Посторонний

Степлер. Штамп. Скоросшиватель. Блокнот, Линейка, на столе фломастер. . Открытка, карандаш, конверт. Бумага, ручка, дальше смерть.

***       На часах пробило три. Со всех сторон доносились звуки телефонов, непрекращающиеся речи сотрудников офисной корпорации «desperatio». Обед уже час как кончился, а Ларс всё сидел в своём офисном кресле с тарелкой макарон в руках. Он делал вид, что его трапеза ещё не окончилась, хотя его гарнир давно остыл, а сам он лишь демонстративно наматывал макароны на вилку. На самом же деле он отлынивал от работы.       В огромном офисе, помимо Ларса, находилось ещё 130 сотрудников, где каждый был занят своим делом. В распоряжении у всех был свой собственный стол и компьютер. Проходил весь процесс в огромном белом здании, площадь которого достигала целого километра. Здание тянулось вдаль и чтобы дойти до выхода, нужно было пройти через лабиринт офисных участков. Бонусом мини-игра — не наткнись на знакомого с работы или любого другого, кто может втянуть тебя в неприятную авантюру за барной стойкой или разговоры после рабочего дня. Именно это предстояло сделать Ларсу сегодня. В очередной раз.       Воздух в здании напоминал парную духоту. Всё вокруг пропахло потом и горячим железом компьютеров, здание сотрясалось от дребезжания и скрежета тяжких будней. Казалось, что воздух тяжело оседал на слабые плечи сотрудников. Находясь в такой атмосфере, думать о чём-то постороннем было почти невозможно. От того каждый из 130 клерков сосредотачивался на своей работе не отвлекаясь ни на что. Хотя у всех был выбор. Ты можешь собрать все свои последние силы и думать о чём-то личном, но при этом плохо выполнять работу и ровно наоборот. Можно было ставить штампы на бумажки, делать проверки дат, ставить подписи в специально отведённых местах, но выполняя это нельзя было задуматься о своём, о внутреннем. Не получалось одновременно думать свои мысли и выполнять чудовищно унылую работу. Когда, всё же, такое происходило, маленькие камеры, поставленные в разных углах офиса, начинали скрипеть и направлять свой объектив на постороннего. А когда камеры издают такой скрип, это может обозначать только одно. Кого-то уличили в своемыслии. Кто-то возглавил топ в списке на увольнение.       Это всегда происходило в кабинете начальника, быстро и так чтобы человек не успевал понять, что он уже безработный.       — Мистер Смит, мы рассчитали ваш КПД за последний месяц и вас определили в категорию худших работников. Вы понимаете, что мы не можем просто так обеспечивать людей. Вы прекрасно знаете, что прогресс никогда не стоит на месте, и нам не нужен тот, кто опровергает эти слова. Мы сожалеем о вашем положении. Одежду можете сдать к обеду, а пока идите дорабатывать оставшиеся часы.       — Я никогда ничего подобного не делал!.. Я. Я всегда был примерным сотрудником… — и тогда дверь закрывалась, и из кабинета начальства выходил человек, вся жизненная энергия которого куда-то утекла. Все сразу понимали, что произошло.       Окна в здании были искусственными. Конечно, со стороны они казались настоящими, но если подойти вплотную, можно увидеть, что это нарисованная картина имитирующая окно. Сзади такой «живописи» находился маленький прожектор за счет которого казалось, что из окна выходит свет. Но у кого в этом здании хватило бы смелости, а главное — мыслей, чтобы подойти к окну и проверить реальность на ощупь?       Столь душный и зыбучий воздух здесь тоже был не от природы. Так называемые кондиционеры в этом здании, выполняли совсем необычную функцию. Вместо того чтобы выпускать прохладу и тем самым спасать людей от неимоверный жары, здесь кондиционеры всасывали прохладный воздух и превращали его в тёплый. На самом деле в здании было достаточно прохладно. Оно всё состояло из белого, безжизненно-холодного мрамора.       Именно из-за этих кондиционеров на каждом из сотрудников были пятна пота на подмышках, спине и груди. Несмотря на жару, все верили — не будь у них кондиционера, они бы не смогли работать вообще. Не будь кондиционера, условия были бы ещё ужаснее.       — Спасибо начальству, что установило в наших офисах эти кондиционеры. Недёшево же они вышли. Я всегда говорю своей жене, что с каждым годом нам работать всё легче — именно такие слова Ларс как-то услышал от своего коллеги. Самому Ларсу приходила в голову мысль о том, что «то ли эти устройства барахлят», «то ли сломалось в них что-то», но проверить свою гипотезу у него не было возможности. Огромный офис помимо своих гигантских размеров в длину и ширину, ещё и уходил на 5 метров в высоту. Устройства были расположены на самом верху, так чтобы никто не мог проверить какой воздух из них выходит — холодный или горячий.       И хотя Ларс частенько посматривал на высокую стремянку, с помощью которой инженеры меняли лампы на потолке, он не решался ею воспользоваться в своих целях. Но как же ему хотелось хоть самым мизинчиком своего кривого пальца удостовериться в том, что из этого устройства выходит именно тёплый воздух, а не заявленный холодный. А если? Он бы побежал к начальству сообщать о неисправности? Или начал тормошить каждого в надежде на пробуждение от долгой спячки? Нет, этого делать нельзя. В противном случае, Ларс даже не будет дожидаться конца месяца, чтобы его уволили.       Время подходило к 21:00, когда вышел низенький старикашка из кабинета, где сидит начальство и сообщил в рупор об окончании рабочей смены. Офисные планктоны заликовали, а мониторы медленно начали затухать один за другим. Ларс надел своё пальто и направился в сторону выхода, когда, вдруг, его настиг Уэйл.       — Эй, Ларс! Куда собрался без меня? Пойдем-ка пройдёмся вместе, всё равно идти в одну сторону. — к великому сожалению Ларса, Уэйл был его соседом. Их квартиры находились друг напротив друга, из-за этого каждый раз приходилось надумывать какие-то дела после работы, чтобы либо опередить Уэйла и примчаться домой раньше, либо задержаться где-то на улице. Сходить, к примеру, в киоск, почитать там журналы и начать одну за другой курить сигареты, чтобы хоть как-то скоротать время пока маленькие ножки его соседа, наконец, доберутся до квартиры. Ждать пока маленькие ручонки Уэйла достанут проклятые ключи, и когда, наконец, сам он исчезнет до завтрашнего утра.       — Я был бы рад пройтись с тобой, но ты же помнишь, у меня курсы испанского языка се… сегодня. — Ларс осёкся. Что он сделал? Всегда он говорил Уэйлу, что по пятницам у него курсы французского. Как мог он допустить такую грубую ошибку. Несколько секунд они стояли, не разговаривая, как вдруг, Уэйл произнёс — конечно, помню, думал, может не пойдёшь, неделька сложная выдалась. Ну, тогда бывай.       Он всё понял? Или сам давно забыл, что я втирал ему на протяжении последних 3-х месяцев? Может он и сам не заметил подмены? Испанский или французский? Кто вообще может указать на очевидную разницу между этими двумя языками? Наверное, только те, кто и вправду учат эти языки. Зачем я сказал испанский?       Ларс дрожал. Ему было так страшно, что он прямо сейчас был готов записаться на курсы испанского, только бы его ложь обернулась правдой. Ведь если его вранье раскроется, Уэйл сообщит начальству о произошедшем, и тогда будут вопросы. Будет слежка. За ним будут следить. Все. Всегда. И везде. Придётся демонстративно после работы ходить в какое-нибудь здание, смахивающее на место, где могут обучать хоть чему-то. А сколько придётся ходить туда? До дня пока Уэйл не услышит «Ну что же, пошли сегодня вместе» и тогда тот небрежно обронит «У тебя же испанский.» и тогда Ларс с гордостью произнесёт «Я перестал ходить» и действительно перестанет блуждать от здания к зданию после работы.       Ларс оклемался, надел пальто и выбежал из офиса. В лицо ему дунул холодный ветер. Вдали виднелся удаляющийся силуэт Уэйла. Это могло значить только одно. Его уже не обогнать, а значит нужно немного прогуляться и пойти к себе. Комендантский час начинался ровно в 11, так что задерживаться на улице строго запрещено. Вряд ли кому-то понравится оправдывать своё существование только за то, что мир перешел в ночное время. Да ещё и перед полицейскими. Врать им, что ты выронил ключи по пути к дому, или что вы с женой поссорились, и теперь она не пускает в дом.       Но ждать оставалось недолго, и Ларс побрёл к своей квартире длинным путём, через местные дворы. Он шёл среди старых пошарпанных зданий, выдержавших не одно поколение. Краска уже давно выцвела и стала коричневой, хотя когда-то, много лет назад, купивший её маляр произнёс: «светло-зелёная. Обожаю этот цвет». Но то было давно. Теперь от неё оставался лишь слабый оттенок зеленоватого, а новый цвет, который она приобрела, как бы намекал на гниение.       Человек, который постигал уже 2 языка, скитался около тех самых зданий, и его не покидало ощущение, что за ним следят. Кто-то сидит в окнах этих конструкций и пристально наблюдает за ним. Пытается уследить за каждым его действием, смотрит на него как на крысу в лаборатории. И, как будто, с каждым движением Ларса, все люди в окнах осуждали его. Как будто ступив на путь лжи, он уже не мог жить как раньше. А ведь враньё на счёт изучения языков было не самым ужасным в этой истории. Самое ужасное было в его доме. В последнем маленьком пристанище Ларса. Там он мог быть наедине со своими мыслями, которые каждый раз устремлялись в самые отдалённые глубины жизни. Там он мог мечтать и о том, как бы было хорошо, если бы ему стало хватать денег на полноценный ужин после работы, и о том, как бы было, наконец, приятно размозжить голову Уэйла молотком. Он думал о парящих где-то в глубинах космоса духах и о том, что нужно принять ванну. Он думал о небесном и земном. В своём убежище он мог думать, а значит, он мог всё.       Но вот подошла половина одиннадцатого, а значит, путь чист. Офисный работник, наконец, избавился от пристальных взглядов и направился к себе в квартиру.       Войдя внутрь, его встретил запах родных стен. Он нажал на выключатель, и произошло чудо. Всё видимое пространство залилось тёплым светом гирлянд, обвешенных по периметру комнаты. Это выглядело магически. Дело в том, что он поменял обычные тусклые лампочки на гирлянды ещё полгода назад. Он выкупил их у продавца диковинок за добрую половину зарплаты. И хотя цена была велика, Ларс, после того как впервые включил их в своём доме, понял что не прогадал. А после сроднился с ними, и менять обратно на тусклые лампы не стал. Они помогали Ларсу побыть со своими мыслями.       Когда комната, наконец, показала свои внутренности, она стала ещё удивительней. Его квартира — это тысяча мелочей, пульсирующих в непрерывном хороводе: стикеры, старинные книги, банки, трубки, фигурки, странные значки и катушки. Эти предметы будто вросли в комнату и были чем-то неотделимым от неё. Ларсу было спокойнее и уютнее в такой обстановке. Тут ему со временем стало приятней существовать.       Живот заурчал, и клерк двинулся к холодильнику. Открыв его, он залился радостью. На единственной полке находилась бутылка хорошего виски. С одной стороны, Ларс совершенно забыл, что нужно было после работы зайти в магазин и купить себе еду, а с другой, ему ничего не оставалось кроме как выпить пару стаканчиков крепкого, принять душ и лечь спать.       Так он и поступил. Опрокинув 200 грамм горячего пойла, Ларс разделся и залез в ванную. В ней же он и опьянел. Это стало понятно, когда голова его начала весело кружиться, а жизнь перестала казаться такой паршивой.       Вдруг, когда он уже был в душе, у него в голове пронёсся мотив какой-то песни. Ларс не сразу сообразил, что конкретно это было, и потому начал напевать её. Ну конечно. Это была Ave Maria. Песня, которую Ларс слышал каждое воскресенье из уст красивой женщины. Женщина эта калымила возле его дома. По сути, она лишь фальшиво напевала мотив из этой прекрасной песни и Ларс его подхватил. И вот уже он, сам Ларс, начал напевать её у себя в душе на хмельную голову.       Не столь важно как он исполнял эту музыку, важно было, что она исходила из души, а потому Ларсу показалось, что поёт он её отменно. Ему начали чудиться люди. Седой старичок сидел на раковине, озорной юнец слушал его с кухни, молодая служанка пронеслась где-то около шкафа. И все они внимали его выступлению и неподдельно восхищались им. Ларсу это очень льстило, и он перестал стесняться. «От чего это люди должны терять такой талант». Все, находившееся в его доме, начали аплодировать Ларсу за его удивительную музыку. Он пел всё громче и громче, возвышаясь к самому богу, но вдруг….       Сильные удары прокатились по его входной двери. Старик, мальчуган и служанка тут же исчезли. Ларс подумал, что ему почудилось это, но были слышны уже голоса. Одеваясь, он уже осознал, что звук ему не мерещится и за дверью точно кто-то есть.       Когда Ларс открыл дверь, он увидел 2-х полицейских и толпу жителей, в том числе Уэйла.       — В чём дело, господа. Что вас привело в такой час к моей двери? — Ларсу уже было нечего терять, потому разговаривал он вольно.       — Вам известно какой сейчас час? — бросил один из жителей в толпе.       — Тихо! Всем молчать. — кинул офицер — я задаю вопросы. Так что, какой сейчас час, Господин Ларс?       — Сейчас полночь. — невнятно ответил Ларс.       — В соответствии с законом номер 1871, никто не может шуметь дома после комендантского часа. Соседи пожаловались на громкое пение из вашей квартиры. Вы разбудили по меньшей мере жильцов 4-х квартир. — на этом моменте Уэйл улыбнулся — Вы будете отбывать 3-х недельное наказание в специальном месте, Господин Ларс. Пройдёмте. У дома стоит машина. Вас уже заждались. Когда Ларса попытались взять под руку, он оттолкнул офицера и попытался побежать вверх по лестнице дома, но тут же почувствовал удар резиновой дубинкой точно в голову.       — Обыскать квартиру! — последнее что услышал Ларс перед тем как окончательно потерял сознание. Ещё недавно он был офисным работником, теперь он враг государства. Теперь он посторонний.