Пока ночь не закончилась

Джен
PG-13
Завершён
9
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
9 Нравится 8 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Этой сизой ночью цветной мир не падает к белым ногам Энви в дрожании фитилька сигареты. Мир не тлеет на мокром асфальте, вокруг мира не схлопывается водная гладь крышкой гроба и юноша не садится устало на коробки с неизвестностью в жёлтой комнате для персонала. Он остаётся на периферии ночи всего на мгновение дольше, сплевывает горький вкус на корне языка и как никогда чувствует себя ничтожным. Вокруг светится и блестит миллиардами огней, гремит и поёт могучий город, отдаётся пульсацией сердец в висках и повисает в воздухе неозвученным вопросом, неловко держится тёплым облачком и рассыпается бисерной мечтой в снежной пыли. Железная, холодная дверь за Энви закрывается. В этот раз музыка громче и в ней звучит инородным телом новогодний мотив. Грид, как дурак, напяливает на темную голову оленьи рожки и прогоняет розовых весёлых мужичков к Санте на хуй. Думает, что это остроумно. Вокруг мужчины сияют красным, зелёным и жёлтым огоньки и он будто сияет сам этими огоньками – бледное лицо цветёт гримом, как лихорадочным предсмертным румянцем. Ласт, каждый раз как проходит мимо, не упускает шанса задеть его колкой, заезженной фразой, потрепать по алой щеке и снова повторяться и повторяться, пока глаза не начнут слипаться от серой монотонности её ненастоящих слов. Энви в этот раз может перебороть себя и встать раньше, чем Ласт зайдёт в жёлтую комнату для персонала. Комната похожа на школьную раздевалку и отделана так же: дешевыми желтоватыми обоями в выцветший цветочек, вздувшимся от ненароком пролитой влаги ламинатом, густым, жёлтым светом из лампы под потолком. Мебели в комнате не много, лишь горстка обшарпанных зелёных шкафчиков со времён холодной войны, коврики с нелепым ярким узором (один возле чёрного выхода, один – возле двери в клуб) и деревянные лавки, плавящиеся под светом жёлтой лампы. Все как будто из прошлой жизни на старой пленке, подернувшейся золотистой коркой пыли, где все ещё было хорошо, и Энви чувствует себя лишним – инородным, чужим, как звенящая в музыке новогодняя мелодия и оленьи рога Грида на фоне барной стойки. И когда Ласт заходит – она тоже выглядит инородно в своём пышном, искристым шампанским летящим из бутылки, наряде – Энви уже приводит себя в порядок, а в затхлости комнаты не витает сизой дымкой никотин. Ласт удивляется, стреляет фиолетово глазами и её наряд – кремовый, и она выглядит в нем как зубная фея – застывает уродливым изваянием вместе с ней. Шедевр обезумевшего дизайнера раскачивается при ходьбе, и выглядит как многоярусное кремовое пирожное, от чего Энви раз за разом благодарит небеса за свой скромный, по сравнению с сахарным безумием на Ласт, конечно, костюм эльфа. Но вряд ли Санта бы взял на работу эльфа в таком слишком откровенно провокационном, слишком коротком и слишком из секс-шопа, наряде. Нет, Энви не жалуется – просто эта ситуация кажется настолько нелепо-абсурдной, что заставляет задуматься: а может не стоило перенимать новогодние настрои, и остаться в своём независимом праве не следовать за толпой? Но что уж тут поделать, особенно когда на тебе уже надеты слишком длинные полосатые чулки и нелепые острые уши. Так что, пока ошарашенная сбившимся шаблоном Ласт растерянно моргала, юноша, растягивая розовые губы в ненастоящей, сахарной ухмылке, в своей привычной манере цедит: – В честь новогодних праздников решил лишить тебя радости наблюдать мою зарёваную рожу, – Он неловко поводит руками и замечает дрожащие, как в лихорадке, пальцы. Бубенчики на перчатках золотисто звенели, и Энви одним слитным движением прячет их за спину, сжимает в замок на корсете, теребит цветные ленточки. – Не всем же счастья в эти дни, да. И прежде, чем Ласт найдётся с ответом он выходит, стучит каблуками и задевает бедром сахарное безумие, обрамлённое ленточками и блестками, от чего все пирожное на женщине звенит и колышется. Юноша сжимает дешевую белую ручку, отбрасывает на неё жёлтую тень и вдыхает затхлый, золотящийся старой пылью, воздух. На периферии зрения отчетливо проступают чёрные точки и мир то сужается, то расширяется, плывёт куском тлеющего мира в грязной, мелкой лужице, и пахнёт омерзительно сырым деревом и мокрой псиной. Энви сжимает пальцы крепче – перчатки хрустят, а колокольчики тревожно-желто звенят, отдают привкусом гари на корне языка – и треснувшая дверь молчит в ожидании действий. Ласт за спиной дышит ночью из приоткрытой форточки и ветер дышит в унисон с ней – песчаные вихри пирожного вздымаются, как вздымается лёгкое курильщика. Энви пытается дышать, но глотку сдавливает удавка, словно бешеного пса на улицах яркой, эфемерной и далёкой Москвы, покрытой морозными узорами, какими покрывается окно в стужу. И юноша молчит, лишь смотрит размытым по краям зрением на свою ладонь и перчатку – они выглядят единым целым – и жёлтый свет косо падает ему на пальцы. Пыль всколыхнулась золотом от шевеления густого пирожного. – Может, домой пойдёшь? – Спрашивает женщина, скромно становясь за спиной юноши. Её красные губы размыкаются ещё раз, и голос звучит гудением полевых цветов. – Ты Гриду в предобморочном состоянии вообще не сдался, – она замолкает, ждёт ответа. За дверью полыхает эхом от салемских костров нелепая новогодняя мелодия. – Всё нормально, – спустя секунду затянувшегося молчания сипло роняет Энви, срывает со своих истерзанных розовых губ лживую, постоянную в использовании, фразу и в который раз замечает, что нет, ни разу не нормально. Ласт молчит, шедевр обезумевшего дизайнера тоже, ветер дышит городом за окном, а пьяный смех звучит совсем рядом. Ручка дрожит, сжимаемая цепкими пальцами, и Энви дрожит вместе с ней – и даже вовсе не от холода – пытается собрать и сохранить кусочки растоптанного достоинства, восстановить гордость из пыли и выбраться из той дыры, куда сам и залез. Кто-то стучит с той стороны двери, и стук отдаётся звуком удара молота по крышке гроба. Энви разжимает пальцы и отходит, пятится назад и дышит, удавка перестаёт сдавливать горло и юноша снова видит. Но желает не видеть. Грид всегда выглядел тем самым оленем, из-за которого случаются аварии. Грид и был этим оленем – подрезал на поворотах, парковался в местах для инвалидов и каждый раз яро доказывал, что это не он, и его подставили. И у него всё получалось, и его заведение хоть и накрывали копы, но лишь по праздникам и то не в рабочее время, от чего не могли заметить несовершеннолетний элемент. И даже если бы заметили, то им было бы всё равно. – Чего такая рожа кислая? – Пьяно хихикает Грид, его оленьи рога обвиты гирляндами, и Энви даже на секунду забывает обо всём, что только что происходило. Но пирожное на Ласт звенит, и она звенит своим медовым голосом вместе с ним. – Сам, что ли, не видишь, пьянь? – огрызается женщина кремово, указывает точным движением руки на юношу и продолжает, пока её сахарное безумие подпрыгивает и звенит: – предлагаю этой истеричке домой пойти, потому что просто сам посмотри на него! – Ласт хватает юношу за предплечье и сжимает до звона бубенчиков на перчатках. – он же сейчас в обморок хлопнется! И что нам потом с ним делать? Грид внимательно смотрит на Энви и ненароком роняет с губ вздох. Он растворяется в золотой пыли комнаты, как растворяется сизая дымка в воздухе над толпой. Она разлетается глянцевыми флаерами и осыпается мелочью на брусчатку. Только терпкий запах остаётся, напоминает о себе и стирается набежавшей волной, как следы на песчаном пляже. Грид поднимает бровь и в его взгляде читается плещущийся океан спиртного, звенит золотом лёд в толстом бокале и ночь схлопывается за спинами у влюблённых. Одна бутылка вина на двоих, крыша и новогодние крики – чем не романтика. – Правильно предлагаешь, – Цыкает, складывает белые руки на груди и продолжает: – Давай, чеши отсюда, мелкий. Новый год, сука, всё-таки! Должно же в нашей выгребной яме быть хоть что-то позитивное. – Оленьи рога светятся, и Энви хочет сказать, что хуй его выгонят сейчас. Но не говорит, лишь беспомощно клипает глазами и вмиг теряет всю свою напускную дерзость и напыщенность. Серое лицо не сохраняет печаль, а подернувшиеся дымкой отчаянья глаза смотрят прямо на Грида, они не верят и мужчина их понимает: сам бы такому счастью не поверил. Поэтому он звонко завершает речь матом, рассыпчато-пудрово смеётся и его глаза искрят шампанским, когда дверь за ним и Ласт деревянно закрывается и вздох слетает с розовых губ, как кусочек отравленного яблока – и возвращает к жизни. Желтая комната с зелёными шкафчиками остаётся в золотистом от пыли одиночестве, когда дверь от чёрного хода хлопает, как хлопают тяжелые двери больниц, когда по ним бить в отчаянии разбитыми об стены кулаками и срывать голосовые связки в кровь.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.