Коты и короли

      В особняке было два призрака. Ещё кот, но он приходил редко и только за едой. Ещё птички какие-то, они свили гнездо под крышей и выращивали там маленьких крикливых птенцов, но их почти не удавалось разглядеть поближе, даже понять, что это вообще за птицы. Ещё Рихард Милинский, но он жителем этого места уж точно не мог считаться, хотя под все остальные характеристики вполне подходил.       В особняке было два призрака. Но теперь стал появляться ещё один.       Когда птицы не пели, птенцы не орали, кот наедался и гулял сам по себе, Кшиштоф отсиживался в своём загробном мире, а Рихард — в своей Польше, по ступенькам легко и небрежно вспархивал на крыльцо последний, кому в этом доме было место. Он осторожно, неслышно проходил по дому, находил в нём самого живого из местных призраков, улыбался и спрашивал, как дела.       Без издёвки.       Как ни странно.       Может быть, он тоже повзрослел за всё время правления? Или просто поумнел?       Сначала он просто уходил, не получив ответа. Потом стал кормить кота. Потом — приносить кровь и хозяину тоже. Потом — переставлять вещи, потом — наводить порядок, потом — перемывать собственноручно весь особняк. Рихард Милинский, застав его как-то за этим занятием, спросил, Анна ли его заставила, и если да, то зачем. Он лишь посмеялся. Зачем он всем этим занимался, было действительно непонятно. Впрочем, хозяину было всё равно, хозяин устал даже не хотеть его видеть. Конечно, вид короля вампирской Польши в амплуа уборщика-добровольца заставлял его ненадолго ожить, но он и к этому быстро привык. И даже к тому, что Вацлав ругался на него за беспорядок, некормленного кота и ещё какие-нибудь глупости. Мало ли какие способы его разговорить могут показаться Вацлаву приемлемыми?       Только вот зачем.       Впрочем, Станислав всё равно молчал.       Вацлав тоже быстро уставал нести чушь. Наливал ему крови, неловко гладил по плечу, не позволяя себе большей вольности, и садился рядом. Когда надоедало молча сидеть, уходил. Станислав брал кровь, не отодвигался, но ничего не говорил. Ему молча сидеть не надоедало. Иногда Вацлав задавал какие-нибудь глупые вопросы, и если Станислав знал, что отвечать, он отвечал, до тех пор, пока не переставал знать, или не уставал. Он пил мало крови, и поэтому уставал быстро. Он всё надеялся, что Вацлав отстанет, но Вацлав не отставал, всё приходил, всё ругался, всё кормил, и его, и кота, всё пытался навести порядок, всё задавал свои глупые вопросы.       Например:       — Вы правда больше ничего не хотите?       — Да.       — Почему?       — Я понял, что всё бессмысленно.       — Вам не кажется, что бессмысленной была только война, а в мире есть ещё множество куда более приятных вещей?       — Эти вещи редко меня касаются.       — А что вы сделали для того, чтоб они вас касались чаще?       Или:       — Может быть, пойдём, прогуляемся в каком-нибудь милом старом городе?       Или:       — Как часто вы пытаетесь здесь прибраться?       — Никогда.       — Почему?       — А зачем.       Или:       — Не хотите сесть на польский трон?       — Нет.       — Почему?       — А зачем.       — Я уже правда устал там сидеть, даже каюсь немного, признаться. А вы куда моложе меня, умный, красивый…       Или:       — Может, на охоту сходим?       — Нет.       Или:       — Как вы себя чувствуете?       Или:       — У нас в Польше проблемы… с Российской Империей. Может, поможете? Вы здесь, верно, совсем отстали от мира?       Однажды Вацлав просто принёс ему на колени кота. Кот почему-то не сопротивлялся. Станислав тоже. Он кота погладил, почесал, но на этом всё дело и кончилось. Кот полежал и вскоре ушёл. Вацлав тоже.       Потом пришёл однажды очень растерянный и несчастный, будто побитый. Станислав сидел в кресле, не занимался вообще ничем, смотрел в окно и подумал только, что если непрошенный гость чем-то расстроен, то он скорее начнёт ругаться на пыль, беспорядок и ничего не деланье, как делал иногда в дурном расположении духа (и в обычном тоже, но просто менее яростно). Но он никак не ожидал, что Вацлав просто сядет на пол у его ног, устроит голову у него на коленях и останется так лежать. Надолго. После стольких лет робких поглаживаний по плечу самое оно, верно? Мнишек сначала ничего не делал, потом всё-таки осторожно погладил его по волосам. Как кота, который в последнее время начал приходить и просить ласки. Потом ещё. Поперебирал волосы, привыкая к новому ощущению, положил ладонь на плечо, приобнимая, и не стал убирать. Он не знал, сколько времени они так сидели, но долго, стало темнеть. Потом Вацлав выбрался из-под руки, встал, кинул на него прощальный полный благодарности взгляд и исчез.       Потом пришёл ещё раз. Куда более радостный, по крайней мере, спокойный, с бутылкой крови и котом на руках. За долгие года их общения сменилось не одно поколение котов и кошек, Станислав с подачи Вацлава, почему-то этому умилявшегося, иногда оказывался весь обсажен маленькими писклявыми комочками, но для их посиделок Вацлав всегда выбирал котов серых, очень пушистых.       — Я больше не король, — сообщил он прямо с порога, как будто всё ещё считал, что Станиславу это важно. — Я думаю, с прошлого раза вы об этом уже догадались.       — И?       — Да так. Давайте же за это выпьем.       — Я почти ожил, а вы выглядите так, как будто скоро докатитесь до моего состояния.       — В другое время я обрадовался бы, что вы почти ожили, но… а впрочем, я и сейчас рад. Не будем об этом.       Больше в тот вечер они об этом действительно не говорили.       В следующий раз Вацлав явился всё-таки в ужасном состоянии, хмурый, бледнее обычного, совершенно пустой. Подошёл, снова положил голову на колени, и Станислав уже было поднял руку его погладить, но не успел.       — Вы были правы.       Вацлав смотрел на него совершенно пустыми глазами. Мнишек даже испугался: неужели у него когда-то были такие же?       — Это в чём же?       — Всё это… незачем.       — Не говорите глупостей. Я никогда не бываю прав.       Он всё-таки его погладил, но Вацлав в этот раз увернулся.       — Вы были правы, — упрямо повторил он.       Станислав не нашёлся, то ответить. Вести диалог он с тех пор так и не научился, наоборот, годы молчания и общения с отцом, Рихардом и Вацлавом только ухудшили и без того ужасные навыки ведения диалога. Он долго думал, что на это сказать, но вскоре Вацлав исчез, не вставая.       Стало грустно.       Вацлав долго не появлялся, недели две, а то и больше, Мнишек не считал дни. Нет, раньше Вацлав приходил ещё реже, но тогда его никто и не ждал. А теперь ожидание было, и ему сопутствовало волнение, и это было ужасно непривычно и до отвращения противно. Впервые Станислав решился написать письмо, но взял бумагу и понял, что не может. Не только потому, что совершенно разучился говорить и писать, а ещё и потому, что точно знал: то, что он должен сказать, на бумаге будет выглядеть ужасно странно и глупо. Он промаялся ещё два дня и написал коротенькую записку:       «Может, придёте? Тут без вас кот скучает.»       Коту имя так и не дали. Ни одному. Станислав подумал, что надо бы этим всё-таки озаботиться, и называть всех последующих серых и самых пушистых котят так же. Интересно, а Вацлав оценит кота по имени Речь Посполитая Обоих Народов?       Может, не сейчас, но позже — точно.       Вацлав пришёл вечером, почти ночью. Встал на пороге, оскалился. Спросил с отчаяньем, тщательно скрываемым за издевательскими нотками:       — Я вам что… нужен?       — Нужны, — спокойно ответил Станислав. — И давайте уже на «ты», а то вы сейчас самое дорогое для меня существо, неловко как-то получается.       Вацлав переменился в лице, подошёл, упал и обнял его ноги.       Станислав как-то отстранённо подумал, что в первый раз его прийти, наверное, заставила княгиня Вишнивецкая. И научила его воскрешать — тоже. Интересно, почему же она и самому Вацлаву тогда не поможет?       Пришёл кот, забрался на колени, абсолютно не обращая внимания на Вацлава, устроился клубочком. Тот поднял голову и прошептал:       — А я ведь вас… а можно к вам?       — А нужно, — ответил Станислав.       Мысль до конца он уже дочитал.