Колокольчики

Джиро скинула босоножки в прихожей, повесила пальто на крючок и задумалась: сначала поесть или сразу пойти к зеркалу? На кухне ждал испортившийся салат из морепродуктов, кофе и черствое печенье; в зеркале ждала Момо. Нельзя пренебрегать ужином, даже если очень хочется спать, даже если тебе кажется, что ты не голодная, говорила мама когда-то, и маленькая Кьека послушно жевала свои мюсли. Вспомнится же. Джиро хмыкнула и пошла в спальню, споткнулась о брошенную на пол футболку, пощелкала выключателем — свет не загорелся. На секунду она почувствовала укол ледяного неконтролируемого ужаса, представила, как из шкафа сейчас вылезет мохнатое нечто с длинными суставчатыми лапками: подползет поближе — цок-цок-цок коготками по паркету, потянется к лицу, воткнет хоботок прямо в зрачок и высосет глазное яблоко. Или чья-то рука, покрытая ядовитой слизью, схватит ее за волосы, поднимет в воздух и вспорет живот острым когтем; кишки, похожие на пакеты из мясной лавки, упадут на пол со смешным хлюпающим звуком. Или вот… Джиро стояла на границе света и темноты, вглядывалась в бездонный провал шкафа и думала о том, какая же она все-таки дура. Если в этой комнате когда-то и водились монстры, Момо давно съела их всех. Дети зеркал не терпят конкуренции — об этом можно прочесть на форуме «Городские легенды» в разделе «Разбей зеркало». Раньше Джиро часто читала чужие истории, пока ехала в метро на работу или в магазин. Потом ей стало хватать своей. Джиро закрыла за собой дверь и подошла к большому зеркалу: воздух вокруг него казался гуще, а темнота — черней. Или нет, дело тут не в черноте и не в том, что этот угол сжирает лунный свет; просто темнота была живой и приветливой, как кошка, встречающая хозяйку. Она липла к ногам, обвивала шею, давила на грудь — Джиро ощущала ее гладкие холодные бока, слышала шелест. — Привет, Кьека. Темнота откатилась в щели, как тяжелая пульсирующая волна. По ту сторону зеркала стояла Момо. Джиро жадно всмотрелась в ее лицо, как будто ища изменения, хотя они не виделись всего сутки. Хотя сегодня у них было слишком мало времени, чтобы тратить его на гляделки. Хотя там, где жила Момо, не существовало ни времени, ни изменений — и она вряд ли поняла бы эти метания. — Я скучала, — она улыбнулась. У Момо была такая ласковая, такая красивая улыбка, что Джиро не удержалась — подошла поближе, уперлась лбом в холодное зеркало, услышала нежный перезвон колокольчиков; потом стекла брызнули ей в лицо. Боль обожгла и ослепила, но нельзя было закричать. С Момо никогда не бывало иначе: за любовь и доброту нужно заплатить кровью. Хочешь быть рядом — сначала накорми. Дети зеркал были созданы плотоядными, и нет в этом их вины. Тем более, Джиро знала, что скоро ей станет плевать и на царапины, и на боль. Сквозь кровь Джиро видела, как Момо переступила границу, вышла из зеркала и потянулась. Она была голой, только кольца на пальцах светились красным потусторонним светом. Захотелось протянуть руку, пощупать упругую белую кожу, оцарапать ногтями, сжать, лизнуть, укусить. — Ты плохо на меня влияешь, — сказала Джиро с мрачным смешком. Момо нахмурилась, отвела ее руки в сторону и погладила глубокий порез на лбу. Лицо будто лизнул огонь — кольца вспыхнули ярче. — Ну вот, поранилась. Сильно болит? — Нормально. — Мне жаль, что так случается каждый раз. Вряд ли ей на самом деле было жаль, но Джиро оценила эту ложь, сказанную так нежно и естественно, что засосало под ложечкой. Момо принялась слизывать кровь с ее лица. Это было неприятно, даже больно, но Джиро все равно млела и таяла. «Наверное» — подумала она безразлично, — «если она когда-нибудь воткнет в меня нож — я и этому обрадуюсь». Момо взяла Джиро за руку и повела к кровати. Они ни обо что ни цеплялись; брошенные на пол футболки, тумбочки, колонки, старая гитара — все перестало существовать, провалилось в какое-то другое измерение, исчезло, вытесненное из комнаты духотой и монотонным шепотом: «Давай, Кьека, потрогай, вот так, вот так, молодец, очень хорошо, можно я сделаю вот так, тебе нравится Кьека, тише, потерпи, вот так, вот так». Джиро ощущала, как по спине что-то стекает, конечно же, это был пот, но в темноте казалось, что кровь. Простыни смялись и сбились в кучу где-то в ногах, Момо навалилась сверху — она запускала пальцы в короткие волосы Джиро, хватала за руки, прижимала к кровати; было во всем этом что-то животное, что-то жуткое. Что-то, с чем невозможно справится: лавина сходит, и ты будешь похоронен под ней. Смирись с неизбежным и слушай звон колокольчиков. Момо застонала — и этот звук был хуже, чем рой насекомых под кожей, он был вездесущ и невыносим. Джиро почувствовала, что вот-вот захлебнется. Она дернула Момо на себя, сжала так, что у человека хрустнули бы кости, и вцепилась в белое плечо зубами. На языке стало солоно. Момо затихла, перестала ерзать по кровати, только осторожно обняла Джиро за шею. — Тебе хорошо, Кьека? «Нет» — подумала Джиро. «Я люблю тебя» — подумала Джиро, — «я люблю тебя, я люблю тебя». И удовольствие — грязное, противоестественное — вывернуло ее наизнанку. Момо ушла, не прощаясь: скользнула за границу, поманила черноту за собой — и в комнату будто опрокинули ведро с лунным светом. Джиро стащила с кровати влажное мятое белье, швырнула в корзину, закрыла шкаф. Было паршиво: ноги тряслись, голова болела. — Спасибо за вечер, — сказала Джиро пустоте, зная, что Момо не услышит. Проглоченная, пережеванная и переваренная, Джиро пошла на кухню пить кофе и доедать черствое печенье. Пламя — этот яростный костер до небес, разожженный Момо — погасло, остались только маленькие тлеющие угольки, похожие на мусор. Зеркало забрало свои осколки, свою кровь и свою магию. Джиро выбросила воняющий испорченный салат и села за стол. Нельзя пренебрегать ужином, даже если очень хочется спать, даже если тебе кажется, что ты не голодная, говорила мама когда-то, и маленькая Кьека послушно жевала свои мюсли. Взрослая Кьека вытерла лицо от крови и посмотрела на яркие огни ночного города за окном. Жизнь, кипевшая за стеклом, вдруг показалась далекой и ненастоящей, как плохо нарисованный задник в видеоигре. Кислая тошнота подкатилась к горлу, обожгла рот желчью — и Джиро тяжело сглотнула. Что-то подсказывало ей, что в зеркале, в Момо и в ней самой таится какая-то страшная, чудовищная смысловая ошибка, но она решила сегодня не думать об этом. Не думать об этом вообще.