалуйста, скажи мне, что происходит, — говорит он тихо, хрипловато, и смотрит прямо на Брендона своими кофейно-ореховыми глазами, в которых плещется что-то давно забытое. Ласка и забота, может.       Как будто он сам в курсе.       — Не знаю, — честно отвечает.       — Ты же не ешь совсем. Скинул половину веса, перестал быть веселым и жизнерадостным. Не скачешь вокруг и не улыбаешься. Я за тебя волнуюсь, — и искренне, — я по тебе скучаю.        — Не надо, — говорит Брендон. — Не надо, — и глаза предательски начинают слезиться, и горло болит, и вообще. Он сдерживает глупое чувство обиды на весь мир. — Я в порядке, Райан, правда.       — Не в порядке. Я вижу. Пожалуйста, скажи, как я могу тебе помочь. Я просто не знаю… я боюсь тебе навредить. Но я не могу все оставить вот так, — Брендон чувствует, что внутри что-то обрывается, окончательно проваливается в бездну, и он просто устал. Он вздыхает, и наконец говорит, будто резко отрывая пластырь с раны:       — Трахни меня.       Райан моргает.       — Что?       — Трахни меня. И мне станет лучше.       Тот молчит несколько минут, видимо, судорожно что-то обдумывая, пока Брендон не делает аккуратный шаг вперед, обвивая руками его талию и внезапно для себя обнимая его, прижимаясь лицом к его груди. От него пахнет стиральным порошком и одеколоном. Пахнет домом. Брендон мотает головой, водя носом по ключицам и жмурясь, чувствуя, как его по спине гладят чужие ладони. Ему не хочется отпускать. Но он отрывается, поднимает голову и легонько прикасается своими губами к приоткрытым губам Райана, чувствуя жаркое дыхание и закрывая глаза. Он мог бы стоять так целую вечность. Райан неуверенно углубляет поцелуй. Он на вкус как яичница с беконом, и Брендону от этого совсем не мерзко.       — Ты серьезно, что ли? — Брендон безбожно кивает, не чувствуя даже румянца на щеках. У него нет сил на всю эту прелюдию. — Я… ладно. Я сделаю не совсем это, но ладно. Только не пожалей об этом, солнце, — выдыхает Райан, приобнимая Брендона и мягко толкая его на кровать. Тот лишь мысленно смеется. Как он может о таком жалеть?       Они решают свои проблемы сексом, потому что они взрослые люди. Райан ведет дорожку нежных поцелуев по шее Брендона, придерживая руками его бедра и проводя большими пальцами по тазовым косточкам. Тот закидывает голову, видя кружащийся белый потолок и болезненно улыбаясь. Пытаясь насладиться тем, о чем он так долго мечтал. В штанах уже тесно к тому времени, как Райан подминает его под себя, трется о его пах своим, и тот еле слышно стонет, а Райан снимает футболки с них обоих и надломленно шепчет:       — Блять.       Брендону плевать. Ему на все плевать, хоть он и чувствует жгучий взгляд на своих выпирающих ребрах, а затем не менее обжигающий поцелуй.       — Ты такой красивый, Брендон, ты даже не представляешь. И всегда таким был. Ослепительно красивым.       Брендону плевать, но он чувствует, что слезинки вот-вот скатятся по щекам, и он не понимает толком, это от грусти или возбуждения. Они оба лишь комок вздохов и стонов на данный момент, целуются слюняво, так, что ниточка тянется, и прижимаются лбами. Конечно, это всего лишь обоюдная дрочка, но зато какая. И Брендон чувствует, как что-то внутри него ломается, что-то очень важное, и что-то новое начинает крутиться шестеренкой. Его жалкие всхлипы отскакивают эхом от стен. Ему, может, уж чересчур хорошо, но это потому, что ему так давно не было приятно, и он так давно не казался себе любимым. У Райана по скуле скатывается капелька пота, и Брендон нагло ее слизывает. Они мучают друг друга долго, оставляют следы укусов, отпечатков на коже, и кончают так сильно, что у Брендона в глазах те самые звезды, а сон мгновенно его окутывает.       Утром он один. Один в холодной чужой постели. И ни записки, ни какой-то подсказки, ни-ху-я.       Брендон сжимает покрывало крепко-крепко и жмурится. Он так заебался.       И он тихонько сматывается в свою комнату, смотря на нетронутую кровать, а затем Спенсер стучится к нему и говорит, что его уже заждались в автобусе.       Райан смотрит виновато, делая вид, что ничего не произошло. Редкостный сукин сын. И Брендон был бы рад его игнорировать, оставаясь при своем мнении, только он сам же через день ловит его за кулисами, отводит в уголок и отсасывает ему перед концертом, взлохматив себе прическу от того, что в начесанные выпрямленные волосы Райан вцепился своими охуительно восхитительными пальцами. Брендону почему-то кажется, что если его наконец-то отодрут прямо на пыльном полу, то ему действительно станет лучше. Это ведь точно должно помочь. И он вообще не понимает, как это работает, но ему нравится член Райана, а значит, и Райан, наверное, тоже.       Райан по-прежнему худой. Брендон по-прежнему жирный.       Только из них двоих в голодный обморок падает жирный Брендон прямо на разогреве, ударяясь головой об пол и зарабатывая несколько шишек, и Райан обеспокоенно скачет вокруг него, плеская ему в лицо водой. Остальные тоже столпились возле него, зовут медика, но Брендон видит лишь Райана, очнувшись. А позже слышит разбивающее сердце:       — Либо ты начинаешь есть, либо мы сдаем тебя в центр.       Ему хочется крикнуть, что все они нихуя не понимают. Он это и делает, срывая голос, проводя обкусанными ногтями по щекам и оставляя красные полосы. Кричит долго и громко о том, что он неидеален, и он ничего не может с этим сделать, не знает, как из этого дерьма выбраться, не знает, зачем выбираться.       Райан прижимает его к себе, покачиваясь из стороны в сторону, словно хочет, чтобы они стали одним целым, и целует в макушку, пока Брендон обессиленно хнычет ему в плечо.       Он следит за каждым его движением, ободряя, когда Брендон со слезами на глазах пережевывает овощи, еле сдерживаясь, чтобы не выплюнуть. Они трахаются постоянно, исполняя все, о чем когда-либо задумывался Брендон, и Райан не перестает убеждать его, что пухлые бедра — лучшие бедра, и каждые набранные двести грамм ему невероятно идут. Муза наконец-то начинает щадить, дарит какие-то новые гитарные мелодии. И Брендон честно переубеждает себя не блевать, отхлебывая жиденькие супы, и с каждым разом вроде легче.       Райан просто рядом. Остальные тоже, но остальные это остальные, а Райан это Райан.       Они лежат как-то на кровати, взмокшие, и Райан говорит:       — Я тебя, кажется, ну. Люблю.       Брендон закрывает глаза. Он слишком устал, чтобы отвечать.