Отшельник

      Он просыпался в почти пустой комнате залитой светло-серым светом. Кровать задвинутая в нишу, завешанная бредовыми занавесками с арнаментом из коричнево-оранжевых треугольников. Такой же дурацкий ковёр посередине. Дубовый ламинат, бежевые стены. Огромные окна разделённые на маленькие стёклашки, вставленные в тонкую, чёрную раму.       Он бы хотел видеть аметистово-голубое море или изумрудно-сизый лес. Но окна его квартиры выходят на одинокое шоссе с рваными лентами разметки.       По коридору, направо лазуритовая кухня с высокой барной стойкой. Четыре подвешанные лампы, как бы сотканые из кружева и паутины. С забавным обожуром по краю.       Деревянная дверь покрашенная в жёлтый, с блестящим глазком на уровне переносицы. Миниатюрные кораблики Пикассо застывшие на стене, как у причала в прихожей. Напротив зеркала, в массивной раме, под стеклом. Металлический стеллаж похожий на скелет новостройки, несколько вешалок под одежду, как кривые деревья.       Спартос просыпался поздно, но обычно ещё долго не поднимался с кровати, потягиваясь, проваливаясь в хрупкий сон, как лёд под ногами железного рыцаря. В тяжёлых, стальных доспехах, разодетого в блестящую броню. С щитом и мечом наперевес в огрубевших руках.       Потом, он заваривал в турке кофе и разбавлял апельсиновым соком, а иногда кидал корочку лимона. Пьёт медленно потягивая из прозрачной чашки, стоя на балконе. Облокотившись предплечьями на хлипкий парапет, провожая долгим взглядом улетающие вдаль машины.       В небе сгущаются тучи, как огромный водоворот со светлыми прожилками, впадинами, растяжками похожими на огромные шрамы от царапин оставленных дикими животными. А безоблачной ночью, крохотные звёзды в четыре утра, на теле небосклона словно мелкие родинки. Холодает, да и ветер крепчает.       С кухонной тумбы доносится слабый звук телефонного оповещения. Такой, клацающий, как будто что-то упало. Но раньше, где-то в области поджелудочной начинали прыгать искры, как из костра, разгораясь тёплым пламенем ожиданий. Ему хотелось думать, что это сообщение и, что это от неё. Теперь ему безразлично. Что это и кто, у него нет ни сил, ни желания.       Поливает цветы, которые почему-то всё вянут, и до самого вечера читает свои странные книги. Временами включает запылившийся телевизор, но все новостные программы уже давно не приносят никаких радостных впечатлений. Его уже давно не покидает ощущение, что мир набирает обороты и катится в Тартарары. Хотя это и не так важно! Дело в том, что раньше имели смысл хоть какие-то переживания. Тот же прогноз погоды. Только сейчас ему уже всё равно на «завтра солнечно», «пасмурно» или «синоптики обещают дожди».       Он жил обычной жизнью.       И иногда ждал её звонка.       А она снимала комнату в его голове. На постоянной основе. Там весь пол был усыпан мелкими осколками, но она ходила босиком и танцевала на разбитых стёклах. Там не отапливалось и было холодно, а ей всё казалось жарко.       Она была иногда невыносимой. Неуравновешенная, взбалмошная, думающая вечно о чём-то далеком, рассуждающая о звёздах и философии.       Она выкуривала пачками ментоловые сигареты, про которые говорила «они необычные».       А ещё она часто сбегала подальше за городскую черту. Днями напролёт бесцельно слоняясь среди обшарпанных линий сельских домиков и выцветшего забора. Вдыхала запах сирени и черёмухи. Наблюдала за тучами нависшими вблизи церковных крестов приколоченных к куполам. Как сумасшедшая кружилась и смеялась под деревьями цветущей груши. Запрокинув голову, лицом ловила осколки мелкой мороси, как дробью пробивающие кожу.       На самом деле, она не редко оставалась для него непостижимо сложной. До сумасшествия, до скомканных писем, до боли, до признаний и полного опустошения.       Спартос каждый раз невольно улыбался уголками рта думая о ней. А в груди колит мелкими иголками, как от мороза.       Он всегда знал где найти её, знал адрес, куда нужно прийти, что сказать-соврать в качестве негласного пароля. Раньше он так и делал.       А теперь Спартос обессилел и от непримиримых сражений с самим собой устал. Было совершенно невыносимым терпеть то, как кокетливо она улыбалась другим, как смотрела, как смеялась и флиртовала, за шею приобнимая не его. Она легко напускала образ маленькой, дурашливой девочки с накладными ресницами, как у куклы. В аккуратной чёрной юбочке, блузочке может на размер меньше, когда наклоняется в щели между маленькими пуговками виден розовый с цветами бюстгальтер, родинка на груди. Она играла в это, просто притворялась малышкой с глупыми шутками и острыми шпильками врезающимися в его сердце и сырую землю.       Но всё-таки, как же сильно ему хотелось укутать и согреть её. Подарить простое человеческое тепло. Ему хотелось называть её своей, и знать, что у них всё взаимно. Он у неё один, она у него единственная. Видеть, как она засыпает и просыпается, как мирно льнёт к нему, знать, что с ним она чувствует себя каждую секунду в абсолютно полной безопасности, с его защитой. Осизать её мысли, смотреть на неё не глядя. Как целует его и смеётся, когда он смущается. Как улыбается, не как другим, не как удав сжимая мышь в объятиях колец, не по-хищному. Как тот, кому ты дорог, кому ты физически необходим. Кто без тебя не может так же, как и ты без него.       Только Спартос не может этого потому, что он для неё — единственный друг, а парней у неё хватает без него. И с ним она может позволить себе быть настоящей, а ей это нужно, как глоток свежего воздуха в душной каморке. Спартос Леоксис влюблён в эту девушку с волосами цвета ржи, в ту ради которой пойдёт во все тяжкие.       Телефон моргает, начиная вибрировать. Играет какая-то мелодия под удары ровного бита.       Смотрит, глаза расширяются, сердце несколько раз гулко ухает в груди наконец замирает. — Привет, как ты? — Всё отлично, солнце.       Улыбается, молчит и красит ногти красным лаком. На самом деле она совсем не любит этот цвет, но это так стереотипно, так привычно! Прижимает телефон щекой к плечу. — Слушай, скажи, пожалуйста, сильно занят сегодня? — спрашивает заинтересованно, но её тон по-прежнему ничего не значит. — Нет, — сердце стучит быстро, — к чему спрашиваешь? — Спартос! — вздыхает блондинка, — ты не исправим, а всё понимаешь, всё знаешь.       А он только горько усмехается. Радуясь тому, что она плохо разбирается в том, что чувствуют окружающие. Она в целом, вообще не очень много понимает в отношениях. — Так как, солнце? Если не занят, давай встретимся в пол четвёртого, успеешь же проснуться, м-м? — Заманчиво. — Ну вот! — вытягивает руку, чуть не выронив телефон, мизинец докрашен. — Никто мне ещё не успел испортить настроение, так что могу даже заехать за вами, ваше величество, встречу у самого подъезда… — Это лишнее, — обрывает обладатель оловянных волос, прямых и жёстких, как проволока.       Наливает в бордовый, восьмигранный стакан ядовито-зелёную газировку, сладкую на вкус, от которой пить хочется ещё больше. Шипит маленькими пузырьками, смотрит на вытянутой руке, прижав локоть к туловещу. — Тогда где? У моего дома? — умиляется, приподнимая брови. Лицо немного вытягивается. Ответа не следует. — Обожаю тебя, солнце.       И отключается. — Я тоже, Лиля, я тоже люблю тебя…