Начать жизнь заново

Вот уже как двадцать минут я стою возле дверей Его палаты, никак не решаясь войти. И хочется, и колется. Но надо. Мимо проходили медсёстры, врачи, посетители. Пара интернов заглядывала внутрь, и тогда я отходил немного назад, чтобы никто из находящихся внутри не увидел. Но это не могло продолжаться вечно, и, собравшись духом, я зашел. Тихо идти мешали синие, так похожие на мусорные пакеты бахилы, и меня заметили. В палате было уютно и просторно - два больших завешенных гардинами окна, шкаф, вешалка, несколько тумбочек, стол со стульями. На одной из трёх занятых коек лежит Он. Видно – кто-то из дома принёс ему лёгкий спортивный костюм: майку и шорты чуть ниже колена. Сам бледноватый, читает какой-то спортивный журнал, неповреждённой левой рукой перелистывая страницы, пока соседи - молодой парень и худой, лысоватый мужчина в одних старых синих трениках – режутся в карты. Когда я захожу, Женя отрывается от чтения, и в его глазах что-то теплеет. В них зажигается яркая озорная искра, а губы растягиваются в улыбке. И совершенно не самодовольной или обезбашенной, а такой… тоже непонятной. Нечитаемой. У меня в руке сетка апельсинов, яблок, бананов и прочих продуктов, традиционно полагающихся больному. Подходя ближе, кладу её на тумбочку, а двое других пациентов, вопросительно посмотрев на брюнета, поднимаются после его кивка. - Я попросил их выйти, - поясняет мне. – Взамен обещал поделиться половиной заначки и дать автографы. Ты садись, вон, стул возьми, не просто же так пришел. Он сейчас совсем другой: и такой привычный, каким я его помню, и иной – повзрослевший. Причём повзрослевший где-то там, далеко, без меня, так же, как я повзрослел без него. Стул стоит рядом – наверное, недавно был обход, – и я с удобством на него сажусь, откидываясь на спинку. Смотрю на Женю, такого вот необычного, нового для меня. - Рассказывай. Тут же откликается, полностью закрывая журнал: - О чём? Я знал, что он задаст этот вопрос – никогда бы не упустил возможности заставить собеседника задавать тему. - Ну, наверное, почему возле тебя не толпится куча народу? Сначала удивляется, а после беззаботно смеётся – не ожидал этого, заранее решив, что я буду интересоваться чётко и по существу или вообще не буду ничего спрашивать, только истерить и требовать оставить меня в покое. Нет уж, извини, но повзрослел не только ты один. Вчера было больно, вчера было страшно, вчера было плохо, но никто из нас не маленький мальчик – даже ты, так стремящийся казаться взбалмошным мальчишкой. Умный, хитрый, самодостаточный, ещё тот интриган. Переоценка личности прошла за какую-то ночь, спасибо Андрею, однако я до сих пор не могу дать ответ на некоторые вопросы. Именно для этого я здесь. Медлит, пока я думаю, и со вздохом отвечает: - Я же не звезда мирового масштаба, чтобы мной заинтересовался кто-то серьёзный, а с журналистами мелких газет успешно справляются врачи. За шесть лет я многого добился, но для большинства по-прежнему остаюсь всего лишь молодым перспективным футболистом, сколько бы голов ни было на моём счету... Мих, спрашивай обо всём, что хочешь, я обещаю ответить. Однако, вместо того чтобы задавать вопросы, молчу. Не то чтобы не знаю, что сказать. Наоборот, у меня есть нужные фразы, но не хочу… не смею разрушать странный ментальный контакт, образовавшийся между нами сразу же, как только мы встретились взглядами. Один раз перекроив мой мир, в следующий он сам автоматически перестраивается. Я был дураком, думая, что для этого Жене придётся прикладывать усилия. Всё давно запустилось в режиме нон-стоп. Всё-таки выдыхаю: – Почему? Можно было бы растолковать это по-разному: «Почему именно сейчас?»; «Почему всё так?»; «Почему не забыл?» Сотни мелких «почему», не обязательно синонимичных с моим. Но он понял и ответил, как и обещал. - Сначала мне было плохо, - начал издалека. – Я знал, какого хрена ты ничего не сказал, когда я собрался уходить и как трус оставил только записку. Как ножом по коже, но я не смог бы по-другому. Вцепился бы в тебя всеми конечностями и отказался куда-то ехать… - И жалел бы потом, - перебиваю, - так как не оставил бы себе возможности попробовать. - Ага, - соглашается, взволнованным жестом ероша волосы. – Это было одно из тех решений, когда больно в обоих случаях. Ехал – загибался, а как приехал, решил забить – мол, не судьба. Я же был амбициозным пацаном, и эйфория взяла своё. Днем тренировки, такие, после которых только в корпус зайдёшь - и всё, на кровать в безнадёжный хлам. По праздникам и выходным горячие бразильские девочки, - усмехается уголком губ, пустым взглядом смотря куда-то прямо – вспоминает. – А знаешь, я ж с тех пор ни с одним мужиком или парнем не спал. Бразилия - довольно раскованная страна, хоть на первый взгляд кажется, что гомиков там массово на кострах сжигают. Находились желающие на моё тщедушное тельце, но меня от них тошнит, - переводит осмысленный взгляд на меня – кажется, подобный факт его здорово забавляет. – Нет, я в буквальном смысле. Пригласивший меня «чисто потрахаться» парень только разделся, а у меня желчь во рту. Подавить-то успел, но из его квартиры смылся. Мы потом пару раз пересекались, но по-дружески. С остальными, с которыми пробовал, точно так же было. Прикинь, я, тот, кто не пропускал ни одной юбки, ну, или штанов, у кого как, не мог себя заставить. Со временем это, конечно, прошло, но не окончательно. Может, это ты на меня какую-то порчу навёл? Фыркаю: - Угу, специально к ведунье ходил… Тут Андрей мне сказал, что ты здесь не первый день и даже не первую неделю. Это правда? Женька скривился: - Не думал, что он меня сдаст, - а потом вдруг… смущённо улыбнулся. И не думал, что он способен на что-то такое. – Я дойду до этого, только разреши мне, что ли… выговориться. Ты же спросил, а мне нужно ответить. Всё по порядку. На чём я остановился… В общем, это всё прервалось после того, как батя прислал мне по скайпу несколько файлов. Там были пара газетных вырезок, общая информация и фотографии. Мы с отцом после суицида матери часто списывались. Он говорил, что, конечно, ему нужен наследник, но не торопил с выбором и сказал, что, если я решу вплотную заняться спортивной карьерой – сначала футболистом, потом тренером, - он поймёт. На этой почве мы и сошлись. Правда, до этого только общались, и он мне ничего такого не присылал, - ненадолго затихает, переводя дыхание, а я высказываю своё предположение: - Скорее всего, списался со стариком. Не удивлюсь чему-то подобному. - Может быть, - пожав плечами, соглашается. – Но не в этом дело. Я смотрел на твои фотки и понимал, что выхожу из какого-то транса… Сна, длившегося четыре с половиной года, в котором я вычеркнул тебя из жизни, как будто тебя и вовсе никогда не было. Мой следующий день практически ничем не отличался от предыдущего. Новые лица – но мотивы одни и те же. Да, я продвигался вперёд, но как бы по инерции, без полного понимания, что я делаю. В этом не было смысла, равно как и в том, ложился я на кровать сам или с кем-то. Череда из фанаток, приходящих при виде меня в полный восторг. Я и внешность их не мог запомнить, не то что имена. Смуглые и белокожие, молодые и постарше – без разницы. Всё смахивало на огромную компьютерную РПГ, где я, как прилежный игрок, с точностью искусственного интеллекта выполнял квесты, набивая себе lvl. Ну, набил, и что дальше? – он, скорее всего, не понимал, что начал говорить громче, взволнованно жестикулируя. Женя пытался объяснить и мне, и себе что-то важное, и я слушал, затаив дыхание, замерев, превратившись в слух. Я растворялся в рассказе, впитывая их в себя, как губка, поглощаемый незнакомыми, неизвестными событиями. Как он там без меня? Что делал? Как изменился? Как изменялся? Это ключевое «без меня» заставило забыть обо всех претензиях, негодовании, неприязни, чтобы молча ловить каждое слово. «Ты всё такой же, и опять – совсем другой, Любимый и чужой одновременно. Единственный по жизни – как герой. “- Мы встретимся? - О да, всенепременно!”» Пришли на ум строки, сейчас абстрактно подходящие нам обоим. Не полностью, конечно, но что-то в этом есть. Когда-то давно его написал один мой знакомый. Саша, кажется, но не Юлин брат, а всего лишь его тёзка. Да, Александр, точно. Я не помню уже ни его фамилии, ни внешности - вряд ли понадобится запоминать инициалы любовника на одну ночь, но этот стих запомнился сам собой – он лежал у Александра в доме, на тумбочке – это точно запало в голову. Женька, заметив, что я ушел в себя и задумался, смолк, ожидая, пока на него обратят внимание. Сейчас, усталый, в домашней одежде на больничной койке, он выглядел на редкость искренним и взрослым. До дрожи и нервной трясучки взрослым... И так не хотелось это признавать. - А ты?.. – прерываю молчание. - А я… - медленно вторит. – А я чуть волком не выл, когда понял, сколько же упустил по глупости. Пять лет – огромный разрыв, счёт не в мою пользу. Может, ты уже себе кого-то нашел, - невесело усмехаюсь – толку-то, он всё равно вмешался. – Может, даже случилось что-то непоправимое, мне ведь не сказали, что Алина умерла, и это я узнал после того, как взялся за поиск информации по нашим бывшим одноклассникам, опять же, чтобы что-то узнать о тебе. Ты стал моей одержимостью, навязчивой идеей, и я знал, что с тобой, чем ты занимаешься, где бываешь. - Ты не похож на сталкера, - снова лёгкая улыбка затрагивает мои губы. - Знаю, - брюнет осторожно приподнимается и разворачивается так, чтобы дотронуться до меня рукой, что совсем несложно, так как я сижу рядом. Большим пальцем касается уголка моего рта, проводя по месту так, будто что-то стирает, я же изо всех сил пытаюсь заставить себя не отстраниться, сохраняя спокойное выражение лица. Понятия «Женя» и «маньяк» никак не могут стоять в одном ассоциативном ряду. Они имеют между собой не больше общего, чем эта палата и улица за забором больницы. - Жень… Жестом просит помолчать, a, откидываясь обратно, морщится от неприятных ощущений. Наверняка у него сейчас пол и потолок чуть ли не местами поменялись. Пока приходит в себя, украдкой внимательно оглядываю помещение, так по-воровски отхватывая куски, детали. Узники этой комнаты… кто-то пытается выбраться побыстрее, кто-то, наоборот, остаться побольше, отдаляясь от повседневных хлопот и проблем. Чего же хочет Он? Сейчас мы здесь одни – без понятия, сколько прошло времени. Наверное, много, но до сих пор никто не пришел. Я слышу его дыхание, его голос, в каких-то мгновениях подрагивающий от волнения. И свой голос я слышу тоже. Теперь он изменился. Обычно я, как и многие люди, этого не замечаю, но не в этот раз, когда кожей ощущается каждая секунда. Поменялся то ли тембр, то ли интонация, то ли произношение. Не пойму что, зная одно – это тоже часть той самой перестройки, в присутствии Жени выходящей из стадии заморозки. Мы не виделись столько лет, а я… не замечаю этого, фиксируя для себя только то, что изменилось. Запоминаю. Противопоставляю, соединяю – и, на удивление, образ реинкарнируется: те же глаза, те же ямочки на щеках при улыбке, тот же выводящий из себя черный юмор. Забыл его прошлого – вспомнил теперешнего. Ещё ни об одном человеке я не думал так долго. - Мих, - а вот теперь его голос ещё чуть-чуть, и дрогнет, сорвётся, перейдя в сиплый или хриплый шепот. Я не смею, не смогу остаться тут как бы посторонним и прикусываю губу. – Я бесился, сходил с ума, обкуривался до невменяемости, трахался с кем попало, хорошо хоть предохраняясь от нежелательной беременности и СПИДа, и всё потому, что понимал – сколько бы ни узнавал о тебе, встретиться мы всё равно не сможем. Если поеду к тебе – ты же по-любому прогонишь, не захочешь понимать. У тебя давно своя жизнь – ты добился чего хотел, у меня своя – ещё тогда за мной был выбор, а я сделал так, как подсказывали мозги, а не сердце. Уже не поймёшь, как правильнее. Суть не в этом. Когда дело дошло до того, что меня выгнали с тренировки из-за того, что я был никакой – не спал всю ночь, вместо этого уйдя на вечеринку одной папенькиной дочки. Тогда несколько хороших парней зажали меня в моей же комнате и не отпускали до тех пор, пока не выпытали причину такого поведения – мы с ними сдружились, а я, после того, как понял бесполезность затеи, от них отдалился. Выслушали всё до конца, посочувствовали, а один усмехнулся так по-братски и рассказал, как его мать с отцом поженились, - облизывает пересохшие губы и прочищает горло. – Ты, может, слышал. Хотя какое «слышал» - наверняка сюда не дошло, а там подробности напечатали по большей части в женских журналах. Его мать хотела стать кинозвездой – ничего необычного, сейчас многие промышляют таким, вместе с порнографией на полставки. Они с его отцом третий год встречались, а она ему так и заявила: «Прости, я люблю и тебя, и киноиндустрию одинаково – сейчас же, пока действует мой шанс, мне нужно выбрать второе». Они ничего друг другу не обещали, но он прождал её девять лет, пока женщина не стала признанной и не вернулась к нему. Просила прощения, а он простил. И, услышав это, я... – срывается, уже едва слышно, с таким искусственным, наигранным смешком шепча. – Я, как дурак, позволил себе поверить в чудо. Сказку… Приехал, чтобы попытаться всё изменить, несмотря на исход… Я же правда лю… завишу от тебя, - а глаза блестят, как в лихорадке, безумстве. – Это хуже наркоты, Мих, хуже твари-судьбы, которая постоянно делит постель с каким-то более удачливым ублюдком. И это тяжело. Я чертов эгоист, сволочь, но не хочу… не могу тебя отпустить… чего бы мне это ни стоило. Нет, нет, нет… Боже, как он может произносить такие вещи? Тяжело дышит, а я вскакиваю, на подгибающихся ногах отходя к окну. Тело трясёт крупной дрожью. Я же н-не архитектор, я художник, и т-то от слова «худо». Так какого хрена именно мне приходится ст-тавить окончательные штрихи в таком сложном чертеже? Я не смогу!.. Нахожу опору и сажусь на широкий подоконник, подальше от надломленного взгляда аквамариновых глаз. Получается, я тоже… зависим. Но как же… Может, Андрей в чём-то прав насчёт моногамии и однолюбов, но я же… это же… Так, хватит. Михаил Нишовский, возьмите, в конце концов, себя в руки! Вы же взрослый человек, сколько можно позволять этому субъекту на Вас действовать?! Мы оба слегка не в себе. Как там говорят – творческие люди всегда немного психи. Женя тоже творческая личность – по-своему. А когда уж эти две личности встречаются… Зависимость… ну, глупо же, правда? Какая ещё зависимость, не бывает такого. Ерунда какая-то. Чудеса… да, случаются, но не просто так. Только люди своими руками могут устроить кому-то чудо. И Женя… может, он сам создал себе это «чудо» с тем многогранным понятием, которое имеет это слово. Соскакиваю со своего своеобразного укрытия и медленным осознанным шагом иду навстречу. Перед его внимательным обеспокоенным взглядом кладу свою руку на его вывихнутую правую. Между нами гробовое молчание, а мне так трудно перебороть себя, чтобы выдавить из губ пару непослушных слов: - Дай мне время. Неделю, - от волнения голос хрипнет, - и тогда я скажу тебе. Всего неделю, прежде чем я пойму, смогу ли я самолично устроить чудо, или тебе придётся искать новое. После, не дожидаясь его ответа, быстро ухожу из палаты. Зависимость… Надеюсь, это всего лишь призрачное предположение…