High

Слэш
R
Завершён
27
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
27 Нравится 6 Отзывы 2 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Обрывки фраз, произнесенных сгоряча, все ещё жгли душу, словно раскалённый металл. Даже после того, как ожоги остынут, останутся глубокие шрамы. И это плохо — это заставляет вспоминать. Спустя пять с половиной недель Питер все отчётливее понимает, что сделал все верно, хоть в ретроспективе его поведение кажется слишком агрессивным, инфантильным. Но черт возьми, по-другому было нельзя. Отношения длились без малого полтора года. За это время группа перешла из разряда «Четверо разукрашенных чудиков» в разряд «Музыкальный коллектив, набирающий популярность». За это время отношения обычно укрепляются доверием и обязательствами. За это время Питер ни разу не почувствовал себя нужным или, как бы странно ни прозвучало — любимым. Это были его самые длинные, самые желанные и самые «больные» отношения за все двадцать девять лет жизни. С Полом всегда было непросто. Без учёта всей той херни с диетами, многочасовыми тасканиями по магазинам и прочего, к чему Питер был в общем-то более чем готов. Не готов он был к тому, что его внезапно не полюбят. Он понял, что Пол не любит его, постепенно и очень четко. Пол вел себя холодно, даже отстраненно, в каком-то смысле. Раньше эта недосягаемость и стала тем, что Питера в нем привлекало, но сейчас она была как напоминание о том, что Питер никогда не станет тем, перед кем Пол сможет показать себя настоящего. Может, он просто не бывает настоящим. Может, за стеной из равнодушия просто полость, просто больше ничего нет. Питер всегда целовал его первый, первый делал все то, что по идее в отношениях должны делать оба человека. При том, что душой нараспашку он не был от слова совсем. Немногое количество людей в принципе «заслуживали» его сочувствия, нежности и искренности. Он думал, что в этом они с Полом как раз идентичны. Он понял, что ошибся. Даже в день расставания кричал, ругался со слезами на глазах, не стесняясь — он. Это была последняя попытка вывести Пола на чистые эмоции, последний шанс. Пол стоял спокойно, сложив руки на груди, глядя Питеру в глаза, когда тот сам этого хотел. «Скажи хоть что-то, блядь, давай, Стэнли! Какого черта ты молчишь, твою мать?!» Пол извинился за потраченное на себя время, даже не дрогнув при этом. Потраченное время. Почти полтора ебаных года, первые восемь месяцев из которых Питер чувствовал себя самым счастливым человеком на этой земле. Как он, опытный, в целом неглупый человек, мог так себя обманывать — он никогда не поймет. Сейчас начался тур, сейчас, всего четыре недели спустя. Поразительно, но Полу кажется вообще не было неловко, не было жаль. Он все так же в своей картонной манере общался с людьми, отдавал четкие рекомендации сотрудникам, говорил о группе с журналистами. Какого черта? Какого черта он так себя ведёт? Какого черта Питер на неделю ушёл в запой, затаскал себя по барам, от чего до сих пор не совсем оправился? Вау. Неужели так можно? Да, они определенно расставались в наименее подходящее для этого время. Им вообще нельзя было начинать такого рода отношения, играя в одной группе, это всегда было ясно. Потому что когда человека, из-за которого пару дней назад думал о том, что неплохо бы не рассчитать дозу белого порошка, видишь рядом с собой постоянно, то это чувство сродни тому, чтобы лить уксус на разодранное колено, ещё и с особой периодичностью, по расписанию, можно сказать. В прошлый тур, в гораздо менее масштабный и громкий, все было совсем по-другому. Они брали один номер, в котором трахались по ночам, крепко зажимая друг другу рты, чтобы Джин и Эйс, бравшие другой номер, не услышали ни одного стона. (Тому, что кровати имеют неприятное свойство биться о стены при малейшем толчке, они значения не предавали). Питер даже помнил, как перестарался в своей страсти, и Пол укусил его за руку. Питер находился сверху, одной рукой придерживая ногу Пола, которую тот закинул ему на плечо, второй — закрывая ему рот. В один момент, видимо, нажал слишком сильно, либо сделал что-то ещё, — Пол не посчитал нужным объяснить, что значил его жест. От неожиданности Питер вскрикнул и свалился с маленькой односпальной кровати под уже нескрываемый смех Стэнли. Наверное, в ту ночь Джин с Эйсом и убедились в их отношениях, потому что утром за завтраком стояла гробовая тишина. Это было легендарно. Сейчас же ни о каких двойных номерах и речи не шло, к счастью. По крайней мере, в большинстве отелей, в которых они планировали останавливаться, бронь была на четыре номера. Уже Мексика. Позади три концерта в штатах, полторы недели тура и комок изведенных впустую нервов. Идти куда-то обмывать приезд в южную Америку не хотелось видимо ему одному, потому что Эйс ушел куда-то вскоре после заселения, Джин — совсем недавно, а Пол… Пол, Пол, Пол. Понятия не имел Питер, где сейчас был Пол. Несмотря на картонные стены, Питер не знал, когда именно Пол покинул свой номер, но сейчас его однозначно там не было. Питер оделся — не как обычно, а в неприглядные широкие джинсы и обычную рубашку, забыв про украшения — и уже вышел было в холл, но при мысли о том, что сейчас надо будет спуститься вниз, найти место на вечер, выпить, понять, что он всё ещё не настолько пьян, чтобы хотеть физического контакта с людьми, плюнуть на это дело и уйти домой, его затошнило. И вместо бара он отправился на балкон, курить. Он смотрел вниз, выпуская клубья дыма из носа, слегка запрокинув голову назад. Откуда-то он знал, что Полу нравится, когда он так делал. Сигареты и дым — это эстетически красиво, настолько, что запах и едкость можно и потерпеть. Внизу, на асфальте, огромным бесформенным пятном распласталась лужа, в которой отражался тусклый теплый свет фонарей. От недавно прошедшего дождя было прохладно, особенно без куртки. Докурив первую сигарету, он затушил её о старую, уже порядком подкопченную пепельницу, и сразу же принялся за сигарету новую. Отвлекшись на это, он не заметил, откуда к гостинице подошли две фигуры, однако не обратить на них внимание он не мог. Один из них — это Пол. Второй — какой-то незнакомый, крепкий, высокий парень. Питер даже усмехнулся. Потрясающе. Он, если жизнь совсем не пощадит его, даже услышит, как они трахаются. Лучше быть уже точно не могло. Это все просто какая-то злая шутка.

***

В коридоре Пол долго искал ключи от номера в сумке, специально стоя спиной к новому знакомому. Тот в один момент положил руку Полу на бедро, придвигаясь ближе, и тогда ключи моментально нашлись. Пол не стал включать свет в номере отеля. Целовали его сейчас долго, откровенно и спешно. И очень… Жестко. Он не любил, когда так делают, очень не любил, однако сейчас как раз то и было нужно, поэтому он и начал одобрительно постанывать в поцелуй, слегка сжав пальцами футболку на плечах этого человека, с которым был знаком к счастью от силы всего часа полтора. Он даже имени его не помнил. Так было, пожалуй, даже проще. Безымянный толкнул его к кровати. Пол послушно лег, сразу раздвинув ноги, одну согнул в колене. Максимально покорная и соблазнительная поза. Посыпались поцелуи в шею, затем в оголенную грудь, а позже поцелуи переросли в укусы, все смелее с каждым разом. У Пола потемнело в глазах. Он отвечал, поддавался. Он отлично знал, как безмолвно направить человека, заставить делать то, что ему нужно. Изящно прогнувшись в спине, он закинул ногу парню на плечо и улыбнулся уголком губ, когда тот коснулся губами колена. Нет, слишком много нежности. — Могу я кое-что попросить? — задал вопрос Пол, чуть приподнявшись, чтобы снять свою футболку с нарисованным на ней контурным портретом Мэрилин Монро. — Конечно. Все что угодно для тебя, — ответил безымянный — кажется, это самое очевидное, о чем только мог подумать Пол. Пол положил ему на плечо и вторую ногу, демонстративно расстёгивая сначала ремень на брюках безымянного и только после — пуговицу своих джинсах. Он всегда так делал, это всегда считали очаровательным и очень сексуальным. — Хочешь, я вылижу тебя? Тебе понравится. Ты такой сладкий, что я сам хочу, — не дождавшись ответа, зашептал человек Пола на ухо. От этого стало жарко. В прямом смысле этого слова жарко — не в значении возбуждения. Пол с трудом выдавил из себя кокетливый смешок. — Нет, глупый. Я хочу другого, — сказал Пол, откидываясь спиной на кровать. Он провел пальцами ноги по груди безымянного, большим пальцем цепляя того за ворот рубашки, будто намекая на то, что пора бы её снять. В флирте Полу не было равных. Отказать ему было невозможно, вне зависимости от того, что бы не ни попросил.

***

Питер не включает телевизор на полную громкость, чтобы в соседнем номере новоиспеченные любовники думали не о собственной грязной похоти, а о том, что там у Мэри Тайлер Мур*, или какую песню плохо исполняет участник очередного музыкального конкурса. Не запирается в ванной, включив воду в раковине, душе и смыв в унитазе для лучшей самоизоляции. Даже не выходит на балкон, чтобы докурить залпом оставшуюся половину пачки сигарет. Просто сидит на кровати, прижавшись спиной к стене, и слушает. Начинается все медленно, практически бесшумно, однако вскоре изголовье кровати начинает ударяться о стенку с вполне характерным звуком, и вот он уже слышит тихие, ничем не заглушаемые стоны. Он не вслушивался в то, что было до них. В те разговоры. Не считал нужным, потому что все и так ясно. Он был рад, что ничего не разобрал. Но как наивен он был, думая, что стоны можно не услышать из соседнего номера! Что ж, получается, слушателями такого потрясающего звукового порно-шоу практически каждую ночь год назад становились Джин и Эйс. У них, видимо, была нешуточная сдержанность, если знать они об этом дали лишь раз, когда все стало слишком уж очевидно… А может, дело было в том, что за стенкой тогда были просто их согруппники, а не некогда любимые люди. Потому что в данной ситуации Питеру хотелось взять телевизор и выкинуть в окно. Или выйти на улицу и дать кому-то в морду. Или зайти в номер Пола и дать в морду ему, а лучше — ему и тому, кто сейчас там так старательно пыхтит. Он любил драться, особенно в моменты сильных стрессов. Но в то же время он пытался обмануть себя даже в своем желании подраться — потому что на Пола никогда бы не поднял руку. Питер услышал громкий вскрик из-за стенки, и кровать стала биться о неё сильнее и чаще, а стоны Пола — он ни на секунду не сомневался, что знает, кому они принадлежат — по громкости напоминали не стоны удовольствия, а стоны болезненные. Настолько пронзительными и какими-то жалобными они становились. С ним Пол никогда так не стонал. Нет, неверно. Не было обстоятельств, при которых Пол мог так стонать, Питер был уверен, скорее даже знал наверняка. За все время их пребывания вместе Пол никогда не показывал себя как несдержанного человека. Его удовольствие было тихим, мимолётным, обрывистым, доставлялось нежностью и четкостью действий. Не стал бы он в этом обманывать. Когда Полу хорошо, он не издает этих грязных, резких звуков, как в вульгарных фильмах. Воображение, что изначально подкидывало Питеру просто крайне неприятные образы, в которых Пол трахается с другим человеком, сейчас услужливо рисовало куда менее приемлемые даже в этом контексте картины. Боль. Полу больно. Ревность, что изначально захлестнула Питера, сменилась испугом и непонятной жалостью, но уже не к себе, а к нему. Если не удовольствие, то маскируемая боль. Пол не был из того количества людей, что впадают от нее в экстаз, нет, совсем не был. Это скорее строгое правило, табу в их отношениях. Сколько раз, когда Питер выходил из себя во время их ссор: «Ударишь меня — можешь забыть, что когда-то мы были знакомы». Питер бы никогда не сделал ему больно и без этого напутствия, но Пол часто повторял его в той или иной формулировке. И насчёт боли в сексе: «Можешь пойти в бордель, если хочешь чего-то пожестче, а я всё ещё имею достоинство». Уверенность Пола в себе тем не менее была равна нулю. Питер понимал это, а потому даже и помышлять себе позволить не мог о чем-то, что ранит Пола, и все эти резкие заявления воспринимал исключительно через призму знания того, что Пол по какой-то непонятной причине боится его. Нет, не только его, а людей в принципе. Что служило тому причиной? Может, неудачный опыт в прошлом — Питер не знал наверняка, потому что Пол никогда не рассказывал, но даже ребёнку понятно, что за свою короткую жизнь Пол такой опыт скорее всего имел. Может, обида на всех за школьные годы — о незавидном отношении к нему Пол перестал бояться со временем. Питер понимал, все понимал, несмотря на собственную неустойчивую психику, испорченную в том же детстве. Пол ненавидел боль. Он ненавидел унижение. Его пугала даже мысль о том, что кто-то может сделать ему больно или унизить, или выразить недовольство, потому что это сломало бы его окончательно, положило начало разрушению той работы над собой, что Пол совершал, чтобы начать ненавидеть боль, а не себя самого. Питер знал, что люди режут руки не только потому, что хотят покончить с собой. Он знал, что люди иногда тушат о руки окурки не удовольствия ради. Что моральная боль — гораздо страшнее физической. Что боль является не тем, чем кажется, иногда. И Пол, похоже, как всегда не останавливался на полумерах и ударял метко, четко — на этот раз самого себя. Питер лег спиной на диван. Стоны бывшего любовника резали слух больнее, чем лезвие бритвы режет плоть. Есть в них нечто сюрреалистическое, отвратительное и в то же время притягательное. Такое неправильное и ностальгическое. Не до боли, не до слёз, а уже до рвотных позывов. У Питера свело в низу живота, дыхание перехватило. Что-то сдвинулось сейчас в его голове. Та парадигма насчёт бесчувственности Пола сдвинулась, словно айсберг, что заслонял собой полную картину происходящего, и стремительно начала таять.

***

На утро все болело уже не так сильно, но сидеть все равно было привычно неприятно. Это лишний раз напомнило ему первый раз с мужчиной — тогда было, конечно, гораздо хуже, но суть в том, что воспоминания обожгли так, что физическая боль отошла на второй план. Идти куда-то сейчас точно было бы пыткой, поэтому завтракать, как и пару раз до этого в туре, он планировал идти ближе к обеду. Тем даже лучше: не будет осуждающих взглядов Джина, когда Пол возьмёт себе разве что салат и йогурт. Так легче. Правда легче. Ничто не забивало голову. Из него будто вытрахали все лишние мысли, чувства, воспоминания. Мерзкий способ, зато насколько действенный. Пугающий своей эффективностью. На протяжение следующих пары часов Пол читает журналы, лёжа на боку; на протяжение дня ходит, как можно незаметнее прижимая ноги друг к другу, на что остальные просто не обращают внимание, понимая, что выступления по несколько часов на каблуках даются непросто и не проходят без неприятных последствий в виде странной походки; на протяжение следующих двух дней не смотрит даже на фанаток, а после этих двух дней не смотрит ни на кого, кроме них — днём, ночью, втроём, в номере, за сценой, без разницы — снова два дня. В следующие два дня не хочет ничего и никого, потому что мерзкие, липкие чувства тоски, боли, злости на самого себя, ощущения собственной никчемности возвращаются. И тогда он идёт в ближайший большой бар, в котором обязательно найдется какой-то мужчина, который будет смотреть на него с огнем в глазах поначалу, а затем смело целовать в кабинке уборной и после этого — грубо брать в номере Пола. Каждый раз в этом цикле он думает, что его отпустит, но каждый раз ошибается. Сейчас это повторяется уже трижды. Сколько ещё понадобится пережить это, чтобы перестать винить себя, чтобы перестать думать, что он испортил, отобрал полтора года жизни у человека, в конце концов поступив вот так? Сколько раз будет нужно повторить этот цикл, чтобы не думать о том, что он не может справиться даже с собой, со своими внутренними демонами и комплексами, чтобы жить нормально? Он был, наверное, единственным человеком, с которым Питер был терпеливым и понимающим. Но открыться ему все ещё было непосильной задачей. Недоверие все сломало. Пол знал, что всему настанет конец, и он знал, что виноват в этом сам, знал, что нужно постараться, чтобы довести Питера не до агрессии и эмоциональной истерики, а до слез и холодности. Слезы Питера он точно не забудет никогда, как и щемящее чувство вины, вины за все, что не сделал неверно, за каждое холодное и отстраненное слово.

***

Питер проводил вечера вне номера. Они все вчетвером старались не раскидываться по-отдельности по незнакомым городам, особенно в Европе, поэтому если и шли в клуб, то всегда в один или, раз уж на то пошло, то в разные клубы в одном районе. Это было верно и безопасно. Не всегда получалось, но в большинстве случаев — да. Питер оставался в номере, когда Стэнли не шел со всеми. Оставался, либо приходил раньше. Он думал обо всем происходящем постоянно и знал, что если Пол так наказывает себя, то в скором времени все повторится. И просто ждал. Чувствуя себя последним идиотом на этой планете, ждал непонятно чего. Сейчас Питер сидел у себя в спальне, включив радио. Он курил прямо в кровати, обнаружив, что по доброте душевной заведующие мотелем не оборудовали номера рабочими датчиками дыма. Из старого приемника доносились звуки музыки пополам с помехами, и временами разобрать, чьи песни он транслирует — Леннона, Кэша или, может, Мэрилин Монро — не представлялось возможным. Впрочем Питеру быстро надоело, и он вырубил радио, небрежно ткнув пальцем в потертую кнопку. Через полчаса одна из дверей номеров на этом этаже хлопнула, что-то шумно ввалилось. Судя по этому — вернулся Эйс. Питера даже успела уколоть мысль о том, чтобы сейчас зайти к нему, предварительно сбегав в ближайший мини-маркет, который благо находился всего-то через дорогу, чтобы купить чего-то алкогольного. Но смех, донёсшийся на этот раз точно из номера Стэнли, быстро развеял все мысли о веселье. Чёрт возьми — Питер сразу все понял. Где-то в груди неприятно укололо. Казалось бы, он и правда ждал, когда все это повторится, но он не рассчитывал на это всерьез. Он прислушался. Какие-то неразборчивые реплики — голос Пола, и ещё один голос, незнакомый. Затем скрип кровати, на которую не то чтобы кто-то лег — скорее кого-то бросили. Сейчас Питера не отпускала мысль, что он на расстоянии всего четверти метра (или, вероятнее всего, даже меньше) от Пола, лежащего на кровати. И ещё от какого-то человека, который был там, с ним, да. Больше всего на свете хотелось не слушать их, не представлять, не думать, выбирать каждый раз соседний номер. Но что-то не давало. Идиотское плохое предчувствие, предчувствие, будто под его носом происходит что-то настолько неправильное и абсурдное, что он не может пустить все на самотёк. Ведь каким бы Пол ни был, он совсем не чужой человек. Это было первостепенной причиной. Догадки и попытки разобраться пришли позднее и сейчас были основной причиной, которая удерживала от того, чтобы уйти куда-то или включить радио, да погромче. — Я хочу тебя… — непонятный отрывок фразы нового человека в том номере, — насколько ты сексуальный! Питер слышал практически все. Осознание этого уже даже не отвращало, просто назойливой мухой крутилось где-то на подкорке. — Можно попросить? — вкрадчивый, сладкий голос Пола и его же громкий, наигранный, вульгарный стон. — Сделай… Сделай мне больно. — Что? Ты правда об этом просишь? — Да… Это то, чего я хочу. Тем более от тебя… Мне нравится это. И Питер давится собственной слюной, потому что горло свело спазмом, из-за которого ни вдохнуть, ни выдохнуть. Блядь. Осознание накатило так неожиданно, будто он не думал об этом всю прошедшую неделю. Он был прав. Либо он был прав, либо их отношения с Полом не стоило ровным счётом ничего. То есть, ещё более ничего, чем он думал раньше. Все было искреннее, чем Питер даже мог подумать, либо все было настолько беспросветной ложью, что и жалеть в этих отношениях остаётся не о чем. Пол наказывает себя сейчас. Либо Пол просто делает то, что всегда хотел, мастерски разыгрывая с Питером все заморочки насчёт боли, гордости, комплексов. Причина была и у того, и у другого, но верил Питер скорее в первое. Нет, не так. Он знал, что имеет дело с первым вариантом. Второй был лишь страхом, был тем, чего Питер чертовски боялся. Он едва дождался окончания стонов, трясок, едва слышимых, но все же различимых шлепков, закрывшись подушками, но все так же сидя на кровати. Он мог пойти куда угодно, но почему-то этого не сделал этого, а терпеливо ждал конца. Через полтора часа дверь соседнего номера захлопнулась. За это время Питер перестал закрываться, отошёл в другую часть единственный комнаты и стал курить у открытого окна с грязными стеклами. Ещё десять минут он просто стоял и смотрел вниз, на улицу, думая о том, что будет, если он войдёт сейчас в тот номер. И закрывает окно. Дверь, как он и рассчитывает, оказалась не заперта, ведь для этого Полу понадобилось бы встать. В номере темно, лишь из окна падает неяркий холодный свет луны. — Привет, Пол, — Питер прикрывает за собой дверь. Пол дёргается на кровати, не зная, как реагировать на внезапное появление Питера. Судорожно пытается прикрыться одеялом. — Ты… Ты что? Что такое? — его голос дрогнул, и тон показался очень мягким, не как во время ссор или в моменты серьезности. — Просто решил… Решил отметить, что ты меня удивил. Питер прошел к кровати, сел у Пола в ногах. — Ты блестяще обманывал меня все это время. Чёрт, я так покупался на все эти твои фразы о том, что ты знаешь себе цену, что если я причиню тебе боль, то ты никогда больше не посмотришь в мою сторону, — говорит Питер с лёгкой улыбкой на губах. Пол сжимает простынь ладонью, ничего не отвечая. Он не может поверить в то, что Питер говорит это. — Да ни черта ты не знаешь себе цену, Пол. Либо это и есть твоя цена. Трахаться с первым встречным как последняя потаскуха здесь, за стеной от меня. Вау. Если бы существовал сучий Оскар, он достался бы тебе, блядская недорога. Пол не реагирует. Даже не дышит. — Как я вообще мог тебе поверить, Пол? Я же не такой идиот. Питер поворачивается к нему, наблюдая за реакцией. За нулевой реакцией. — А знаешь, во что я не верю на самом деле? — продолжает он после небольшой паузы. Пол слегка приподнимает брови. — В это, Стэнли. В то, что говорю. В мягких отблесках луны Пол понимает, что смотрит Питеру в глаза. — Я думаю, что знаю тебя. На всех обиженного, боязливого и запутавшегося парня. Человека, который не знает, что делать с тем, кем он является и что чувствует. Не бессердечную суку, а парня, который боится показать, что у него есть чувства, привязанность, страхи. Когда рука Питера касается колена Пола, глаза Пола наполняются слезами. Он не уводит взгляда, даже не моргает быстро, чтобы сморгнуть их. Впервые за четыре года он плачет. Впервые он плачет при Питере — именно после этих слов. — Очень много страхов. Ты боишься, что твоей слабостью воспользуются, боишься, что тебе сделают плохо… Сделают больно. Кто-то, кроме тебя самого. Я думаю, это так, потому что я все понимаю. Рука Пола несмело двигается вперёд, и это знак согласия. Он не говорит ни слова, но так даже правильнее. Питер накрывает эту руку своей, большим пальцем поглаживая тыльную сторону ладони. — Ты многого не знаешь, я тоже. Но я точно знаю тебя, Стэнли. Ты не понимаешь, кому можно доверять, кому нет. Так всегда, когда ты молод. Стэнли… Я вижу твои слезы. Я думаю, это хорошо.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.