Где сияют звезды

— Дедушка, — позвал старика, маленький мальчик лет двенадцати в длинной сорочке, стоя в проеме балкона. Светлые волосы поблескивали золотыми нитями под теплым тлением свечи, находящейся в резном металлическом подсвечнике, узоры которого напоминали вьющийся ствол плюща, в руках у мальчугана. Большие голубые глаза, в темноте отдающие серой глубиной вопросительно посмотрели на мужчину, что только что оторвал свой взгляд от телескопа. — Почему ты опять здесь?  — Это я должен тебя спрашивать, чертенок — старик присел на стул, подхватывая на руки своего внука. Седые волосы, аккуратно собранные в низкий хвост и перевязанные лентой покоились на правом плече обладателя. Уставшие глаза, в которые давно забралась грусть, с трепетом смотрели на мальца, собирая у краешков целую россыпь морщинок от мимолетной улыбки. — Почему еще не спишь? Завтра будет прием, на который ты пойдешь, и возможно встретишь юную боярскую дочку, что уже сосватали тебе в жены. Надо выспаться.       Пухлые щечки надулись в два сладких шарика, выказывая свою легкую обиду на слова дедушки, который видел в нем до сих пор маленького карапуза, а не будущего наследника боярского рода.  — Потому что не спится. Не хочу ее встречать, — буркнул ребенок, усаживаясь у деда на коленках поудобней. — Деда, ты всегда смотришь на звезды. Почему?       Старик запрокинул голову, устремив беспокойный и печальный взгляд в небо, где звезды, словно рассыпанный жемчуг, искрились на темном небосклоне. Такие далекие, такие холодные, но до безумия завораживающие и манящие своими тайнами.  — Потому что пытаюсь их понять. Понять, что они скрывают в своих вечных тайнах.  — И поэтому смотришь в эту штуку? — ребенок ткнул пальцем в черный, стоящий на треноге телескоп, что ждал своей работы. Старик усмехнулся, поворачиваясь к телескопу и настраивая его под уровень своего внука:  — Это — не штука, это — телескоп. С его помощью я могу видеть звезды ближе, чем сейчас. И возможно увидеть то, чего давно жду. Глянь, — он слегка подтолкнул ребенка к глазку телескопа. Тот, видя, как это делает дедушка, с особой важностью закрыл один глаз, а другим прислонился к круглому пластиком овалу.  — Вау! Это что?! — с восторгом воскликнул мальчик, ерзая на коленях деда.  — Это созвездие лебедя.  — А, почему лебедя? Оно же похоже на лук из которого я учусь стрелять, чтобы ездить с папой на охоту. Дедушка ласково погладил мальчишку по голове:  — Ты взгляни под другим углом. Это созвездие Северного полушария. Яркие звезды образуют крестообразный рисунок. Вон там крылья, а это хвост и шея лебедя. Видишь? У древних людей, которые жили задолго до нас это скопление звезд ассоциировалось с лебедем. Созвездие лебедя вскоре отдали в качестве подарка валькирии, и теперь оно принадлежит ей. Увидел лебедя?       Восторженный возглас и согласия внука, развеселили мужчину, заставляя улыбаться в умилении.  — Я расскажу тебе одну историю, которая приключилась со мной очень давно.       Золотоволосый мальчишка уселся и вытаращил свои любопытные глаза, в ожидании рассказа. Он всегда любил слушать дедушку. Его рассказы и сказки были наполненные волшебством. Там было все, и сражения, и драконы, и подвиги, захватывающие и будоражащие воображение. Он любил истории дедушки, и любил самого дедушку, представляя его самым сильным солдатом во всем княжестве, а может даже и на всей Руси. В его глазах дедушка являлся бесстрашным и великим солдатом, что не раз выходил победителем во всех сражениях и испытывал смерть, что гналась за ним по следам.  — Я был еще юн, когда ступил на службу в княжеское войско. Проведя там чуть больше года нас отправили в поход на Северо-Восточные границы, — начал свой рассказ старик, устремив взгляд в пустоту и придавшись воспоминаниям. — Это был долгий и изнурительный поход, требующий силы и воли. Мы шли днем, шли ночью, и только под рассвет отдыхали. Отправили нас на битву с диким свободолюбивым северным народом, которых все звали варварами.       Кто-то поговаривал, что они являлись нашими древними предками, что основали эту землю и заселили ее народом. Было это явью или нет, подле никто не знает. Однако, состоя в войске князя нам нельзя было отступать и пропускать врагов, кем бы они не были, поэтому дойдя до залива, мы устроили им засаду.       Залив был небольшой. Протяженная дуга берега была похожа на молодой месяц, идеальным изгибом окантовывая подступающее море. В воздухе витал свежий солоноватый аромат. Аромат шипящих волн, что с шумом облизывали сухой песок вперемешку с мелкой галькой, аромат свежести, чем-то отдаленно напоминающий запах соснового бора, и аромат свободы. Влажный и сырой он пропитывал наши одежды, заставляя ежится от любого дуновения ветерка и чувствовать себя зябко. Никогда не забуду море. Оно пахло вечностью.       На горизонте виднелись вражеские судна, что крадучись прокладывали себя путь сквозь качающие волны. Носы кораблей клевали, бороздя морские просторы. Солнце, катившееся к горизонту, освещало своими первыми летними лучами будущее поле боя. Наше войско, что уже было разбито на подразделения особых назначений и заняло позицию, затаилось. И только еле слышимый гул от стуков сердце солдат, можно было уловить сквозь насвистывание гуляющего ветра. А может, мне это казалось, так как я не мог сдержать свои громыхающие раскаты сердцебиения.       Я был в составе средней пехоты. Мы являлись воинами с мелкими щитами и одноручным оружием. По сути наша сила — была главным оружием и шансом на победу. Полусотники статьи заняв свои позиции, уже натягивали тетиву. Стрелы безмолвно застыли, готовясь в любой момент со свистом рассечь воздух. С сосредоточенных лиц стрелков, что были чуть поодаль от нас и прятались меж небольших скал, стекали капли пота, а глаза разъедали цель взглядом.       Лёгкая пехота с щитами и мечами готовилась к первым минутам наступающего боя, замаскировавшись спереди нас. Тишина.       Тишина, которая доводит все нутро до изнеможения и волнения. Тишина способная свести разумного с ума, затянув его в ворох безумия. Тишина, что мертво разлагалась перед битвой. Эти минуты ожидания были невыносимы. Ожидание начала битвы, ожидание первого выстрела и первого убитого, ожидание кровопролития и агонии, в которую ныряют с головой.       Об этом мне рассказывали, но впервые я сам должен был увидеть столь страшную картину, после которой в лица тех, кто бывал на таких поприщах, въедаются глубокие морщины и первые седые волоски начинают усыпать голову. Сигнал.       И вот в небо взмыло тысяча стрел тонко свища и разрывая его в мелкую дробь. Бой начался.       Рев подступивших войск варваров разразился по всему побережью. Дикий, необузданный — он звуковой волной прошел сквозь нас, возбуждая мурашки, что толпой кинулись по коже.       Пошла легкая пехота. Под пение стрел воины с криками, способный заглушить животный страх и напоминающих рев раненного зверя, выбежали на врага из засады, когда те зашли за оговоренную линию обороны. Звонкий звук металла и громкий гул разносился по окрестностям. Пока легкая пехота и десятники с алебардами и пиками, что защищали первых, коля наших врагов из-за спин соратников, отвлекали главные силы врага. Нам удалось манёвренно обогнуть войска по периферии, заходя с фланга. Застав врасплох врага, мы ринулись на них с обеих сторон.       Нападение, первая атака, первый взмах меча, и моя самая первая серьезная битва. Все внутри трепетало, перемешивалось и сжималось в общую гущу чувств.       Заскочив в самую сердцевину бойни, я уже успел потерять свою человечность. Единственная мысль, что билась у меня в голове, словно рыба на суше: «Не сдаваться. Держаться. Выжить.». Я размахивал мечом, как полоумный. Все мои выученные манеры, знания и чин отошли в закромки сознания, выпуская наружу первобытную жестокость. В ушах гудело, а разум помутился от бешенных криков со всех сторон. Неистовые вопли, что холодили в жилах кровь, предсмертные стоны, что сводили с ума и застывшие тела тех, кто уже успел пасть. Все это смешалось в кашу, где нельзя было ничего разобрать. Хаос заполонил все поле боя, вытягивая сущность ада наружу, заставляя демонов слетаться на металлический запах крови и утаскивать сознания людей с собой в пучину, в бурлящее жерло подземного мира.       Перед глазами один за одним появлялись враги, словно на конвейере в конце которого я стоял, принимая их жизни. Животность присущая самым безжалостным хищникам, которые убивают жертву не смотря ни на что, одолевала каждого, кто хотел жить, каждого, кто хотел вернуться домой и обнять своих родных. Вдруг все застыло перед глазами…       Резкая режущая боль пронзила все тело, заставляя оцепенеть от страха. Толчок и я уже падаю на окровавленную землю. В тот момент, помню, я потерялся. Потерялся где-то между небом и землей. Оглушенный от боли, криков рядом и застывшим едким запахом над головами для меня все окаменело. Секунды превратились в часы. Холодок пробежал по разгоряченному телу, заставляя его содрогнуться. Наверняка именно так себя чувствуешь, когда умираешь.       Я взглянул в небо. Желтые языки заката облизывали где-то с горизонта небосвод, и облака, что единично шествовали окрасились в теплые тона. Мысли постепенно начали возвращаться ко мне. Где-то под ребрами пульсировала и колола рана, напоминая о том, что я все еще жив. Багровая кровь медленно впитывалась в одежду.       Наверное, когда я уже ступал на тропу предсмертного бреда, мне показалось, что над нашими головами парили женщины на своих белоснежных, размахом с целый акр, крыльях, а там между пышных облаков виднелись пики, какого-то шикарного замка. Кто-то из варваров, лежащих рядом со мной, прощающихся с последними секундами жизни, выкашливали кровью слово «valkyrie», смотря на парящих богинь.       В тот момент, когда над нами склонилась женщина невероятной красоты, я опешил, позабыв про боль от раны, позабыв обо всем, что окружало, позабыв про истошные крики, что визжали в перепонках.       Ее золотые локоны волнистыми прядками спадали вниз, доспехи в которые она была облачена, поблескивали в вечерних лучах солнца, а крылья перьями переливались перламутром. Безмолвное и бесстрастное красивое лицо, что пыталась повторить целая тысяча художников из разных стран, рисуя ту самую незнакомку с идеальными чертами, сходя ночью в сумасшедшей истоме вперемешку с истерикой, и ломая голову, как лучше и жизненнее изобразить, то что было у них в голове; сейчас смотрело на меня. Крупные изящные глаза с пышными ресницами нежно вглядывались в мое запятнанное кровью и искажённое в болезненной гримасе лицо. От одного такого взгляда по телу проходилась волна наслаждения и спокойствия, способная огородить от того хаоса, в котором неподвижно я лежал.  — Я — Гелата. Одна из гвардий света, обладающая двенадцатым копьем, копьем воскрешения, — говорила она мне, склонившись. — Падший смелый воин, готов ли ты отправиться со мной в Асгард? — оторвавшись, я перевел взгляд за ее спину. Там в предсмертной агонии бился варвар, а над ним склонялась такая же прекрасная дева. Прошептав то, чего я не мог расслышать, она прильнула к его губам, а затем вытянула из него душу, словно из пруда вытягиваю рыбу: легко, непринужденно и так грациозно. Взмыв в небо, они устремились к тем величественным пикам, что скрывались за облаками, видимо это и был Асгард. Картина была живописна и пленительна, вот только заставляя чувствовать страх перед концом и началом чего-то неизвестного, того, о чем постоянно размышляло человечество, но без возможности докопаться до истины, так и оставшегося в тайне темной завесы бытия. Я вернулся взглядом к прекрасной женщине, выражая всю жалость и страх, что скопились внутри грудной клетки. — Я вижу, мольбу в твоих глазах. Сегодня ты не будешь предан Вальхалле и великому Одину, сегодня ты познаешь победу.       После этих слов ее губы, нежные, словно лепестки молодого вьюнка, прикоснулись к моему лбу. Разряд жизненной энергии заполонил мои жилы, отгоняя прочь, успевшее охватить конечности, онемение. И последнее, перед тем, как пасть вне виденье, что я видел перед глазами — это ее добрую кроткую улыбку, дарующую умиротворение.       Было это на самом деле, или же чертоги моего разума сыграли злую шутку, наверняка я не знаю, но могу с уверенностью сказать, что до сих пор мелодичный голос, что лился звонкой трелью с ее губ, звенит в моих ушах. Она была столь эфирной, но в то же время осязаемой, такой сказочной и невозможной, но такой живой.       Ту битву мы выиграли, спустя ночь, только с устрашающими потерями. Меня подобрали с поля боя, когда солдаты обирали павших.       Покидая залив, что окрасился в алый цвет на фоне такого же рдеющего рассвета, я последний раз взглянул на небо, пытаясь найти хоть какую-то зацепку или объяснение того, что мне привиделось, но оно безмолвно отдавало светлой лазурью, встречая нас новым днем.       В тот первый бой, возможно мне улыбнулась удача, а возможно, я обрел второе рождение…       После этого, меня не покидало нелепое желание узнать больше о том странном слове, обращенном к золотоволосым богиням на поле боя. На протяжении всей моей жизни я искал информацию, слушал мифы и истории, в сражениях оглядывался по сторонам, в надежде встретить ее вновь, собирал по маленьким ниточкам воедино каждую мелочь. Я был словно заговорен этой странной идеей, думая только о ней просыпаясь рано утром и засыпая за полночь.       Однажды мне удалось соединить кусочки головоломки. Валькирии являлись воинственными девами, летающими над полем боя и распределяющими между воинами победы и поражения. Они были главными помощницами Одина, который являлся их божеством и божеством варваров. Один существовал везде и нигде, но его пристанищем была Валхалла — небесный чертог. Именно туда и звала меня Гелата.       Позже я узнал, что созвездие лебедя было посвящено девам-воительницам. Существует миф, в котором говорится, что если смотреть на это созвездие в определенные дни лунного календаря, то можно увидеть тринадцать дев из гвардии света Одина, которые каждую ночь наблюдают за воинами, ожидая их будущих сражений, или подводя итоги предыдущим. Наверное, это стало отправной точкой в моем хобби — изучением астрономии, — старик издал хриплый смешок вглядываясь в ночное небо.  — Деда, а зачем ты хочешь увидеть Гелату? — с искренним непониманием произнес мальчик, смотря в черноту небосвода и пытаясь увидеть то, что видел дедушка, смотря таким жадным, наполненным интересом взглядом.       Грудь старика наполнилась свежим, пленяющим разум, ночным воздухом, а затем легко опустилась, приняв прежнее положение. Гулкие стук сердца, отголоском раздался где-то между ребер. У краешков глаз, словно утренняя роса, хрустальная и хрупкая, образовалась миниатюрная слезинка, что стремительно пустилась вниз по дряблой коже, и тут же была поймана указательным пальцем. Старик оторвав взгляд от звезд, посмотрел на своего внука, и с щемящим от тоски сердцем, наивно и так по-детски произнес, крепко обнимая мальчишку за плечи:  — Я и сам не знаю, родной… Сам не знаю…