Фаворитки

[Сестры Бошам в одной из своих жизней жили во Франции в период правления Людовика Солнце. С помощью магии они добились расположения влиятельного вельможи, посчитавшего их своими давно потерянными племянницами — так перед сестрами открылся путь в Версаль. Сестры еще далеки от возраста смерти, а их мать и тетка находятся не с ними. Филипп бисексуален] Фрейя Бошам изящна и величава, словно и сама принадлежит к королевскому роду — кажется, в ее жилах течь способна лишь истинно голубая кровь, Людовик готов поклясться в этом. Поворот ее головы, полуулыбка, пронзительный взгляд с поволокой — все в этой юной красавице так пленительно, так вызывающе очаровательно, что королю досадно от самого себя: желание обладать этим темноволосым ангелом превращается в истинную навязчивую идею, и мадам де Монтеспан уже не раз довольно откровенно делала ему предупреждения на тему новых фавориток. Атенаис не желает терпеть конкуренток, не в ее характере делиться, но если эти ее качества прежде и привлекли Людовика, то теперь вызывают в нем лишь приступы смутного раздражения. Маркиза Бошам прячет соблазнительную усмешку за расписным веером, в ее глазах тот особый блеск, который Людовик не перепутает ни с чем иным: она поощряет его, ей льстит внимание короля и она жаждет развития событий. Атенаис придется подвинуться, или уйти в тень навсегда — вот что думает Людовик, когда на очередном балу протягивает раскрытую ладонь Фрейе Бошам, приглашая ее танцевать. Маркиза без фальшивых промедлений вкладывает свои пальцы в его ладонь. — Я ждала этого так долго, сир, — ее голос подобен звукам самой сладкой музыки, она лишена всякого жеманства и это подкупает. — Вас невозможно не заметить, маркиза. Вас невозможно не желать, — отзывается король, и Фрейя Бошам демонстрирует ему прелестный румянец на своих круглых щечках. Ее победа так ожидаема, на самом деле — в другом конце зала ее сестра Ингрид лишь хмыкает с долей пренебрежения: для нее вся эта гонка фавориток никогда не представляла интереса, место при дворе ей нужно было не ради интриг и дел сердечных. Да и нужно ли ей оно было вообще, или тихая Ингрид всего лишь пошла на поводу у рисковой Фрейи?.. — Лекаря! — внезапный крик Филлипа Орлеанского перекрыл звуки музыки и беспечный гомон придворных. В крике этом смешались страх и недоумение, так кричать могло бы раненое животное, обращенное в парализующую панику. — Лекаря, живо! Шевалье, ну же, держитесь!.. Ингрид Бошам, вторая маркиза, будоражащая умы любопытной знати, уверенно протиснулась сквозь стремительно сжимающееся кольцо зевак к де Лоррену, которого успели уложить на покрытую парчой тахту. Его камзол был распахнут, нетерпеливые руки брата короля изорвали кружево рубашки, стремясь облегчить для шевалье возможность дышать. Де Лоррен дышал тяжело, на губах его то и дело выступала пена, взгляд затуманился и слезился… — Добудьте для меня воды и золы, — деловито велела Ингрид появившейся поблизости прислуге. — Да поживее. Прохладное мокрое полотенце так же не повредит. — Вы — лекарь, мадемуазель? — враждебно осведомился брат короля, загораживая от нее де Лоррена. — Я знаю, как ему помочь, так что отложим допрос на потом, — сдержанно, но весьма твердо отозвалась Ингрид, и Филипп отступил под ее натиском. Фрейя и Людовик бок о бок наблюдали за тем, как вторая маркиза Бошам совершает чудо и спасает жизнь любовнику брата короля. — Что ж, теперь обе сестры Бошам обретут значительное влияние, — усмехнулся Людовик. — Вы рады этому, мадемуазель? — Было бы лицемерием отрицать это, — слегка склонила темноволосую головку Фрейя и лукаво улыбнулась. — Я не просто рада этому, сир. Я счастлива.

***

— Маркиза, вы спасли мне жизнь. Я ваш должник отныне и… Отнюдь не навеки, конечно же, — шевалье де Лоррен был румян и полон сил, его локоны были тщательно завиты, а едкое чувство юмора уже успело довести до трясучки добрую половину Версаля, когда Ингрид Бошам наконец явилась во дворец для назначенной ей аудиенции. Шевалье встретил ее с бокалом вина и краткими объятиями, в которых сквозила брезгливость — всем было известно, что шевалье не жалует женщин на некоем глубинном уровне. — О, я и не претендую на вечность, — отозвалась Ингрид с улыбкой. — Пожалуй, меня не интересует даже самый краткий период времени — можете с чистой совестью сделать вид, что уже отблагодарили меня, и займемся каждый своими делами. — А какие дела у вас в Версале, Бошам? — заинтересованно уточнил де Лоррен, который искренне не понимал, как можно в здравом уме отказаться от милости влиятельной персоны вроде него. — Вас не интересует власть — чего, кстати, не скажешь о вашей прелестной сестрице, — так чего же вы жаждете? — Жажду? — переспросила Ингрид с некоторым недоумением. — О, шевалье, я не одержима никакими идеями настолько, чтобы жаждать их воплощения… Я желаю лишь жить свободно, тихо и счастливо, насколько это вообще возможно. — Копаясь в недрах королевской библиотеки? — предположил де Лоррен. — Вы навели о мне справки, — отметила Ингрид с нотками одобрения в голосе. — Благодарю, мне лестно ваше внимание, но все же — не утруждайтесь. Я помогла вам не ради милостей. — И все же, я организовал для вас свободный доступ к той самой заветной библиотеке, — погрозил ей пальцем шевалье. — Не люблю быть чьим-то должником. А те, кто вещает о своей бескорыстности, обычно оказываются самыми жестокими кредиторами. — Быть может, вы и правы, шевалье… Я могу идти? — И даже не выпьете со мной? — казалось, фаворит брата короля был удивлен таким поворотом событий. — Сдается мне, вы способны найти для себя компанию куда более приятную, — рассмеялась Ингрид Бошам, получила от де Лоррена пропуск с королевской печатью и ретировалась в считанные минуты.

***

— Я хочу ее, — вот что заявил шевалье де Лоррен несколькими днями позже, когда объятия его высокопоставленного любовника утолили его страсть и настал черед для вина в неровном свете дюжины свечей. — Ее? — непонимающе выгнул бровь Филипп Орлеанский. — О ком ты? — Об Ингрид Бошам, конечно же! — раздраженно прищелкнул пальцами шевалье, словно бы досадовал на то, что Филипп не может проникнуть в его мысли. — Ты видел ее? Она невероятна! Сколько в ней собранности, сколько чувства собственного превосходства над другими! В ней есть стержень, о котором большинству мужчин и мечтать не приходится! — Но она женщина, — с усмешкой напомнил Филипп любовнику. — Не ты ли говорил мне о том, что ты мужеложец до мозга костей, что женщины глубоко противны тебе, что ни одна из них… — Это было до того, как я узнал Ингрид Бошам, — нетерпеливо отмахнулся шевалье. — С ней все иначе. И то, что я ей ничуть не интересен, лишь заставляет меня жаждать ее капитуляции еще сильнее. — Твои капризы, как всегда, нелепы до абсурда, — вздохнул Филипп. — Я не стану ревновать, если ты рассказал мне для этого. — Я рассказал тебе для того, чтоб ты соблазнил ее для нас, — потрепал Филиппа по щеке де Лоррен со снисходительным смешком. — Ну, чего тебе стоит, монсеньор? Сделай мне приятное, перед тобой она точно не устоит. — Одна из сестер Бошам и так уже выбилась в фаворитки, — хмыкнул Филипп. — Две будет уже слишком, не считаешь? — Две будет в самый раз, — заверил его де Лоррен беспечно. — Прошу, Филипп. Сделай же мне приятное. Сделай меня счастливым!

***

— Луи обещает подарить мне замок, — со смехом сообщила Фрейя сестре. — Представляешь, Ингрид? Неподалеку от Версаля, что-то особенное, изящное и великолепное, с фонтанами и мраморными статуями ангелов… Маме бы понравилось, правда? —  Может стоит написать маме, когда у тебя будет замок? — мягко поинтересовалась Ингрид. — Уверена, она захочет приехать погостить. — Но я писать ей не стану, — покачала головой Фрейя, помрачнев. — И ты, Ингрид, не станешь тоже. Пообещай мне! — Я здесь с тобой, — напомнила Ингрид сестре. — Я выбрала твою сторону, и все еще выбираю ее. В любом случае, настанет день, когда мы вернемся к маме, хотим мы того или нет. — Надеюсь, у нас впереди еще как минимум лет десять, — отозвалась Фрейя, снова становясь улыбчивой и веселой. — Я собираюсь быть фавориткой еще долго и обеспечить нам с тобой роскошную жизнь! — Ах, Фрейя, как мало нужно тебе для счастья, — поддразнила Ингрид. — Тебе бы тоже стоило попробовать, — заметила на это Фрейя. — Брат короля, говорят, заинтересован тобою. — О, нет, только не это! — поспешила замахать руками Ингрид. — Я не намерена влезать в эти пикантные истории, от которых проблем будет куда больше, чем пользы. — Не зарекайся, милая сестрица. Разве Филипп Орлеанский не великолепен?

***

Это породистое, серьезное лицо будто преследовало ее — Ингрид Бошам, кажется, всюду натыкалась на брата короля. Следил ли он за нею намеренно, или их в самом деле сводил случай? Ингрид не знала этого наверняка, но каждый раз, когда она встречала в галереях Версаля Филиппа, то невольно вспоминала о словах Фрейи. Брат короля интересуется ею — что ж, это не могло не льстить ей. И она не могла отрицать того, что Филипп в самом деле великолепен — если в Людовике была какая-то нервозность, истеричность, излишняя мнительность, то Филипп Орлеанский казался Ингрид более цельным, сильным… И, все же, более печальным. Что-то невыразимое, исполненное тоски таилось в его глазах — Ингрид в какой-то момент даже поймала себя на том, что гадает о том, о чем же тоскует брат короля. Это было совсем не в ее стиле — увлечься кем-то, как девчонка, мечтать и вздыхать, наблюдать украдкой, ожидать новых встреч. Вот только именно это с ней и происходило: медленно, но верно брат короля вовлекал ее в свой загадочный, безмолвный омут. — Вас хотел заполучить шевалье, — наконец, настал тот день, когда сильная легла ей на талию в опустевшей библиотеке, и голос Филиппа зашептал ей на ухо. — Но разве могу я отдать вас ему, Ингрид Бошам? — Прибережете для себя? — затаив дыхание, шепнула Ингрид в ответ. — Если вы позволите. Она позволила — закрыв глаза, затрепетав от легких, но таких жгучих поцелуев, которые Филипп оставил на ее шее.