***
«Ich heiße Bill :)» по запотевшему зеркалу собираются и скатываются капельки конденсированной влаги, уродуя и смазывая написанное. буквы печатные, но написавший явно привык к прописи и нет в буквах резкости, лишь плавные линии так и грозящие скатиться в соединения, спутать и без того чужой язык. радует лишь то, что сколь много не было в мире других языков, диалектов и наречий, приветствие и представление всегда угадать легче легкого. китайчонок непонимающе смотрит на поплывший смайлик в конце и робко улыбается мутной тени на той стороне. забинтованными пальцами трет пластыри на лице сосредоточенно размышляя, не случится ли того самого, если он ответит? а как ответить? ведет по стеклу пальцами иероглифы, которые не проявляются, ведь зеркало запотело лишь с другой стороны, а потом под дых бьет понимание, что стоит использовать всеобщий, там самые похожие символы. только он всеобщий знает плохо, как и утерянные языки, многие из которых даже не слышал никогда, не считая родного китайского. по маленькому помещению плывет густой, горячий пар от набирающейся в ванную воды, чей шум мало отвлекает но и настораживает, ведь не слышно, что происходит за закрытой дверью в остальной части...особняка. может где-то там ходит матушка, а может и отчим, или его подчиненные поисковики-головорезы, ведь именно здесь находится их ставка. вздрагивает от каждого подозрительного звука и терпеливо ждет, когда зеркало запотеет как можно плотнее, смазывая двойной молочной мутью ожидающего собеседника. по крайней мере мальчик очень надеется, что его ответа ждут и не ошибается. когда скользит пальцем по влажной поверхности выводя буквы всеобщего приветствия и представления, тень резко оказывается ближе, а по бокам на зеркале жадные отпечатки маленьких ладошек с тоненькими пальчиками. китайчонок отшатывается и молча качает головой, а отпечатки ладошек начинают запотевать, потому что владелец убрал руки, внял. «Hey. My name is Jiāhéng.» «Jiaheng...???» «Yes, but you can meet me ... Kris.» «ok ^ ^»***
это похоже на чертово сумасшествие усугубляющееся с каждым прожитым днем, месяцем, годом, десятилетием. это заметно окружающим, но списывается на подростковые закидоны не меняющиеся из века в век. всегда нужно выделиться различными способами, изменить внешность, откорректировать поведение в угоду неизвестно чему, погружаться в длительные молчания и раздумья, швырять в стены предметы и кричать срывая горло. другие не видят и не понимают, а Ифань еще в пятнадцать получил таблетку от доверия в виде месяца проведенного под надзором врачей с терапией из транквилизаторов. тогда он еще не получал достаточно сильных тычков от жизни и свято верил, что уж матушка точно поймет, как понял Том. в один из вечеров он просто привел ее к зеркалу, посадил рядом с собой, улыбнулся братьям по ту сторону и заговорил, восторженно размахивая руками, смотря на женщину рядом, не замечая ее натянутой улыбки и как хмурятся подростки когда он отворачивается что бы что-то уточнить у родного по крови человека. какой-то своей частью Кевин чувствовал, что пошло что-то совсем не так, как планировал и хотел, только гнал это как можно дальше, лишь бы не думать и не найти что-то страшное. но страхи приходят к тебе сами, их ни кто не зовет. когда его забрали незнакомые люди и увезли в Пекин5, он думал что отец просто решил отправить чадо на экскурсию или отдых, не каждому ребенку пойдет на пользу постоянное нахождение рядом с людьми обсуждающими политику, убийства, времена тысячелетней давности и грядущую войну. его поместили к каменный белый ящик, по другому помещение назвать сложно, да и не хочется. с ним не вели бесед, не спрашивали ни о чем и не увещевали, только несколько раз в сутки искалывали руки болезненными инъекциями и не подпускали ни к одному зеркалу. следили через камеры, когда оставался один. Цзяхень в то время много спал, мало ел и не разговаривал, потому когда его ослабшего и отощавшего привели к мужчине зовущимся врачом, словно в насмешку, он отреагировал слабо, также как и на зеркало в полный рост, стоящее посреди кабинета. у подростка полным ходом шло переосмысление жизненных ценностей ранее не установившихся в силу нежного возраста. — что вы видите в зеркале, господин Цзяхэнь? — поведя плечами на обращение, он взглянул в зеркало из которого на него взъерошенной пичугой уставился Билл. китаец криво улыбается запекшимися, обкусанными губами и ему не хочется знать, что предстает взору его друга и что он видел, или не видел, пока его не было. — что же я вижу в зеркале? — сипло хрипит из-за долгого молчания, склоняет голову чуть на бок, рассматривая того кто напротив. — именно, что вы видите? — на заминку со стороны подростка внимания не обращают, списывают на заторможенность после медикаментов и другой дряни. а Билл рвано выдыхает, свистяще втягивает воздух сквозь зубы и подается ближе. — себя. ты видишь себя. Цзяхэнь молчит, продолжая вглядываться в отражение. стоит признать, что слишком привык, что привело сюда; что скучал и это может сыграть злую шутку; что стоит злиться и беситься, направив весь негатив на ту сторону; что... — ничего, — врач хмурится, может быть даже досадует. вероятно у него было ограниченное количество времени для приведения в порядок подростка. — ничего, кроме себя. — они улыбаются друг другу, Билл радостно, а Цзяхень с обреченностью. — замечательно! опишите увиденное, пожалуйста. — мужчина чуть склоняет голову, выказывая странное почтение, от которого мурашки по рукам и холодок по спине. он не доверяет, но и не может высказаться более прямо. странно? странно. и вслушивается в шепот по ту сторону, стараясь сделать вид, будто подбирает слова способные описать его самого. — тощий подросток, азиат. синяки под глазами, волосы всклокоченные, ты не падал ими на пол? роба эта странная серо-зеленого цвета. глаза карие, хотя, постой...потемнели...— досадливо цыкает зыркая своими лисьими глазами в сторону взрослого, будто все кары небесные на того насылает, это улыбку вызывает. уже нормальную, теплую, прячущуюся в уголках губ и просветлевших глазах. — бледноватый тощий китаец, высоковатый для своего возраста. пижама уродливая, из какой помойки вы ее только выудили. под глазами синячищи, и на голове гнездо, — отворачивается от зеркала, смотрит на мужчину пожимая плечами, — а еще губы растрескались. больно. Пекин12 встречает родными трущобами и редкими островками прилично выглядящих особняков сильных мира сего; личной комнатой с ванной и туалетом за одной из дверей; ворохом обучающей макулатуры преследующей цель отвлекать от всего не существенного на взгляд отца; жизнью расписанной поминутно. в Пекине12 официально представляют наследника одного из правящих кланов системы "Пекин". в Пекине12 подросток повторяет за отражением движения рук, нанося макияж и укладывая волосы. они не должны вызывать подозрений, потому что ни кто не видит и не понимает.***
у них идеальное взаимодействие, без сучка, без задоринки. оттачиваемое временем и не встречающее сопротивления. Том замечает, что брат теперь очень даже ловко управляется около зеркала и не сдерживает любопытства. парни молча улыбаются смотря лишь друг на друга пока один сбривает щетину станком, а другой синхронно делает тоже самое но опасным лезвием. первое время было сложно, особенно когда они пытались решить от чего отказываться, а что наоборот приобрести. Цзяхэнь начал краситься под чутким руководством отражения и отращивать волосы; Билл прекратил начесывать волосы в дикобраза заливаясь средствами фиксации и теперь просто зачесывал их назад либо оставлял в естественном беспорядке...и другие мелочи вроде одинакового пирсинга, каких-то элементов в стиле одежды... они стали отражениями друг для друга и не вызывают подозрения, даже Том запутался бы, если бы достоверно не знал, что брат видит в зеркале. в один из дней, подкрашивая глаза, Кевин сосредоточенно хмурится, рисуя ровную, жирную линию подводкой по нижнему веку. — Билл, что ты видел когда...меня не было? — этот вопрос давно интересовал китайца, но как-то не было возможности узнать. то обстановка не располагала; то атмосфера; то просто вылетало из головы и вспоминалось глубокой ночью, когда к любой отражающей поверхности подходить банально страшно. напротив вздрагивают и заезжают тонкой кисточкой прямиком в глаз, от чего вскрикивают и матерятся на чем свет стоит. китаец успевает себя одернуть и не ткнуть мягким кончиком в глаз, смотрит внимательно, с легким напряжением, а Билл молчит поджимая губы. — ничего. там ничего не было. пустота. будто бы меня не существует вовсе. — отводит взгляд в сторону, мотает головой будто отгоняет неприятные мысли с воспоминаниями назойливо лезущими, после чего с самым решительным видом возвращается к макияжу, Цзяхэнь еле успевает подстроиться под отражение, что бы они не накосячили.***
у них разница больше чем в восемьсот лет, одну мировую войну и шесть континентальных революций. они говорят на двух разных языках и одном общем, который Билл называет "английский", а Крис "всеобщий". их разделяют исторические события, традиции и геноцид отдельных наций, в том числе немцев. Билл немец и в его лисьих глазах шок намешанный на страхе и привязанности. ему дико знать, что меньше чем через тысячелетие немцев истребят, как когда-то фашисты истребляли евреев. это не стремление к чистокровности, нет, это запоздалая месть и искоренение старой язвы на теле человечества. совершая экскурс в историю, они удивляются, почему уничтожали только немецкую кровь, даже смешанную? почему не американцев, от которых было в несколько сотен раз больше дерьма? это не понятно и странно, что вынуждены признать оба. ему интересно общаться с носителем утерянного и запрещенного языка, потому он говорит, что сам является китайцем. Билл заливисто смеется, заваливаясь на полу на бок, подергивая ногой и хватаясь за живот. парень смущенно улыбается на реакцию отражения, которое успокоившись принимает максимально серьезный вид и зовет Капитаном Очевидность. они пытаются научить друг друга своим родным языкам. китайский дается немцу ни чуть не лучше, чем немецкий китайцу. и если Кевину немного проще, ведь немецкий чем-то похож на всеобщий, только грубость и рычащие звуки даются слишком тяжко, что и осложняет ситуацию для привыкшего к певуче-шипящему китайскому и мягкому всеобщему; то Билл путается, злится и не может в плавные переходы, только звуки профессионально глотает. обучения они не оставляют, хотя бы в общеобразовательных целях, потому что немцу нравится материться на корявом китайском, а китаец учится картавить и рычать, что забавно до умиления.***
в их лексиконе нет таких слов, как "смущение" и "стыд". они лучше кого-бы то ни было знаю про изменения друг друга, сложно скрываться от собственного отражения. иногда немец смеется и вспоминает старую-старую сказку-шеститомник "Гарри Поттер", там были магические зеркала умеющие разговаривать и комментировать происходящее перед ними, и парень уподобляется такому зеркалу начиная петь дифирамбы. в такие моменты в зеркало обязательно летит какой-либо предмет гардероба, а вслед за ним просьбы не цензурного характера вызывающие еще большие приступы веселья по ту сторону. они внимательно рассматривают друг друга, подмечая любые изменения и без особого труда подстраиваясь друг под друга, не испытывая по этому поводу малейшего дискомфорта. они теряются во времени и возрасте, потому для них становится чуть ли не шоком, что наступило полное совершеннолетие. для немца это значит не больше, чем полную ответственность перед законом и полностью спавшие возрастные запреты. китаец же встречает это чуть ли не содроганием, слишком многое сейчас просто возьмет да резко навалится, от традиционной смены детского имени на постоянное и до принятия бразд правления в свои руки. Билл не высмеивает традиционное мужское китайское платье, только упоминает, что китайцы их времени тоже в подобные наряжаются, также как и меняют имена в полное совершеннолетие, а вот заморочки правящей верхушки для него чужды. отражение пропадает на два месяца, а когда возвращается то болезненно морщится из-за не до конца зажившей клановой татуировки подтверждающей лидерство. — как тебя зовут? — Ву Ифань в официальных бумагах, в некоторых других документах Кевин или Крис Ву. — пожимает плечами вновь морщась, немец тоже морщится и шипит, будто испытывает тоже самое, что и он. это выглядит странным, но должного внимания и вопросов не следует, может за прошедшее время что-то случилось или была получена какая-то травма. они жадно вглядываются друг в друга, после давней ссылки в больничку у них больше не случалось столь долговременных отлучек друг от друга. и наглядеться впрок не получается. — Ифааань. — отражение мурлычет щурясь, перекатывая новое имя на языке, привыкая к звучанию. тянет звуки с задумчивым интересом и улыбается. — тебе подходит. синхронность действий никуда не пропадает, только отдает едва заметным напряжением и резкостью, а одежда бесформенным ворохом валяется на полу, пока они созерцают в тишине. у Ифаня свежая татуировка-рукав уходящий через плечо на спину. дракон воинственно щерится на коже, светя золотом глаз, удерживая лапами и хвостом алые да синие бутоны пионов, рассыпая лепестки вокруг гибкого, чешуйчатого тела лунного цвета. Билл тянется рукой к зеркальной поверхности, ведет пальцами по контурам, поглаживает покраснения и отчаянно сожалеет, что не может сделать этого по-настоящему.***
все благодарят Госпожу Фортуну за то, что у Сопротивления оружия старого образца. огнестрельное. с пулями. а не звуковые заряды, которые с одного точного выстрела разрывают и крошат в чили кон карне, натуральный фарш. фарш не вылечить, о все боги древности, из фарша даже не собрать подобие человека который был до выстрела, да здравствуют герметичные контейнеры, в которые собирают все что еще можно собрать, на запрограммированных стенках которого появляется информация о погибшем вместе с фотографией. Фаню чертовски везет, он сидит с непроницаемым выражением лица в своих комнатах, терпя издевательства медиков по-старинке расширяющих ранение и вытаскивающих щипцами застрявшую пулю. он не смотрит в зеркало, хватило краткого мига когда только зашел поддерживаемый своими людьми, весь в крови и чьих-то ошметках. Билл вжимается в гладкий холод поверхности и выглядит слишком взволнованным, а как иначе, когда на твоих глазах из тела дорогого, но бесконечно далекого, человека, твоего собственного отражения, вытаскивают пулю. спасибо, что всего одну, а то не факт, что не пришлось бы падать в обморок, слишком шокирующее и...болезненного зрелище. болезненное буквально. плечо горит огнем, простреливает и монотонно ноет. немец никогда не забудет этих "прекрасных" ощущений, когда в плоть будто что-то вгрызается, разрывает болью да жаром и застревает в кости, принося ахуетительные ощущения от которых любой сон отбивает, будто его и не было. у Криса плечо заклеено внушительным слоем марли которая все равно слишком быстро, пусть и не критично, пропитывается кровью. и Билл бледнеет до синевы. китаец на это смеется, узнает много интересно о себе, своей тупости и своем клане не способном уберечь босса от ранений. Ву смотрит уже серьезно и объясняет, что ему чертовски повезло и он мог просто напросто не вернуться, если бы это была не пуля; что недовольство и народные бунты усмирять прямая обязанность его клана; что в системе "Пекин" он занимает одну из верхушек правления, руководит всей оборонной и боевой мощью самой большой государственной системы нынешнего мира и это сопряжено с постоянными рисками. немца это не успокаивает, потому что ему совершенно не интересно знать, что случится если Ифаня не станет, это то самое табу о котором он и думать не желает. Крис неловко дергает плечом, матерится сквозь зубы из-за прострелившей плечо боли, чувствующейся даже через лошадиные дозы обезболивающего. по ту сторону в шипением загибаются держась за плечо и все становится на свои места. оказывается они всегда испытывали боль друг друга как свою собственную, а Биллу категорически не нравятся пулевые ранения и он отказывается вновь переживать подобное дерьмо на своей шкуре, так что кое-кому следует быть более осторожным и предусмотрительным. — только не говори, что у вас бронежилеты не в ходу... — у нас полноценные карбоновые доспехи со вставками из пластин улучшенной, бронебойной стали. тяжелые, суки...***
что случилось что-то ужасное понятно без слов, стоит только поймать силуэт в отражении оконного стекла. от всей фигуры по ту сторону несет безысходностью, а чужие руки попеременно трут глаза, размазывая минимизированное количество косметики на глазах, оставляя уродливые черные разводы под ними и по щекам. только сорваться нет возможности, общие советы еще ни кто не отменил и их посещение обязательно для каждого члена клана, где еще можно полноправно сорвать гнев праведный, нарезать задач, озвучить испытательные сроки для впервые накосячивших и даты казни? говорят, что Крис более жесткий босс, в сравнении со своим отцом. говорят, что он более справедливый и не накажет, не убьет без веской причины, только на самом деле провинившихся, показательно, в назидание остальным и с пожеланиями не творить дерьма. когда врывается в свои комнаты падает на колени около зеркала, прокатываясь ими по полу чуть ли не вписываясь на скорости в поверхность отражающую, совсем рядом, руку протяни - дотронешься. у Билла глаза мутные и больные, сидит напротив сломанной куклой. китаец не решается сказать что либо первым, да и не приходится, потому что его замечают и без приветствий или каких-то церемонных переходов безэмоционально вываливают ворох бессвязной информации сутью которой является то, что брата у немца больше нет, разбился в аварии, сразу и насмерть, даже никакой надежды не было. Ифань молчит, позволяя выговариваться. наблюдает за минутными проявлениями эмоций от всепоглощающего горя до леденящей душу ненависти направленной на него самого. молчит и терпит ровно до момента, пока не видит обреченную решительность на лице ставшим родным за десятки лет. его персональное безумие, его неоконченное продолжение, его совесть и якорь удерживающий на плаву, тот кто делит его боль. подается ближе к стеклу, прижимая к нему руки, будто хочет дотронуться, смотрит пристально и выжидающе. это похоже на тот самый первый контакт, только теперь нет робкого, детского любопытства и страха, есть твердая убежденность, желание и готовность пережить любой катаклизм связанный с этой чертовой гранью между их мирами и временем. — Билл, дай мне руку, — ловит непонимание в неизменных лисьих глазах и вжимается ладонями в стекло сильнее, еще чуть-чуть и хрусткие трещины разбегутся в разные стороны. китаец не знает, что именно сделает и как именно, просто чувствует, что нужно действовать именно так, или как-то по-другому, да только голос мироздания какой-то чересчур тихий и вообще несуществующий, не дающий дельных советов, не спасающий. у них была негласная договоренность никогда не касаться зеркала одновременно, только по очереди и не злоупотребляя, а тут требуют одновременного контакта. по ту сторону хмурятся и головой отрицательно мотают. китаец улыбается доверительно и располагающе. — хэй, мы уже не дети, ничего ужасного не случится. — все еще ждет и не двигается, опасается любым неверным жестом спугнуть. ловит чужую неуверенную улыбку, поддерживает своей. когда с другой стороны прижимаются чужие ладони, не чувствуется ничего, кроме неестественного холода зеркальной поверхности. Фань смеется тихо, разочарованно, прижимаясь лбом к стеклу, глаза прикрывая пока его действия зеркалятся другим парнем. — вот видишь, ничего ужасного. они сидят друг напротив друга в тишине, будто отдыхая от всего и сразу, заодно решая, что же делать дальше и стоит ли делать хоть что-то. у одного устроенная безбедная жизнь без близнеца, у другого власть и клан за спиной. и каждому чего-то не хватает и сейчас и тогда, раньше, на протяжении всех лет. тонкий стеклянный звон в тишине вынуждает распахнуть глаза и скосить взгляды на стремительно расползающиеся трещины, обратить внимание на потеплевшее стекло под ладонями осыпающееся режущим крошевом. в лисьих глазах мелькает паника, потому что помнит, что было и что рассказывал китаец да и все мелкие, белесые шрамы на лице и перекрытые татуировкой на руке не давали забыть. у Ифаня самого начинаются долбаные вьетнамские флешбеки, от которых кровь стынет в жилах, а шрамы полученные в детстве ноют притупленной болью, но он с упертостью барана прикладывает больше усилия, вдавливаясь руками в зеркало, пока оно не начинает щерится осколками наружу, с кровью и болью впуская в себя чужие руки. когда Билла за запястья хватают изрезанные, скользкие от крови руки, ему практически хочется верещать, как напуганной маленькой девочке. не каждый день у тебя перед глазами разворачивается ужастик-короткометражка. когда руки настойчиво тянут в зеркало, он уже ничему не удивляется и не особо сопротивляется. что здесь было такого важного? Том, которого больше нет. конечно можно заняться организацией похорон, но...к ебаной матери это!***
тишину комнаты раскалывает звон разбившегося в мелкое крошево стекла и глухой звук упавших на пол тел. тихие стоны боли, чертыхания и причитания. мешанина из мата на трех языках, один из которых считается забытым и запрещенным. грохот падающих предметов обстановки и звон медицинских инструментов, набор которых всегда находится в комнате босса клана, как и простейший набор первой помощи. имитация рвотных позывов, усталый смех и болезненное шипение перемежающееся с чужими успокаивающими речами. а в оконном стекле и редких, крупных зеркальных осколках, отражаются двое сидящих рядом молодых мужчин, один из которых обрабатывает, изрезанные в мясо, руки другого.