Dark On Me

But I found in you, what was lost in me In a world so cold and empty I could lie awake just to watch you breathe In the dead of night, you en-dark on me. Starset - Dark on me

      Дышать этим пропитанным водой и озоном воздухом приятно. Кроули чувствовал, как капли скользят по волосам, коже, чувствовал свежесть и прохладу на кончике носа, где у людей, как и у рептилий, была едва ощутимая ложбинка. Дышалось на удивление легко, и можно было часами стоять, запрокинув голову к свинцовому небу, нависшему над миром так низко, что можно было принять его за крышку гроба.       - Кроули... - конечно, Азирафаэль был рядом, в своём до невыносимости светлом костюме, полном оттенков пастели и бежевого. Кремовое пирожное - и только, мягкое зефирное создание. Интересно, зачем ему был дан в нагрузку чёрной тенью Кроули?       - Нам пора, - Азирафаэль неловко переминался с ноги на ногу, прижав крылья ближе к себе, и теребил ручку огромного чёрного зонта. Демон лишь усмехнулся. В жёлтых змеиных глазах отражением блеснула далёкая молния. Свет во тьме, тьма среди света, причудливая грань равновесия и баланса между противоположностями, взаимопроникающая и взаимозаменяющая.       - Кроули? - голос ангела бился в голове умоляющим зовом, он звал домой, просил дать знак, что Кроули в порядке. Дом... Прекрасное слово. Где теперь его дом? Среди растений в пентхаусе? В старом книжном магазине? В ненавистном аду? На ненавидящих небесах? Падать было больно. Падать было страшно. Падать было ожидаемо.       Тогда была такая же ненастная погода. Больше шести тысяч лет назад, подумать только. Иногда Кроули спрашивал себя, зачем Азирафаэль пошёл следом за ним, когда он лежал на песке, не в силах пошевелиться от боли и ужаса, задыхаясь от беспомощности и непонимания. Изгнанник, чьи крылья стали чёрными, как ночь, и ещё слабо дымились после падения. Он часто спрашивал Бога, почему Господь отправила его в преисподнюю. Но не получал ответа. Она молчала, и только дождь накрапывал после каждого такого вопроса. Хотелось бы ему верить, что Господь сожалела, что она оплакивала своих падших детей, но замысел Её непостижим.       Он помнил, как Азирафаэль помог ему перебраться к оазису, отпаивал новоиспеченного демона водой и обмахивал своими крыльями, пока Кроули переживал болезненную трансформацию. Глупо думать, что ему не было больно, и пусть он был создан из того же эфира, что и остальные ангелы, превращаться в нечто иное по своей природе, переживать изменение собственной сущности чертовски больно. Больно становиться противоположностью себе.       - Почему ты со мной возишься? - тогда Кроули интересовал этот вопрос. Он помогал ему не пасть в пучину беспамятства. Помогал не потерять что-то, что составляло его суть, его сердцевину. Помогало не терять сияние.       - Ты мой друг, - ответил тогда ангел, неловко дернув плечами и повернув голову так, чтобы Кроули не видел лица. Впрочем, горящих кончиков ушей было более чем достаточно. Как и теплой мягкой ладони, гладящей обсидианово-черное маховое перо в безотчетной попытке успокоить и смирить боль. Что же такого нашёл в нем Азирафаэль, если все, что сейчас может Кроули, - это отбросить свою угольную тень на белое одеяние и сверкающие чистотой и непорочностью крылья? До падения Кроули мог тоже так сиять, пусть и был тогда цвета лавового стекла. Сейчас он был способен лишь быть тенью блистательного света.       Он не знал, что все ещё сиял для Азирафаэля, смотревшего на огонь медных волос, потемневших от воды, на острые скулы и змеино-золотые глаза, костлявое, худое тело, до беспардонного гибкое, как у рептилий. Он видел в Кроули то, чего не хватало ему самому. И все ещё видел его свет, тёмный, опасный, словно пламя, из которого была соткана сущность некогда ангела, не ставшего демоном окончательно, будто зависшего в эфире противоположностей. И он готов был стоять под ливнем вечно, лишь бы снова и снова видеть это сияние, оставлявшее на губах привкус крепкого кофе, алкоголя и сумеречных теней.       Если кто-то узнает и воспримет их всерьёз, им не поздоровится. Азирафаэль знал Михаила. Знал Гавриила. И если Михаил будет действовать из чистой и незамутненной ненависти, то Гавриил - из исключительной паскудности своей натуры. Взгляд невольно метнулся снова к стоящему под дождём Кроули. Как же так получилось, что демон, бывший ангелом с чёрными крыльями, внезапно оказался намного святее и чище тех, кто должен был стать вместилищем чистоты и непорочности? Так ли были различны в сути своей ангелы и демоны? Иногда Азирафаэлю казалось, что если поменять Ад и Рай обитателями, то ничего не изменится, кроме цвета перьев или наличия крыльев, как таковых.       Кроули слабо вздрогнул, словно очнувшись от своих мыслей, и подошёл ближе, мокрый насквозь, холодный, и жёлтые глаза смотрели без какой-либо эмоции, словно сквозь самого Азирафаэля. Пугающий взгляд, болезненно-мертвый, совсем как тогда, в тот день, когда он пал. Будто от дождя демон снова возвращался в прошлое. Если это так, то Азирафаэль был бы очень рад, если бы дождь не шёл тогда, когда Кроули может его увидеть.       - Звездочка... - на губах Кроули мелькнула грустная улыбка, и он осторожно провел большим пальцем по скуле Азирафаэля, положив почти ледяную ладонь на щеку. Тот практически не дышал, замерев белым кроликом перед огромным питоном. Демон нечасто позволял себе так улыбаться. Так, словно перед ним был весь мир, а он на мгновение постиг весь жуткий, непостижимый замысел Бога, правила Её игры со Вселенной и своими творениями. Улыбка, от которой мурашки бегали даже по основаниям перьев, а дыхание становилось ненужным, отвлекающим фактором. Впрочем, не так уж и обязательно дышать тому, чье тело было всего лишь частицами давно разрушенных звёзд, соединенными воедино могучей волей бессмертного эфирного существа.       - Идём домой, - одними губами прошептал ангел, не с силах отвести взгляд от узких, иголочных зрачков. Они отравляли его, иначе как описать слабость в коленях, неожиданный жар на лице и сердце, захлебнувшееся в ритме земного танго, когда тот касался кожи своими тонкими, красивыми пальцами? Кроули ведь был змеей, верно? Так почему бы ему не уметь отравлять? И даже то, что в длинных клыках, все ещё иногда заметных при улыбке, не было ни капли яда, не мешало Азирафаэлю думать об отраве, не то малодушничая, не то предпочитая и правда ничего не замечать.       Он только и мог, что шептать, что им пора идти домой. Это повторялось нечасто - лишь когда небо схлопывалось свинцовой крышкой гроба над головой, а ливень рыдал плакальщицей над свежей могилой. В такую погоду себя чувствовал подавленным и Азирафаэль, а каково было демону, в его-то и без того не самом радужном состоянии, среди вечных сожалений о несбывшемся, скрытых за маской равнодушия и самоуверенности? Но ангел продолжал шептать, что им нужно отправиться домой, они должны вернуться. Кроули ни разу не сказал, чтобы тот шёл без него и оставил в покое со своей навязчивой мягкостью, ни разу не спрашивал, почему ангел не пойдёт домой один. Он просто слушал голос Азирафаэля и возвращался - из ужаса, боли, страха и отчаяния, он дышал озоновым холодным воздухом и не думал ни о чем, позволяя прошлому снова раствориться в тенях. Кроули в какой-то момент просто подходил, брал за руку и шёл, ведя ангела за собой, как путеводная звезда, что воссияла над Сыном Господним, указывая волхвам место рождения Мессии. Азирафаэль всегда шёл следом, покорный и безмолвный, не решаясь прикрыть рыжую голову зонтом от дождя, словно это все нарушит.       Азирафаэль не мог признаться, что не помнит, где дом, и найти его может только Кроули, почему-то считающий, что ангел и есть та самая звезда, которая освещает его жизнь, а сам он всего лишь отбрасывает на неё черную, демоническую тень, приглушая сияние светила. Ангел знал, что только его рыжий демон мог найти их общий дом. Потому что ангел всегда возвращался домой, когда находил Кроули. И когда Кроули останавливался, все ещё не отпуская руку Азирафаэля, и полной грудью вдыхая запах мокрого города и озона, а потом надевал очки и вздорно, уверенно усмехался, в голове ангела мелькала всего один мысль. "Я дома." Черная звезда снова пылала ровно и ярко, расправив крылья. И белая звездочка готова была вечность светиться, лишь бы рядом сияла её чёрная подруга.