Pink coat and champagne

Тэхён докуривает сигарету, кидает её на мягкий розовый ковёр и топчет берцами лилового цвета фильтр, беря новую из бело-розовой пачки с лаконичным названием «Pink». Любимая белая зажигалка с красным колёсиком и маленькой блестящей наклейкой «Hello Kitty». Сигаретный дым казался розовым на фоне такого же цвета стен, и запах был под стать окружающей неоновой нежности — как сахарная вата, как нечто сладкое до приторности на языке, и Ким затягивается снова. Глубоко и жадно. С такой же жадностью он облизывает губы, смотрит на единственную в не розовом цвете белую дверь и ждёт. Ожидание протекает томительно, физически ощущается, как же, чёрт возьми, медленно идёт время. Он смотрит на наручные из белого золота часы, наблюдает за розовой на чёрном циферблате стрелкой. Одиннадцать пятьдесят девять. Ещё одна жалкая минута. Он откидывается на мягкое розовое покрывало широкой кровати, прикрывает глаза и думает, мечтает о том, какой на этот раз будет их встреча. До сих пор из памяти не исчезло то, когда Чонгук появился с двумя милыми хвостиками, заплетённые розовыми бантами. Милое зрелище казалось противоречиво возбуждающим, и Ким не знал, как же Чонгук постарается впечатлить его на этот раз. Один, всего один человек вызывал в нём целый спектр несочетаемых и порой опасных эмоций: любовь, страсть, нежность, грубость, злость. Злость — потому что этот мальчишка до красноты в глазах заставлял его каждый раз удивляться всё сильнее и сильнее, и он ничего не мог с этим поделать. Буквально ничего — а он и не пытался. Давиться своим поражением перед чужим очарованием и красотой порой играло в плюс, даже в его сторону. Достаточно — просто смотреть на него, любоваться прекрасным телом, тяжёлым взглядом и мечтать, но Тэхён может больше, потому что позволено, потому что может, потому что так правильно. Порой такая, казалось бы, недосягаемая возможность своей доступностью сильно бесила. И непонятно, что играет роли больше — неизвестная раннее ревность или то, что Чонгук прекрасен до того, что хочется удавить его и себя самого. За дверью слышится копошение, и Тэхён подрывается с места, мысленно ругая свою очевидность и простоту. В комнату проникает такой нелюбимый белый свет, но как только дверь закрывается — всё снова приобретает привычный розовый. А в помещении — знакомый, но далеко непривычный образ.  — Выглядишь прекрасно, — произносит Тэхён, восхищённо вздыхая.  — Я знаю, — спокойно отвечает тот, слегка взмахнув своими тёмными вьющимися волосами. Его дерзкие движения приводили Тэхёна в восторг. — Я хочу выпить.  — Шампанское, — и, оправдывая свои слова, он берёт с прикроватной тумбы бутылку — с золотистой надписью на стекле, перламутро-розовую, в которой отражался такого же цвета неоновый свет. — Клубничное.  — Розовое, значит, — тот усмехается, но принимает из чужих рук бутылку. Не успевает открыть, как тот тянет его за запястье и усаживает на свои колени. — Будь осторожнее, она новая.  — Ты про свою шубу? — Тэхён утыкается лицом в мягкий и заранее очевидный малиновый мех, утопает в её мягкости и запахе чего-то цветочного. Розы могут пахнуть сладко? — Тебе идёт.  — Мне идёт всё, ты не заметил?  — Только если это розовый.  — Хочешь сказать, туфли на мне выглядят глупо?  — Розовый — твой цвет, я ничего не могу с этим поделать.  — К чёрту, отдыхай. Чонгук был облачён в толстую мягкую шубу, короткие шорты с белой кромкой и контрастные, но одновременно сочетаемые с розовым чёрные туфли с тонкой шнуровкой. У него не то, что привычка наряжаться в женскую одежду или же это стало частью жизни и большинством его гардероба, нет. Просто Чонгук знал, как заставить Тэхёна каждый раз вздыхать позорно и признавать собственную никчёмность, сразу действуя радикально. Тэхён подцепляет губами кольцо в ухе, языком обводя бриллианты и теребя тонкую проволоку. Чувствует, не видит, как тело начинает двигаться, как руки открывают бутылку, и как вздрагивает шея под действием питья алкоголя. Не выдерживает и тянется губами к шее, целует дёргающийся кадык, но не кусает — чтобы не отвлекать Чона от столь занимательного процесса. Это — было всегда при нём, без этого — нельзя. Чон Чонгук — это спортивная одежда днём, розовая по вечерам. Чон Чонгук — это секс, страсть, красота, обаяние и уверенность. Чон Чонгук — это слабое Фраголино*, по-другому никак.  — Тебе не будет жарко? — томно шепчет он над ухом, стонет от того, как же сладко пахла чужая шея.  — Будет, — усмехается. — Ты можешь снять её. Предложение — заманчивое, а вот смысл — себе такое.  — Не буду. Больше слов и не нужно. Чонгук не начинает первым, позволяя Тэхёну собой же пользоваться, и спокойно принимает поцелуй, отрываясь от стеклянной бутылки шампанского. Языки переплетаются между собой, во рту горячо и влажно, а яркое послевкусие сладкого вина и ядрёной от жвачки клубники вконец этот поцелуй добило. Пока Чонгук снова не отрывается, прерывая столь долгожданный процесс, делает большой глоток алкоголя и снова приближается к красивому лицу. Глаза в глаза, губы к губам — и один шот на двоих. Снова целуются, горячими огненными языками грея сладкое шампанское. И не смеют даже глотнуть — слишком просто. Тёплое пойло течёт из уголка губ по лицу и ниже, оставляя после себя липкие медовые дорожки, а капли теряются в узлах серебряной цепочки. Чон не был таким спокойным, как могло показаться, и даже будучи просто немного сдержанным — всему может наступить предел. Так и он, наплевав на изначальное безразличие, которое Тэхён всегда успешно игнорировал, Чонгук спускается по шее ниже и слизывает розоватые прозрачные дорожки с тёмной кожи, выцеловывает их, оставляя у себя на языке и снова Кима целуя.  — Я хочу вылизать тебя, — говорит тихо, но отчётливо Чон в пухлые губы, через раз прикасаясь своими и слабо кусая — чтобы приторная клубника въелась в эмаль, зацементировалась на языке.  — Ждёшь моего согласия? — усмехается. — Ты знаешь, я не могу запретить тебе. И Чонгук не ждёт согласия со стороны, а Тэхён ничего не говорит, чувствуя, как тяжесть с колен исчезает, а в районе паха — увеличивается.  — Ты знаешь, чего я хочу. Конечно, знал — было бы глупо, если нет, и хоть каждый новый образ Чонгука он воспринимал, как невероятное открытие, все его желания он знал наизусть. И потому, когда младший садится перед ним на колени, аккуратно укладывая длинную меховую накидку, Тэхён подаёт ему открытую бутылку шампанского. Чон принимает её с довольной улыбкой, смотря на стекло, как на вещь стоящую и нечто важную для него. Собственно, так и есть. Но пока с этим нужно повременить. Не всё сразу. Поставив рядом с собой сосуд с алкоголем, Чонгук тянется к ширинке, выдыхая в молнию горячий воздух. Ким физически ощущает, как одежда под губами плавилась, как тёплое дыхание обжигало кожу, и что больше — как член реагирует на такое простое действо. А тот, как назло, действует медленно, молнию не спешит расстёгивать, только мнёт ладонью и кусает зубами ткань, задевая плоть через плотную материю. И всё это выглядит так, словно он издевается не только над Тэхёном, но и над самим собой — потому что хотелось ему не меньше, чем обладателю столь внушительного члена, который он, возможно, любил даже больше, чем шампанское. Чонгук умело использовал два своих пристрастия одновременно. Зубами дёргая застёжку вниз, он помогает Тэхёну припустить джинсы ниже, а вместе с тем и нижнее бельё.  — Надень розовое в следующий раз, — обжигает тёплым дыханием чувствительную плоть.  — Я учту. И Тэхён замолкает — потому что слова больше не нужны. Чужой рот будет занят более увлекательным занятием, чем бессмысленная болтовня, а Ким на большее, чем стоны просто не будет способен. Чон проводит вдоль всей длины кончиком языка, пробуя на вкус и снова чувствуя донельзя знакомое и такое родное. Губами обхватывает покрасневшую головку, сладко её посасывает и намеренно задевает слегка зубами, вцепляется крепко в чужие бёдра, когда те неосознанно дёргаются от неприятных ощущений. Чтобы не расслаблялся, а с Чонгуком вряд ли получится соскучиться. Он ненадолго отрывается, вслух усмехается на разочарованный стон сверху и тянется к уже подготовленной рядом бутылке. И, честно, радует, что половина алкоголя ещё не потрачено — ещё понадобится, а идти за новой не было сил. Хотя, он уверен, алкоголь им ещё понадобится. Делает небольшой глоток, сдерживая себя перед тем, чтобы не проглотить, и снова наклоняется к желанному члену. Это — не первый раз, и вряд ли Чонгук хотел попытать шанс Тэхёна как-то впечатлить, но со временем это не становилось менее приятным или более надоедливым. И потому, во избежание этого, Чонгук больше не медлит и заглатывает член наполовину. Шампанское течёт из рта по стволу, тёплое, нагретое во рту, и у Тэхёна сносит крышу, когда парень начинает усерднее двигать головой, дабы насладиться остатками на коже сладкого пойла. Тэхён стонет — стонет, не сдерживаясь, сжимая в руках мягкое розовое покрывало кровати и отсчитывая мысленно до окончания собственной выдержки. На самом деле — ничего оригинального, и, наверное, Тэхён курил меньше, чем Чонгук ему отсасывал. Потому что сигареты — по настроению, а Чонгук просто удачно мог его поднять. И не понятно, что так ему будоражило голову: чужая сексуальность или то, насколько сигареты порой бывают крепкими. Но Тэхён знал, как ответить Чонгуку, и потому, чтобы не казаться таким безучастным и неуместно безразличным, поднимает с пола алкоголь, сам делает глоток и льёт жалкие остатки на голову, которая начинает ещё активнее двигаться. Шампанское везде: на полу, на одежде, на лице, на волосах, на розовой шубе, и сам младший давится им, поднимая вверх голову и ловя «сквирт» ртом, жадно глотая. Во рту — сперма с погранично сладким послевкусием. А ещё жарким видом, когда Чонгук поднимает на него взгляд, такой дикий и желающий ещё. И Киму даже не надо что-либо делать, потому что Чонгук быстрее, одним движением встаёт с колен и толкает старшего в плечи, садится сверху и начинает сразу же насаживаться. Слишком дерзко, неожиданно, но одновременно сладко, долгожданно — то, что им нужно. От резкой вспышки удовольствия Чон закидывает голову назад, не сдержав прерывистого вздоха, а Тэхён шипит сквозь зубы, задирая шорты выше и сжимая поджарые бёдра. И нет сил на раскачку, нет терпения на то, чтобы протянуть этот момент как можно больше, и вряд ли найдётся хоть что-то, что сможет их остановить. Потому Чонгук сразу начинает двигаться быстро, а Тэхён тянет его как можно ниже, сильнее насаживая и вгоняя свой член максимально глубоко. Шуба спадает с плеч, оголяя привлекательные ключицы и подтянутую грудь — влажные от шампанского и пота, приобретая точно такой же цвет, как и мех. Привычно — да. Но приятно — вдвойне.  — Как же… — слышится над ухом Кима надломленный тихий голос. Чужой язык проходится по мочке уха, заставляя вздрогнуть. Тэхён знал. Как же хорошо, как же ахуенно, как же глубоко. Но он не говорит ничего из этого, кроме их любимого и только им понятного:  — Сладко? Прижимается к чужим губам, когда те оказываются в поле зрения.  — Да. Слишком очевидный ответ — и до сих пор радующий. Тэхён прижимается к чужой скуле, целует влажное и сладкое от шампанского лицо, кусает острую линию челюсти и снова тянется к двум половинкам, которые, скорее всего, требовали больше всего внимания. На губах — нежно-розовый тинт и следы блестящего хайлайтера. На языке — горький естественный вкус с отдалённо сладким клубники. Вкус Чонгука. Когда нервы подрываются и щекотят низ живота, а терпение сходит на «нет», Тэхён устало откидывается на мягкие простыни, а следом за ним и Чонгук, наконец снявший свой плотный кокон. Перед глазами розовые яркие вспышки с мерцающими звёздами, а прикосновение ладони Чонгука к его воспринимается, как удар током. Привычно — бесспорно. И до сих пор также хорошо, словно в первый раз. Честно, Тэхён его даже не помнил и запоминал последнее перед новым, в буквальном смысле его воспринимая.  — Пошли в душ. И они идут, чтобы смыть следы сегодняшней встречи перед новой — с шампанским в руках, накинутой на плечи шубой, в карме с целой пачкой сигарет. И всё в таком же розовом цвете.