Война

Война — страшная вещь. Она стирает с карт города, разлучает людей, ломает судьбы, отбирает жизни. Война не знает пощады. Будь ты ребенком или взрослым мужчиной, она придет за тобой. Король ли или простолюдин, ей все равно. Она равнодушно вычеркнет твое имя из списка живущих. Война жестока. Она не слышит молитв людей, но вслушивается в их проклятия с изощренным удовольствием. Кровь людей — изысканное вино для нее, которое она жадно лакает, словно пьяница после недельной завязки. Война это не тактика и стратегия. Это не средство достижения цели. Не люди управляют ходом судьбы. Это она повелевает ими, как умелый кукловод. Да, люди начинают ее, но она быстро забирает своих создателей в плен ужаса и смерти, порабощая. Опутывая нитями боли, кормя с рук ложными иллюзиями о спасении, она обнажает души, выдирая их из забытья. На войне нет героев, нет подвигов. Есть только железная воля, которую ничто не заставит заржаветь. Есть желание защитить то, что так дорого. О славе не думает никто. Мирские ценности внезапно становятся песком, утекающим сквозь пальцы. Слава, почет, деньги — все это ничто. Главной ценностью становится жизнь родных и близких. У кого-то — только своя шкура ценна. Но такие люди обычно умирают одними из первых. Сразу после вдохновленных глупцов, кто лезут на штыки подвигов. Остальным дается шанс на спасение. Шанс не утонуть в клоаке ужаса и боли войны. Боль, отчаянье, вечная усталость, страх становятся вечными спутниками. От них не скрыться ни во сне, ни в надеждах на будущее, ни в воспоминаниях о счастливом прошлом. Они преследуют повсюду и жалят, когда ты смеешь забыть о них. Любимые питомцы войны не дадут покоя, пока ты не падешь в лапы смерти или пучину равнодушия, толкающую за черту жизни. Жаль, что это пришлось узнать на своем опыте. Нет, я не строила иллюзий, что война благое дело. Всегда знала, что это мерзость, в которой легко утонуть. Но одно дело знать, а другое — прочувствовать. Хотя я давно уже ничего не чувствую. С усталостью смирилась, страх исчез после смерти моих близких, боль уже не ощущала, а отчаянье сменилось решительностью. Пусть мне ничего не исправить, не остановить войну, не изменить ее ход. Я могу умереть, как того пожелаю. Нет, не с гордо поднятой головой, не с вдохновляющими криками у всех на глазах. Нет, я буду молча умирать, ни о чем не жалея, не вспоминая тех, кто уже оставил меня. Буду равнодушно смотреть в глаза скалящейся смерти и приглашу ее на последний танец, где каждый шаг — удар меча. Моего или чужого — неважно. Каждый звон стали — аккорд. Каждая жизнь — смена партнера. Все легко и просто. Смерть вообще намного проще жизни. Нас осталось трое из сотни. Наш отряд, который неделю защищал город, чтобы из него убрались мирные жители. Хотя можно ли считать спасением побег из города? Война все равно настигнет их. А если вдруг и забудет о них, то все равно оставит несмываемый отпечаток на их судьбах и памяти. Что лучше: бежать от войны или встретить ее, не тратя силы? Вопрос сложный и бесполезный. Он не поможет выжить. Лишь заполонит голову тяжелыми мыслями. А это опасно. Удивительно, но порой думать на войне опаснее, чем бросаться с цветком на вооруженного рыцаря. Как правильно нанести удар, как расставить войска, как навязать бой — все это чушь! Нет, умы не решают исход войны. Они лишь подливают масла в огонь. На войне, если честно, ничего не решает. Есть только ты с мечом и твой враг. Кто первым умрет, тому не повезло. Или повезло? Ведь ему не надо смотреть на омерзительные действа. Впрочем, разницы нет. На войне два исхода — жизнь и смерть. Больше ничего нет. Война — это игра жизни и смерти. И ты по обеим сторонам. А в моем случае все проще. У меня один исход — смерть. Нет, это не геройство, не отчаянье. Это желание все закончить для себя. Желание закрыть свою заляпанную войной историю. А чего желали те, кто остался со мной? Я не знала. Да и мне не было интересно. Любопытство на войне первым идет в топку ненужных эмоций и чувств. Мне было все равно, что заставило остаться в захваченном городе мальчишку лет семнадцати и мужчину с первой сединой. Конопатый паренек, который нервно сжимал рукоять меча и смотрел только себе под ноги. Никто из отряда никогда не видел его глаз. Всегда чуть сгорбленный, юноша был выше многих моих знакомых, но всегда старался быть как можно незаметнее. Я и в бою его почти никогда не замечала. Но всегда после сражений на его руках была чужая кровь. Так что трусом он не был. Впрочем, трусы долго не живут. А парень пережил целых три месяца войны. Как он попал в отряд? Кто учил его сражаться? Где его семья? Ответы на эти вопросы должны были волновать нормального человека, но война размывает границы безумия. То, что еще вчера аморальным, сегодня привычное дело. Убийства, предательства, слежка, пытки — все это становится обыкновенной жизнью людей. Скольких убила я? Сколькие пытались убить меня? Сколько семей я лишила отцов и сыновей? Сколько проклятий я могла бы услышать в свой адрес? Математика — идеальная наука для войны. Она такая же бездушная. Но что толку говорить о душе? Учение о грехе, об аде, о перерождении души — все это чушь, которая нужна лишь для управления людьми. Держать их в узде, унять страх смерти — вот ее задачи. И, судя по молитвам из угла, эти учения прекрасно справлялись с ними. Грузный мужчина, лихо орудующий в бою булавой, смиренно сидел в углу, сложив руки в умоляющем жесте, и шептал молитву. Слов было не разобрать из-за тихого голоса и шума ветра. Хотя зачем мне слова? Они не помогут. Только меч может решить исход сражения. Нет, вру. Даже он уже не в силах что-либо изменить. Город пал, наш отряд разгромлен. Мы могли бежать по старым тоннелям, но решили остаться. Без слов мы завалили проход в старые тоннели, отрезая путь к спасению и не позволяя врагу пройти дальше. Глупость или храбрость? Равнодушие. Нам нечего терять, незачем жить. Это конец пути. Даже когда человек в отчаянье, у него есть шанс спастись. Даже соломинка может стать для него крепким канатом. Для того, в чьем сердце пусто, спасения нет. Ничто не удержит его в этом мире, ведь самого мира для него уже не существует. Мой клинок лежал на коленях. Я проводила кончиками пальцем по лезвию, словно гладила свою любимую кошку. Но не было больше ни кошки, ни дома, ни семьи. Был только этот клинок. Последняя связь с прошлой жизнью. То, что я хотела держать в своих руках на пороге смерти. Если когда-нибудь мое тело найдут, то пусть думают, что я умерла достойно. Может, кто-то выдумает глупую легенду о бесстрашной женщине, что одолела самого короля. Или еще какую-нибудь чушь, которой будут восхищаться дети. Мне все равно, но… было бы неплохо. От мыслей отвлек скрип половиц. Несколько человек топтались наверху, громко смеясь. Я сжала клинок. Вот и все. Дверь открылась, и тело тут же осело на землю, пронзенное моим оружием. Раздался чей-то яростный возглас, и на меня налетел новый противник. Он что-то кричал. Кажется, проклинал меня. А я лишь уворачивалась от его палаша, ища момент для атаки. Его доспехи прочны, но в них он слишком медленно двигается для невысокой женщины в легкой броне. Его мощные замахи было легко просчитать. Уворот, шаг назад, колющий удар, шаг в сторону. Все просто и привычно. Один неверный удар, и палаш застрял в балке, а мой клинок пронзил чужое горло. Кровь брызнула на пол, заливая некогда белый ковер, на котором лежали три трупа. И это было только начало. Выскочив на улицу, я с разворота снесла голову незадачливому часовому, что скатилась по ступеням прямо под ноги вражеским воинам. Секунда тишины, осмысление, и звон стали. Драться в узком пространстве неудобно. Твои движения скованны, маневры ограничены, но и количество противников не больше трех. Именно столько человек могли поместиться на лестнице. И они мешались друг другу. Их локти то и дело соприкасались, меняя траекторию удара. А я отбивалась, бросала горшки в лица особы рьяных, при любой возможности била по ногам, сталкивая вниз, где поверженного противника быстро затаптывали свои же. Но я была одна против сорока вооруженных бойцов. И некоторые из них были достаточно умны, чтобы забраться на крыльцо дома иным путем. Да, мужчина в заляпанных кровью доспехах пытался отвлечь их внимание от меня. Он кричал им что-то, яростно бросался вперед, но… он тоже был один против тридцати солдат. Мы все были одни. Сюда мы пришли вместе, но умирать нам предстояло в одиночестве. Я знала, что у большого костра шел бой. Слышала по звону стали и его хриплым возгласам. Паренек всегда бросался в бой с именем Марии на устах. Наверно, он ее очень любил. И жил ради нее. А сегодня умер. Я будто почувствовала его смерть. Это было как удар хлыста по всем органам. Так же быстро, но больно. Боль — единственное чувство, что осталось. Оно словно напоминает телу, что оно еще живо. Правда, это ненадолго. Тело становилось вялым, руки чуть дрожали, глаза заливали пот и кровь. Мне осталось недолго, но напоследок я хотела забрать с собой как можно больше жизней. Эгоистично? Да. Жестоко? Да. Но перед лицом смерти на это как-то плевать. Удар. Один удар может оборвать человеческую жизнь. Умереть от подлого удара в спину как-то обидно. Я усмехнулась и из последних сил с разворота пригвоздила своего убийцу к стене. Тут же мне болью обожгло правый бок и левое плечо. А потом вся моя спину словно загорелась. Закусив губу, я рухнула на пол. Как жаль, что мои руки не сжимали верный клинок. Это было единственной мыслью в моей голове. Говорят, что перед смертью перед нами проходит вся наша жизнь. Мы вспоминаем самые счастливые моменты, жалеем о несделанных вещах, видим тех, кого так любим. Я была бы рада увидеть перед собой лицо матери или отца. Или взглянуть в глаза любимого Марка. Но передо мной был лишь дощатый пол, заляпанный кровью и сырой землей. Еще одно разочарование. И да. Не верьте, что перед смертью становится холодно. Моя смерть была теплой и липкой, как кровь, в которой я была с ног до головы. Кровь — это жизнь и смерть. Разница лишь в том, внутри вас кровь или снаружи. И это было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем мое сознание угасло.