Темнота

Инстинкт говорит ему: замри. Не издавай ни звука. Не двигайся. Не дыши. Может быть, тогда оно уйдёт, и ты выживешь. Может быть. ...Пожалуйста. В эти мгновения Сири плевать, что, согласно большинству биологических концепций, у человека нет инстинктов в классическом понимании. Того, что у человека есть, ему хватает с лихвой. Он закрывает глаза, плотно, хотя вокруг и так темно, словно в гробу. Замирает, каждая мышца напряжена до предела, словно тело пытается превратиться в камень - и всё равно то, что касается его сейчас, жёстче, твёрже, холоднее. Задержать дыхание надолго не выходит, и он старается дышать хотя бы бесшумно. Медленно. Незаметно. Сердце колотится внутри, глухо стуча о рёбра. Твёрдые холодные пальцы ведут по его голому плечу, подбираясь к горлу, и меньшее, что он может сделать - следить, отсчитывая секунды, за тем, как они постепенно теплеют, прослеживая его вену, почти поглаживая её, и от этого растущего тепла, неестественного, нечеловеческого, дыхание Сири превращается в нитку сквозь горло, в любую секунду готовую оборваться. Тепло пугает его ещё больше холода. Тепло означает, что он не уйдёт сейчас, как делал пару раз до этого, доведя Сири до грани обморока от примитивного животного страха. Оно означает, что одного страха ему сегодня будет мало. Они ни о чём никогда не договаривались. Невозможно, наверное, по-настоящему договориться с вампиром, и уж тем более это не опция для человека вроде Сири Китона. Возможно - не для человека вообще. Сарасти просто приходит - когда захочет, непредсказуемо, но этого никогда не происходит в моменты, когда Сири был бы к этому готов. Возможно - потому что ему даже задумываться не надо, чтобы просчитать это. Или потому что таких моментов нет. Сарасти приходит, и первое же его прикосновение его пальцев парализует Сири, превращая его в беспомощный кусок сжавшейся плоти, не способной шевельнуться от ужаса. Вампиру не нужно смотреть - хотя Сири не сомневается, что он смотрит, трогает, чует его запах. Потому что хочет. Потому что то, что происходит, раз за разом, из ночи в ночь - Сири не может воспринимать это время на корабле иначе, время в темноте, когда ты беззащитен перед кошмарами, - не обусловлено ни нуждой, ни логической необходимостью. Потому что для этого просто нет и не может быть других причин, кроме единственной: ему нравится. Сарасти нравится его страх - Сири чувствует это по тому, как теплеют его руки, подбираясь по его собственной холодеющей коже к горлу, по дыханию, которого не слышит, но всё равно словно ощущает на своей коже. Сарасти нравится его беспомощность - в какую-то секунду он позволяет шевельнуть пальцами, сделать вдох, почти останавливаясь, но тут же сжимает его руку сильнее, или придавливает его к перекладине. Гравитация совсем слабая, но ему даже не нужно прилагать усилий - Сири кажется, что одного движения жёсткой длинной руки хватило бы, чтобы переломить ему позвоночник, обездвижив совсем. Но Сарасти даже не нужно делать этого движения. Одно только его наличие рядом придавливает к ближайшей поверхности так, что едва получается дышать. Его наличие и собственный страх. Страх сочится из каждого удара сердца, из каждой поры, и очень долго Сири думает - когда позволяет себе задуматься об этом вообще, - что Сарасти приходит только ради этого. Позже он приходит к выводу, что ошибался и в этом тоже. Когда Сарасти первый раз взрезает кожу под его ключицей, Сири едва сдерживает - не крик, скорее, беспомощный всхлип. Хочет отодвинуться, попробовать его отпихнуть - и не может. Что-то древнее, безмозглое и неумолимое, живущее внутри вместо инстинкта, сковывает тело так, что невозможно даже шевельнуть пальцем, и только после этого он понимает сознанием, что так лучше. Не двигайся. Замри. Иначе в любую секунду станет хуже. Он закрывает глаза плотнее, чувствуя собственную дрожь, ничего общего не имеющую с сознательным движением - когда язык Сарасти касается надреза, болезненно проводя между его краями - а потом теплеющие губы приникают к этим краям, словно в поцелуе. Сири почти не дышит, лёжа неподвижно, отказываясь принимать происходящее как реальность - пока следующая вспышка глухой тянущей боли не возвращает его в эту реальность неожиданно ощутимо. Новая волна страха поднимается из глубины, откуда-то из желудка до самого горла, когда он понимает, что происходит. Он пьёт твою кровь. На самом деле. Прямо сейчас. Это чертовски больно, когда это делают не специальным медицинским катетером с пресс-вакуумной системой откачки. У Сири кружится голова, а подступающая к горлу от страха тошнота перебивает даже боль - но он по-прежнему лежит неподвижно, будто скованный параличом, и это длится так долго, что успевает превратиться в затянувшийся сон, дурной кошмар из тех, которые забываешь наутро, но потом, когда он повторяется - вспоминаешь с безжалостной ясностью, что это уже происходило. Много раз. Что это произойдёт ещё и ещё. И если ты сумеешь забыть об этом хотя бы до следующего раза, ты не сойдёшь с ума. Сири не уверен, что у него получится. Но он постарается. Сарасти оставляет ему ручную аптечку с гель-плёнкой и инжектор с раствором электролитов и стимуляторов. Он берёт немного - по сравнению с тем, что мог бы взять, если бы захотел больше, и Сири благодарен ему за это - в те моменты, когда не замирает от смутной тревоги, чувствуя на себе его взгляд при свете. Вампирам давно не нужны человеческие протокадерины, Сарасти не получает от его крови или концентрированного химического страха ничего, что было бы ему необходимо, - но он продолжает приходить, и Сири ничего не делает с этим. Это... Не так уж много. Иногда он боится, что однажды Сарасти переступит и эту черту, и вместо нескольких долгих, болезненных глотков его крови срежет с его плеча или руки первый слой мяса. Иногда - задумывается о том, приходит ли тот к другим членам экипажа за тем же - но эта мысль кажется такой же дикой, как мысль однажды попытаться сказать ему "нет". Сири Китон выполняет свою работу так хорошо, как может. Все они здесь именно за этим. Все, включая Юкку Сарасти, похожего на продолжение искусственного интеллекта "Тезея", чётко и безжалостно ведущего их сквозь космос по своим рассчётным графикам, которые в состоянии понять разве что квантовый разум Капитана. Смесь бесстрастной машины и древней хищной твари, на чьих сточенных клыках тебе мерещится запах собственной крови. Только мерещится, конечно. Так думает Сири, пока не закрывает глаза в темноте. Иногда Сири кажется, что ожидание - это слишком тяжело, и в такие моменты он почти хочет, чтобы Сарасти пришёл и получил своё. Он представляет себе, как на этот раз будет готов, как сумеет ощутить что-то ещё, кроме тошнотворного инстинктивного страха. Неотвратимого страха, которого ждёшь уже так, словно он нужен тебе не меньше, чем Сарасти. Словно то облегчение, которое приходит после страха, как-то связывает вас в этой безжизненной темноте. Словно с какого-то момента это нужно не только ему. Может быть, Сири хватит сил поднять руку и коснуться его волос, чтобы показать, что он понимает. Просто коснуться, не трогая ту часть черепа, куда врезан разъём для связи с кораблём. То, что происходит при свете, реальности за пределами этой темноты в палатке-каюте - не имеет никакого отношения к тому, что происходит в темноте. Но Сарасти никогда не приходит, когда он готов. И ожидание может длиться долго, очень долго - много условных часов или дней, занятых работой, изучением графиков и телеметрии, разговорами с командой и письмами в вечность. Иногда Сири кажется, что он уже сошёл с ума, и всё, что происходит этими редкими ночами в темноте, где нет ничего, кроме него, Сарасти и его страха - лишь плод его воображения, напитанный его собственной тревогой, воздействием "Роршаха" или рассинхронизацией живого и искусственного полушарий его мозга. Но он никогда не осмелится спросить Сарасти об этом.