***
Двум гостям, прибывшим от имени аббатисы Доротеи, мажордом маркиза отвёл помещение в боковом крыле – не слишком близко и не слишком далеко от центра событий. Страж не сомневался, что в этом – как, видимо, вообще во всём происходившем при дворах орлесианских аристократов – был какой-то потаённый неприятный смысл, но искать его даже не пытался. Сейчас его занимал куда более насущный вопрос. Покинув бальную залу, он немедля направился в отведённый им покой. Лелиана была из тех драгоценных женщин, для которых «пять минут» действительно означало пять минут, но провести в опостылевшей компании местной знати даже и столько было превыше его истощившихся душевных сил. С лёгким сердцем он толкнул окованную железом дверь – и замер на пороге комнаты. В просторной опочивальне было тихо. И это было хуже всего. Страж осторожно прошёлся по помещению, внимательно обшаривая его взглядом. Деревянные ножки кровати, туалетного столика и стульев целы. Портьеры не изжёваны. Ковры первозданно чисты. Факты говорили за себя: третий член их компании пропал. Наг появился в их развесёлом отряде где-то с полгода назад, когда они спешно решали династический кризис в Орзаммаре. Для гномов ушастые животные нежно-розового цвета представляли главным образом кулинарную ценность, но Лелиану они заинтересовали в совершенно ином качестве. Страж, следуя, казалось бы, безобидному желанию обрадовать подругу, презентовал ей подземную зверушку, и Лелиана нарекла новоявленного питомца Шмоплзом. Радости девушки не было предела, но вот Стражу суждено было горько раскаяться в своей щедрости. Проклятый свинокролик жрал за троих, шумно обнюхивал всё и вся, а любую реакцию на происходящее выражал неизменно омерзительным хрюканьем или столь же отталкивающим сопением. Мощные резцы с одинаковой беспощадностью вгрызались во всё хотя бы отдалённо съедобное, что попадалось зверюге на пути – и, хуже того, их необходимо было точить, что подвергало опасности любой деревянный предмет в радиусе сотни шагов. Единственным достоинством Шмоплза была чистоплотность – вылизыванию гладкой розовой шкурки наг посвящал почти всё свободное время – но и это, насколько Страж мог судить, было связано не столько с природной опрятностью, сколько с патологической склонностью обслюнявить всё, до чего мог дотянуться шершавый язык. Принимать в обществе Шмоплза какое-либо положение, кроме стоячего, можно было только на свой страх и риск – наг тут же фыркал и кидался вылизывать твоё лицо, царапая кожу непомерно длинными передними зубами. Страж стоически терпел, рассчитывая, что через какое-то время увлечение подруги пройдёт, и отвратительное создание можно будет сбагрить куда подальше. Масштаб бедствия он начал осознавать, только когда Лелиана притащила гнусное животное на коронацию Алистера. Не то чтобы он возражал против самой идеи – если что-то и могло исправить заунывную церемонию, так это ушастый наг, флегматично жующий подол чьего-нибудь платья – но проклятое создание оказалось неспособно принести даже такую минимальную пользу и вело себя нехарактерно чинным образом. Ещё хуже этого было навалившееся осознание: Шмоплз обосновался в их жизни всерьёз и надолго и в обозримом будущем никуда не денется. Единственное, что оставалось – попытаться возглавить то, с чем невозможно бороться, и сделаться большим андрастианцем, чем сама Святейшая. Так что после коронации, когда Лелиана шутливо поинтересовалась, есть ли в его дальнейших планах место для ещё одного спутника, Страж сделал большие глаза и с театральным изумлением ответил: – Одного? Ты заставишь меня выбирать между тобой и Шмоплзом?! Путешествие через Недремлющее море наг перенёс на удивление легко, и по прибытии сначала в Валанс, а затем и в Вал Шевин отличался своим здоровым (читай – ненасытным) аппетитом. Возможно, именно поэтому его решено было оставить в комнате – если на коронации ферелденского монарха непосредственность ушастого создания могла привести максимум к забавному конфузу, то здесь вполне могла помешать достижению цели. Уходя, Лелиана посадила Шмоплза на привязь, надёжно завязав его поводок вокруг одного из столбцов кровати – но сейчас кожаный ремешок болтался чисто обрезанным у самого узла, и комната, вместо ожидаемого хрюканья, встречала посетителя гулкой тишиной. Итак, Шмоплз похищен. Несколько месяцев назад Страж только обрадовался бы такому повороту событий, но сейчас это было совершенно некстати. Узнав, что её любимец пропал, Лелиана неподдельно огорчится – а когда Сестра Соловей огорчена, виновные имеют свойство терять выступающие части тела. В подавляющем большинстве ситуаций подруга давала ему сто очков вперёд по части хитроумия и искусных комбинаций, но если в опасности оказывался кто-то, кто ей дорог, хрупкая девушка начинала действовать с прямолинейностью осадного тарана и сопоставимым изяществом. Либо она, не стесняясь в средствах, кинется выручать питомца, и тогда сопутствующие потери поставят крест на всякой возможности помочь Доротее – либо, скрепя сердце, решит, что просьба преподобной матери важнее её собственных интересов, и тогда прощай Шмоплз. Хорошего варианта здесь не было. А кроме того, он положительно не выносил, когда в этих голубых глазах отражалось огорчение. – Ты уже здесь? – послышалось за спиной. Страж шагнул вперёд, освобождая проход, и торопливо сдёрнул обрезанный ремешок с кровати. – А… где Шмоплз? Надо было действовать. Действовать немедленно, решительно и успешно. Страж повернулся к Лелиане, нацепив свою самую бодрую улыбку. – Это сюрприз, – сообщил он с заговорщицким видом. – Дай мне ещё немного времени. – Нда-а? – с лёгким интересом протянула девушка. – Тогда дама рассчитывает, что это будет хороший сюрприз. Лелиана опустилась на краешек кровати и с видом подчёркнутого ожидания скрестила руки на груди. – Я живу, чтобы служить! – патетически провозгласил Страж. Отвесив преувеличенно галантный поклон, он поспешно ретировался за дверь и бодрым шагом, лишь немного не доходящим до бега вприпрыжку, направился по коридору. Отыскать и спасти одного-единственного нага в огромном и почти незнакомом дворце – почему-то все задачи, встававшие на его жизненном пути, были именно из такого разряда. Не говоря уже о сроках, в которые требовалось уложиться – в конце концов, его Соловушка была из тех драгоценных женщин, для которых «немного времени» действительно означало «немного»…***
Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что для героя, нашедшего Урну Священного Праха спустя тысячу с лишним лет после её исчезновения, должно быть проще простого обнаружить нага, пропавшего считанные часы назад. Проблема, однако же, заключалась в том, что наг пока ещё не наследил в религиозной истории Тедаса, так что в распоряжении искателя не было вороха обрывочных легенд, способных служить источником информации. Зацепка была лишь одна – Шмоплз пропал, пока они с Лелианой были на вечернем приёме; то есть, примерно за последние два часа. Значит, имело смысл начать с опроса соседей по апартаментам – кто-нибудь мог что-нибудь видеть или слышать. Вскоре, однако, выяснилось, что этот план, как и любое очевидное решение, обладал множеством неочевидных изъянов. В трёх ближайших опочивальнях всё ещё не было никого. Дверь в четвёртую была заперта и, кажется, забаррикадирована изнутри – похоже, кто-то очень серьёзно относился к своему участию в придворных интригах. Из-за двери в пятую доносились достаточно недвусмысленные звуки, чтобы понять, что после вторжения Стража обитатели комнаты будут не в настроении отвечать на вопросы – а убеждение потребовало бы времени, которого у него не было. Герой Ферелдена начинал задумываться над сменой тактики, когда из-за шестой по счёту двери послышалось тяжкое сопение, немедля наводящее на мысль о недовольном наге – и Страж, недолго думая, подналёг плечом и ввалился в помещение под аккомпанемент жалобно хрустнувшего замка. Надежды не оправдались: издававший искомое сопение нос вне всяких сомнений принадлежал человеку. К носу прилагалось усатое лицо, наполовину скрытое золочёной маской. Мощная шея соединяла лицо с крепко сбитой фигурой, затянутой в странного покроя камзол, болезненно напоминающий тот, от которого Стражу не так давно удалось отбиться, и длинные штаны в облипочку. Иными словами, перед Героем Ферелдена предстал вполне типичный орлесианский аристократ – пикантную изюминку в образ вносили разве что широкие босые ступни, пальцы которых конвульсивно скребли по малиновому ковру. – Я полагаю, у вас есть основания для подобного вторжения? – с ледяным спокойствием поинтересовался обитатель комнаты. Страж окинул взглядом помещение и собеседника. Густой длинный ворс на ковре, аккуратно причёсанный по краям, беспорядочно смят в центре – топчутся на нём явно давненько. Графин с вином, стоящий на прикроватном столике, почти опустошён, но стакан рядом с ним только один. По всему выходило, что босой аристократ торчит здесь не первый час. – И на что это, позвольте узнать, вы уставились? – продолжил собеседник. Пальцы правой ноги вызывающе прошерстили малиновый ворс. – Уж не подразумеваете ли вы, милорд, – температура голоса приблизилась к абсолютному нулю, – что в сложившейся ситуации есть нечто неподобающее? Если он провёл здесь последние несколько часов, значит, его не было на вечернем приёме? То есть, он всё ещё был здесь, когда… – Единственное, что я мог бы счесть неподобающим, милорд, – со всем почтением отозвался Страж, – это отсутствие человека вашего положения на сегодняшнем рауте. – Как? – вскинулся аристократ. – Приём уже заканчивается?! Ага. Он явно беспокоится о том, какое впечатление произведёт его отсутствие. Впрочем, в Орлее о впечатлении беспокоятся даже конюхи и поварята. – Ещё нет, – с лёгким сердцем соврал Страж. – Однако же, ваше отсутствие постепенно начинает вызывать пересуды, и потому я позволил себе… Собеседник торжественно кивнул. – Увы, я оказался заложником обстоятельств, – сдержанно отозвался он. Разговорить. Нужно из него вытянуть всё, что он видел или слышал. – Но смею ли я спросить, какие события повлекли за собой… ваше нынешнее состояние? Страж прекрасно осознавал, что идёт на риск. Удовлетворение такого любопытства – вопрос статуса. То, что будет забавной шуткой между равными, превратится в потерю лица, будучи открыто нижестоящим. А поскольку аристократ явно не хотел называть своё имя вслух – и, следовательно, не мог поинтересоваться именем гостя – оценивать общественное положение нежданного пришельца ему оставалось лишь по внешним признакам. Взгляд босоногого вельможи прошёлся по фигуре Стража сверху вниз. Простой дублет аристократ смерил пренебрежительным взором, при виде штанов – мало того, что немодных, так ещё и ферелденских! – тонкие губы недовольно скривились и уже начали было размыкаться, чтобы отпустить уничижительный комментарий, когда взор, наконец, достиг конечной точки своего пути и упёрся в туфли с бантами. Созерцание последних заняло некоторое время. Затем взгляд проделал обратный путь снизу вверх, словно пытаясь связать воедино настолько противоречивые впечатления. В конце концов собеседник издал неопределённое хмыканье, которое Страж предпочёл истолковать в том смысле, что у Сестры Соловей отличный вкус, и воззрился на пришельца куда более благосклонно. – Видите ли, я уединился здесь с барышней, – сообщил он. – Причём с леди – само собой, я не позволю себе озвучить её имя – положение которой позволяло ожидать от неё лишь самого благородного поведения. – Разумеется, – кивнул Страж. – Каково же было моё удивление, когда, после некоторых упражнений, моя спутница внезапно схватила мои туфли и одним прыжком перенеслась к выходу, заявив, что если я не изменю своей непреклонной позиции по одному щекотливому вопросу – вам он, вне всякого сомнения, известен – то она немедля покинет опочивальню, оставив меня в этом двусмысленном положении, совершенно не располагающем к ведению светской жизни! – Нет! – ахнул Страж, прижав руки к груди. – Разумеется, нельзя было даже и помыслить о том, чтобы поддаться на столь низкий шантаж. «Презренная развратница, – сказал я ей, – вот если бы я подчинился этим возмутительным требованиям, тогда бы я уронил своё достоинство! Честь шевалье не в туфлях, но в его принципах!». – Всецело поддерживаю, – поддакнул Страж. – Увы, даже при том, что туфли имеют достаточно скромную относительную ценность, появиться без них в свете было бы положительно немыслимо. Как видите, злонравие этой женщины поставило меня в самое неудобное положение – и это за считанные минуты до начала приёма! Ага. Значит, он действительно был здесь всё это время – единственный свидетель в полностью опустевшем крыле! Он должен был что-то слышать – ни одно событие, в которое вовлечён Шмоплз, не может быть тихим. – Это положение необходимо исправить! – Страж решительно тряхнул головой. – Вы должны появиться при дворе и развеять те беспочвенные слухи, что уже начинают расползаться, очерняя вашу безупречную репутацию! – Несомненно, – кивнул аристократ, ещё раз с ненавязчивым интересом взглянув на туфли собеседника. – Но каким же образом мы этого добьёмся? – У нас общие враги, милорд! – безапелляционно заявил Страж. – Однако же вы в своём благородстве недооцениваете их коварство! – О чём вы? – встревоженно наклонил голову босой вельможа. – Та дурная женщина, что поставила вас в это положение, не ограничилась одной только кражей ваших туфлей! Она отправила в это крыло своих людей, чтобы они – низко подглядев сквозь замочную скважину, как подобает их подлому званию – убедились в вашем конфузе и разнесли весть о нём по всему дворцу! – О, бесстыдство!.. – прошептал потрясённый шевалье. – Но вы должны быть правы – один раз из-за двери послышалось некое омерзительное фырканье! О-ля-ля. Он на правильном пути. – Тогда мы должны действовать! – подхватил Страж. – Я готов расстаться в вашу пользу, – он сделал широкий жест, призванный символизировать самопожертвование, – со своими туфлями, чтобы вы могли успеть появиться при дворе – но, увы, не могу сделать это просто так! – О чём же речь? – оживленно поинтересовался аристократ. – Ваше появление при дворе несомненно доставит значительные неудобства нашим врагам, – вдохновенно продолжил Страж, – но честь призывает меня нанести им собственный удар! Уступив вам свою обувь, я не смогу более появиться на приёме – значит, единственное, что мне остаётся, это выследить подлых соглядатаев и заставить их замолчать прежде, чем ущерб станет непоправим. Но только вы можете направить меня по их следу! Молю вас, друг мой: что ещё вы слышали в своём скорбном уединении? Имена? Голоса? Мне нужно это знать, милорд – без такого знания мне останется лишь вернуться в бальную залу самому и противостоять вражеским козням там! – Постойте, постойте, – поспешно вмешался вельможа. – Конечно же, я помню… Шаги! Они не говорили, но шаги звучали до странности громко и гулко! Ни бальные туфли, ни даже сапоги стражи никогда не издадут такого звука! Страж медленно кивнул. – Зато его вполне могли бы издавать, скажем, деревянные башмаки? – Пожалуй… Пожалуй, что так, – согласился собеседник. – Так что же, милорд?.. Герой Ферелдена обстоятельно разулся и с широкой торжественной улыбкой водрузил свои туфли на малиновый ковёр. Всунув ноги в дарёную обувь, незадачливый вельможа сердечно попрощался и со всей спешкой, которую только позволяло благородное звание, выскочил в коридор и ринулся в направлении бальной залы. Мягкие кожаные туфли, метущие пол шёлковыми лентами, прошлёпали по каменному полу, завернули за угол и, к вящему облегчению Стража исчезли из пределов его слышимости – и из его жизни.***
Монсиммарским Плясунам отвели покои в том же крыле, хотя и этажом ниже. Похоже, труппа и впрямь пользовалась уважением благородных патронов: помещение было не только порядком больше тех, что доставались одиноким гостям или парам, но даже обладало небольшой прихожей в придачу к главной комнате. Собственно, именно прихожая и позволяла однозначно убедиться, что дверью он не ошибся: возле стены аккуратно стояли шесть пар красных деревянных башмаков. Страж нипочём не взял бы назад своих прежних слов, что человек в здравом уме согласится носить такое только в самом крайнем случае. Увы, для него этот случай наступил. Склонность орлесианцев к монументальной гранитной архитектуре играла с ними дурную шутку по части термоизоляции: каждый шаг по ледяному каменному полу высасывал тепло из необутых ног, несмотря даже на толстые носки из хайеверской пряжи. К тому моменту, когда Страж достиг своей цели, его ступни вопияли о настоятельной необходимости добавить ещё один слой чего угодно между ними и тем, на что их ставят. Иными словами, Герой Ферелдена был не в том положении, чтобы брезговать культурным наследием Монсиммара – независимо от его эстетической стороны. А кроме того, он всегда питал страсть к сценическим эффектам… Массивная дубовая дверь распахнулась настежь, с гулким деревянным стуком, врезалась в прилегающую стену, отскочила от неё, оставив следы на некогда ровной штукатурке, и, подрагивая, замерла на месте. Рослая широкоплечая фигура, возвышавшаяся в дверном проёме, медленно опустила ногу, посредством которой только что открыла себе проход, повела плечами и раскинула руки в приветственном жесте, который почему-то казался зловещим. – Господа, – провозгласила фигура, – я желаю поговорить с вами о братьях наших меньших! На творческой стезе немало потаённых камней, и тот, кто теряется в неожиданных обстоятельствах, едва ли может рассчитывать на популярность и признание публики. Настоящий странствующий артист привычен ко всякому, так что перспектива потасовки не выбьет его из колеи. И уж подавно не пристало страшиться драки, если артист этот представлен в шести экземплярах, каждый из которых может спрятать в ладони небольшую дыньку. Монсиммарские Плясуны поднялись, вальяжно похрустывая костяшками пальцев, разошлись полукругом, а затем, словно по команде, разом кинулись на незваного пришельца, нарушившего их вечерний отдых. Однако зловещая фигура двигалась с почти сверхъестественной быстротой. Два красных пятна – их собственные башмаки, как запоздало осознали Плясуны – пронеслись в воздухе, и двое нападавших невольно свернули с намеченного курса, зажимая разбитые тяжёлыми снарядами носы. А фигура извлекла из-за спины ещё пару туфлей, весело тряхнула головой и бросилась навстречу превосходящему врагу. Плясунов не зря страшились в драке. Каждый из них мог сломать в ладони подкову или пробить кулаком винную бочку. Проблема заключалась в том, что незваный гость не относился ни к бочкам, ни к подковам, что и начал демонстрировать самым вызывающим образом. Первый из Плясунов, получив неожиданную подножку, покатился кубарем, чтобы всей своей внушительной массой врезаться в стену. Второго поприветствовал встречный удар в квадратную челюсть, подкреплённый импровизированным деревянным кастетом. Поднырнув под богатырский удар третьего, фигура широко раскинула руки, и башмаки, всё ещё зажатые в обеих ладонях, с размаху огрели нападающего по ушам. Четвёртый успел было сгрести дерзкого пришельца за рукав и торжествующе взревел, призывая остальных в свидетели своего успеха – но только для того, чтобы проглотить обломки зубов, когда противник развернулся и стремительным движением правой руки вколотил в раскрытый рот носок красного башмака. Окинув поле боя быстрым взглядом, фигура наградила ближайших нападавших выверенными ударами по затылку. Жертвы метательного боя, окропляя помещение кровью из разбитых носов, уже начали подниматься на ноги – но усилия одного из бравых танцоров были тут же пресечены предметом обуви, вторично впечатанным в широкое лицо посредством меткого броска. Отряхнув освободившиеся руки, неудержимый вторженец шагнул вперёд – и последний из Плясунов, пока что отделавшийся носовым кровотечением, внезапно обнаружил, что он опрокинут навзничь, а нависшая над ним фигура озирает его с почти исследовательским интересом. Страж легко выдохнул и помассировал растянутое запястье – этот прямой в челюсть недёшево ему обошёлся. Что ж, простая часть закончилась; теперь начинается самое трудное. Герой Ферелдена был не силён по части допросов: строго говоря, его арсенал в этом отношении сводился к «убить и надеяться, что всё важное было написано на ладони». Обычно за манипулятивные техники в их компании отвечала Лелиана, но сейчас этот вариант отпадал. Оставалось осваивать новое по наитию – и желательно побыстрее. – Итак, наги, – начал он с широко дружелюбной улыбкой. – Упитанные розовые зверушки с пятипалыми конечностями, длинными ушами и исключительным аппетитом. Ты ничего не хочешь мне о них поведать? Плясун смерил его вызывающим взглядом, но ничего не ответил. Что ж, пора пускать в дело инструмент, уже показавший свою эффективность. Страж пожал плечами, отвёл ногу назад, и деревянная подошва с глухим стуком впечаталась в голень, не прикрытую ничем, кроме тонкого чулка. Пленный взвыл и рефлекторно потянулся к ноге, но протянутые пальцы на полпути прищемило всё тем же ботинком. Вопль повторился. – Ну же, – приободрил собеседника Страж. – Поверить не могу, что тебе нечего рассказать. Поделись знаниями. – По… Пошёл ты, – выдохнул Плясун сквозь сжатые зубы. Деревянный башмак врезался в коленную чашечку, исторгнув из мощной артистической груди ещё один вопль. – Прости, не расслышал, – с всё той же лучезарной улыбкой сообщил Страж. – По… по… пошёл… – плаксиво начал истязуемый, явно уже поколебленный в сознании собственной правоты. – Ты знаешь, – задумчиво начал Страж, несильно ткнув пострадавшее колено носком башмака, – боюсь, твои способности как танцора уже под вопросом. Но, – носок плавно перекочевал несколько выше, – мы всё ещё можем обеспечить тебе карьеру певца! Плясун затравленно воззрился на своего мучителя. На лице незваного гостя сияла радость изобретателя, осенённого блестящей идеей. – Создатель милостивый! – взвизгнула жертва. – Да на кухню, на кухню мы его отнесли!.. – Премного обязан, – кивнул Страж. Плясун с облегчением выдохнул, когда ботинок – может статься, его собственный – вернулся на исходную позицию, удаляясь от жизненно важных регионов. – Значит, я… – робко начал разоблачённый похититель. – Да, да, – кивнул Страж, – можешь быть свободен. Монсиммарский Плясун быстро перекатился на живот, поднялся на ладонях и здоровом колене и на трёх костях поспешил к дверям, оттопырив обтянутый кожаными штанами зад. Искушение было слишком велико. Героизм – во многом вопрос репутации. Даже если ты убиваешь огров вместо завтрака и свежуешь драконов перед сном, никто не будет воспринимать всерьёз парня, у которого семь пятниц на неделе; за речами необходимо следить. Герой Ферелдена нипочём не взял бы назад своих прежних слов ни об идиотской обуви, ни о лишённых самоуважения людях, которые по доброй воле натягивают её ради увеселения праздной знати. Но в тот момент, когда деревянная подошва со смачным шлепком соприкоснулась с обширной мишенью, его переполняло глубочайшее уважение к культурному наследию Монсиммара.***
Гулкие шаги деревянных башмаков по каменному полу звучали поступью рока. Шорох одежды навевал мысли о приближении возмездия – едва слышном, но оттого не менее неотвратимом. Даже в хрюканье Шмоплза слышался трубный глас неизбежного воздаяния. Герой Ферелдена пришёл вершить правосудие. Как ни странно, весть о том, что зверушку отправили на кухню, его не встревожила, а успокоила. Кроме гнома вряд ли кто позарится на подгорную живность, а приготовление нага по всем правилам гномьей кухни – целый ритуал, участие в котором собственно нага начинается лишь на заключительных стадиях. Если Шмоплз попал в руки поваров два, пусть даже три часа назад, он определённо должен был быть ещё жив. Конечно, всегда оставался риск, что местные кухари ни черта не понимают в орзаммарской кулинарии, так что поспешать всё равно не мешало. Страж не признался бы в этом даже себе самому, но когда он ворвался на кухню и заслышал знакомое сопение, его горячей волной захлестнуло облегчение. Прислуга проявила редкостное благоразумие, забившись в углы и прикинувшись кухонной утварью, так что никто не помешал Стражу подхватить флегматичное животное, уместить его под мышку и двинуться своей дорогой. Последняя была ещё далека от завершения: пусть Шмоплз был спасён, но виновнику происшедшего ещё только предстояло ответить за своё злодеяние. А кроме того, со Стража всё ещё причитался обещанный сюрприз – и он был вполне определённого мнения насчёт того, кто должен его обеспечить. Чтобы понять, кто стоял за происшедшим, большого ума не требовалось. Наги – деликатес с точки зрения гномов и только гномов, а кому в Вал Шевине сейчас жизненно важно угодить гномьему послу? Страж не мог не оценить известное изящество плана: безответный питомец Сестры Соловей отправляется под нож, посла Тегрина потчуют по-королевски, после чего он, довольный оказанным уважением, быстро находит общий язык с маркизом, а аббатиса Доротея получает хлёсткую, хотя и опосредованную пощёчину. Конечно, постфактум всё представят как инициативу чрезмерно усердного повара, де Шевин выразит глубочайшее сожаление и даже назначит козла отпущения, но результат не изменится: маркиз унижает соперницу выверенным оскорблением, успешно завершает переговоры и – вишенка на торте! – достигает этого, поставив себе на службу питомца вражеской посланницы. Ювелирно рассчитано. Так что теперь Герой Ферелдена, заложив руки за спину, вышагивал взад-вперёд по богато убранной опочивальне. Шмоплз, всё ещё несущий обрезок поводка на шее, сидел рядышком и преспокойно озирал окружающее. Два дюжих телохранителя и камергер лежали у дальней стены, сложенные аккуратным рядком. А прямо перед Стражем, привязанный к стулу, сидел сам милорд де Шевин. – Ну так что? – высокомерно поинтересовался связанный пленник, словно это он владел всеми козырями. Хуже того, это было недалеко от истины. В ювелирном замысле маркиза, конечно, был изъян, о котором он едва ли подозревал: под личиной благонравной Соловушки, приехавшей навестить преподобную мать, скрывалась та самая Лелиана, что каких-то три месяца назад резала глотки порождениям тьмы в Денериме. Узнав, что кто-то обидел Шмоплза, она выпотрошит злосчастного интригана, даже не отвлекаясь от великосветской беседы. Но при очевидных достоинствах такого сценария, его основной итог оставался столь же малоприятным: аристократический труп дискредитирует аббатису в глазах окрестной знати ещё лучше проглоченного оскорбления. Не то чтобы в Орлее не было принято избавляться от политических противников, но убийство – это так… вульгарно. Нет, как ни крути, милорд де Шевин должен был оставаться жив-живёхонек. Он сам, как выяснилось, тоже очень хорошо это понимал. – Если вы развяжете меня немедля, я даже дам вам и вашей подруге, – маркиз причмокнул губами, – скажем, полчаса, чтобы покинуть дворец. Сестра Соловей смывается, едва успев показаться на людях; смотрите все: преподобная мать Доротея бежит от схватки! Де Шевин оставался себе на уме. – Лучшего предложения вы не дождётесь, – сухо продолжил маркиз. К худу или к добру, де Шевин был типичным орлесианским аристократом. Это означало, что он примерно в равной пропорции состоял из самомнения и самообладания. Деревянными башмаками такого не переубедить. Нужно что-то другое. Страж остановился и оглядел спальню маркиза. Гобелены, зеркала, стойки, увешанные одеждой. На прикроватном столике широкое металлическое блюдо, из разрезанной груши торчит двузубая вилка, вдоль края блюда бежит хитрая гравировка: конные охотники преследуют трепетных ланей, которых уже хватают за ноги лохматые борзые… Стоп-стоп, а кто это у нас так не переносит животных, что даже не содержит псовой своры?.. – Признайте же, вас переиграли, – завершил свою тираду маркиз. – Вам нечем на меня повлиять, и вы не можете меня убить. – Убить? – изумился Страж, картинно прижав руку к сердцу. – Помилуйте, кому могла бы прийти в голову такая кощунственная мысль! Но ведь с вами мог произойти несчастный случай, как раз когда вы готовились удивить посла Тегрина. – Какой ещё случай? – возмущённо откликнулся аристократ. Страж удовлетворённо отметил в его голосе неуверенную нотку – пока ещё едва заметную. – Конечно, кто-то другой мог бы поручить такое дело слугам, но маркиз де Шевин, которому так важно заручиться расположением короля Орзаммара, предпочёл бы лично рассмотреть ценную добычу, чтобы удостовериться, что она достаточно хороша для изысканного кушанья… Стащив башмак с левой ноги, Герой Ферелдена вручил его Шмоплзу, и наг тотчас начал обтачивать лакированное дерево. На пол посыпались стружки. – Да что вы несёте?! – рявкнул де Шевин. – Маркиз, маркиз, – укоризненно покачал головой Страж. – Какая ограниченность мысли! Вас так интересовали те, кто ест нагов, что вы даже не удосужились узнать, чем наги питаются сами? Привычным движением он подхватил Шмоплза под брюшко и водрузил его на колени привязанному аристократу. Наг окинул связанного человека оценивающим взглядом, принюхался, и, торжествующе всхрюкнув, ринулся покрывать шею маркиза слюнявыми поцелуями. В изящных искусствах Страж разбирался немногим лучше, чем в моде – но на его непритязательный вкус истошный аристократический вопль, прорезавший опочивальню, обладал немалыми музыкальными достоинствами. Было даже немного жаль отнимать животное от жертвы, которая – о, счастье! – лишена была возможности сдвинуться с места и спастись от агрессивных лобзаний, но чрезмерно затянутая демонстрация могла дать маркизу понять, что устрашающие резцы вовсе не стремятся прокусить ему яремную вену. Если допустить, конечно, что сейчас де Шевин был в состоянии делать логические умозаключения – расширенные от ужаса зрачки, распахнутый в крике рот и разлившийся в воздухе кисловато-селитряный запах едва ли позволяли заподозрить его в такой способности. – Что, простите? – вежливо поинтересовался Страж, удерживая Шмоплза на весу в непосредственной близости от лица маркиза. – Уберите! – взвизгнул де Шевин. – Уберите от меня эту тварь!!! – Я даже не знаю, – серьёзно возразил Страж. – Бедолага немало перенёс за сегодня. Самое меньшее, что он заслужил – это как следует перекусить. – Вот именно! – воскликнул маркиз, хватаясь за последнюю фразу как за соломинку. – Самое меньшее! Вы можете получить гораздо больше! – Я?! – поразился Страж. – Да при чём же здесь я, ваша светлость? Вы обидели это милейшее создание, и вся эта ссора – пусть и основанная на чистом непонимании, я уверен – лишь между вами двумя. Это вот этому мессиру, – руки встряхнули висящую в воздухе розовую тушку, – вы должны стремиться угодить. Маркиз сглотнул и неуверенно покосился на зверушку. Шмоплз, словно чувствуя свою роль, смерил его ответным взглядом глаз-бусинок и заинтересованно облизнулся. Страж воочию видел, как проворачиваются шестерни в мозгу де Шевина, пытающегося изобрести подходящую мзду: о предпочтениях нагов незадачливый интриган знал только одно – и как раз удовлетворения этой единственной известной ему потребности и стремился избежать всеми силами. – А как мессир, эм… – осторожно начал маркиз, прощупывая почву. – Шмоплз, – любезно подсказал Страж. – Как мессир Шмоплз относится к… – Де Шевин облизал бледные губы. – К ювелирным украшениям? – Вполне положительно, – поощрительно кивнул переговорщик от имени Шмоплза. – Тогда, возможно, вы смогли бы его убедить забыть об этом прискорбном инциденте, в обмен на… – Глаза маркиза торопливо обшарили помещение и остановились на расположенном на подставке в углу парадном одеянии. – На, скажем, вот это колье? Изумруды в металлической оправе. Зелёный и золотой. Идеально. – Только если этот дар приносится от чистого сердца в знак глубочайшего расположения рода де Шевин, – с гробовой серьёзностью откликнулся Страж. – Разумеется, – рьяно закивал аристократ. – А сведя с почтенным мессиром Шмоплзом личное знакомство, вы, конечно, будете только рады, если завтра Сестра Соловей представит его двору? – Да, – после едва заметной паузы склонил голову де Шевин. – Да, само собой. – Приятно видеть, что конфликт исчерпан столь удовлетворительным образом, – улыбнулся собеседник маркиза. Опустив нага на пол, он выхватил из-за пояса кинжал и аккуратно перерезал кусок ткани, удерживавший правую руку пленника – от оставшихся пут тот избавится и сам. – Рад был иметь с вами дело, ваша светлость. Вернув оружие в ножны и уместив животное под мышку, Страж направился к выходу, но остановился перед вмонтированным в стену ростовым зеркалом. Повернувшись так и этак, Герой Ферелдена придирчиво оценил свой облик. Чего-то не хватало. Временно опустив Шмоплза на пол, Страж шагнул к одной из ближайших одёжных стоек. Голубой рукав с треском отделился от шёлковой ночной сорочки и отправился в карман невозмутимого экспроприатора. Прошествовав мимо маркиза к прикроватному столику – аристократ, ещё не выпутавшийся окончательно, встревоженно съёжился на стуле – Страж остановился перед недавно привлекшим его внимание блюдом. Создатель милостивый, да кто ест грушу вилкой?! Герой Ферелдена пренебрежительно хмыкнул, и столовый прибор последовал за оторванным рукавом. Вот теперь можно было и уходить. Шмоплз, кажется, не был доволен этой паузой – во всяком, случае, когда его снова подхватили под брюхо, наг хрюкнул ещё омерзительнее обычного. Вот тебе и благодарность. Ну да ничего, и не таких спасали. Страж толкнул дверь ладонью свободной руки. – Вот только… – робко послышалось сзади. – Да-а?.. – вежливо протянул остановившийся на пороге Страж. Оборачиваться он не стал, но подчёркнуто шумно почесал розовое брюшко подопечного. – К сожалению, не вся окрестная знать отличается широтой взглядов, присущей правителям Вал Шевина, – пролепетал маркиз. – Присутствие такого гостя на завтрашнем приёме могут счесть… неподходящим. – Этот наг был личным гостем короля Ферелдена, – отрезал Страж. – Ему хватит такта вытерпеть общество малых мира сего.***
– И между прочим, ты мог бы и сам за себя постоять. Зря я, что ли, людей твоими зубами пугаю? Наг безразлично хрюкнул. – Что? Нет, вы посмотрите на него! А моей заботой это почему должно быть? Воздух огласило тяжкое сопение. – Вот как, значит? И после всего этого ты не считаешь, что с тебя причитается хотя бы крохотное «спасибо»? Шмоплз повёл ушами, явно отказываясь удостоить последнюю реплику вербальным ответом. – Молчишь? Молчишь… – Страж вздохнул и покачал головой. – А вот я разговариваю с нагом. Кажется, кто-то плохо на меня влияет. Зверушка взбрыкнула задними ногами, давая знать о каких-то неудобствах. Страж крякнул и перехватил ношу отдохнувшей правой рукой. – И что же ты такая упитанная… – освободившаяся левая рука неохотно почесала между длинными розовыми ушами, – …скот-тина. Аккуратно толкнув дверь носком башмака, Герой Ферелдена бережно поместил увесистую тушку на пол. Шмоплз тут же затрусил вперёд и уткнулся носом в подставленную ладонь хозяйки. Золотое колье с изумрудами, украшавшее толстенькую шею животного, позвякивало при каждом движении. – Я же говорил, это сюрприз, – провозгласил Страж, самодовольно наблюдая за воссоединением. – До моего сведения дошло, что маркиз де Шевин втайне жаждет выразить своё почтение преподобной матери, и я взял на себя смелость посоветовать, как это лучше сделать. – И милорд де Шевин, как я посмотрю, оказался на удивление щедр, – усмехнулась Лелиана. – Скажу больше: он будет просто счастлив, если завтра Шмоплз появится при дворе в его подарке. – Страж развёл руками. – По крайней мере, так я слышал. Лелиана подняла голову и всё с той же лукавой усмешкой взглянула ему в глаза. – Даже не представляю, как ты всё это выяснил. Каблуки – один целый и один обточенный чьими-то зубами – браво щёлкнули друг о друга. Двузубая вилка, вонзённая в лакированное дерево, опасно зашаталась, но устояла, удерживая на месте и наспех пришпиленный к башмаку бант из голубого шёлкового рукава. Страж принял героическую позу и ответил взглядом на взгляд, невольно расплываясь в улыбке. – Туфли, любовь моя, позволяют узнать очень многое.