***
Комната оказалась очень маленькой, пропахшей пылью, старостью и чужими грехами. Садиться на кровать, накрытую линялым бордовым покрывалом, было неприятно, но колченогий коричневый стул внушал еще меньше доверия. Стога сена не было, и Гавриил окончательно решил, что они справятся и без него. Наверное. — Ну, — Вельзевул бесстрашно села на стул и закинула ногу на ногу, — раздевайся, что ли. — А ты? — немного настороженно спросил Гавриил. — А я посмотрю. Взгляд у Вельзевул был тяжелый и очень пробирающий. Сглотнув, Гавриил снял жемчужно-серый кашемировый шарф. Он чувствовал себя очень неловко и неуютно, и оттого ощутил желание как-то разрядить обстановку. — А помнишь, как мы случайно столкнулись в семнадцатом веке? — сказал Гавриил. — Забавно было. Я почти тебя убил. — Прекрасно помню, как ты помешал мне выполнить план, — мрачно произнесла Вельзевул. — Можно узнать, к чему ты это вспомнил? — Тот костюм чумного доктора тебе очень шел, — с готовностью ответил Гавриил. — Особенно маска. Повисло неловкое молчание. В целом такое нередко случалось после особенно метких высказываний Гавриила. Он привык считать подобные моменты комплиментом своему красноречию. — Знаешь, я начинаю жалеть, что на это согласилась, — задумчиво протянула Вельзевул. — Ты даже для ангела ужасен. — Почему? — удивился Гавриил. — Тебе правда шло. Ты хорошо выглядишь в черном. — И в маске, — напомнила Вельзевул. — Да, — радостно подтвердил Гавриил и вдруг понял, что именно сказал. — Вернее, нет. Не в том смысле. Ты… ты красивая. В смысле, твоя внешняя оболочка. Даже без маски. И без мухи на голове, вот как сегодня. Нет, ты, конечно, не как ангелы красивая, но на тебя хочется смотреть. Не знаю, почему. Объективно мне не следовало бы этого хотеть. К сожалению, привычка убалтывать работала со всеми, кроме Вельзевул. — Помолчи уже, — грубовато сказала она. — И раз уж ты первый вспомнил про семнадцатый век, объясни, какого дьявола ты путался тогда под ногами. Мне нравилась чума, а из-за тебя и таких, как ты, все закончилось слишком быстро. — Быстро? — возмутился Гавриил. — Да мы до девятнадцатого века разрулить ситуацию не могли. Смертные бывают очень медлительными, особенно когда слишком уповают на… Ну, ты понимаешь, — он выразительно поднял глаза вверх. — А у нас свои лимиты на чудеса, и когда еще и ваши разжигают… — Наши? — Вельзевул резко поднялась со стула. — Начнем с того, что все начиналось как очередная кара Божья. — Это не мы! — воскликнул Гавриил, хотя был не слишком в этом уверен. — Я думал, это ваши. — Ага, разумеется, — Вельзевул скрестила руки на груди. — Всегда и во всем у вас виноваты мы. — А что, разве нет? — Гавриил почувствовал, что начинает не по-ангельски выходить из себя (впрочем, рядом с Вельзевул это случалось нередко). — Знаешь, я не думаю, что нам стоит что-то делать, когда ты… В общем, с меня хватит твоих обвинений. — В этом я с тобой согласна. Мне тоже совершенно не нравится слушать извергаемые тобой глупости. — Вельзевул обогнула его по широкой (насколько позволял маленький размер комнаты) дуге. — Хотя мог бы просто сказать, что струсил, да и все, а не выдумывать предлоги и не вспоминать семнадцатый век. — Я не струсил. — Гавриил резко перехватил ее тонкое запястье. — Ты просто цепляешься к словам. Вельзевул с легкостью выкрутилась из захвата и очень злобно произнесла: — Не с-ззз-мей меня трожж-гать. Однако она не ушла, хотя чисто технически могла с легкостью растаять в воздухе безо всяких объяснений. Это радовало, потому что Гавриил вдруг понял, насколько сильно не хочет ее отпускать. — Что такое, боишься моих прикосновений, темная тварь? — спросил он, хотя хотел сказать нечто другое, более нежное. То, что Вельзевул ни за что не оценила бы. — Иди к черту, — в ее глазах мелькнул знакомый жадный огонек. — Ты прекрасно знаешь, что я тебя не боюсь и что тебе со мной не справиться. — Проверим? — Гавриил снова схватил ее за запястье и притянул к себе. Вельзевул — он не мог поверить в это до конца — поддалась. Теперь они стояли очень близко друг к другу, и Гавриил невпопад отметил, какая у нее горячая кожа. Горячее, чем у смертных (так было принято считать, Гавриил не проверял) и уж тем более чем у ангелов (Гавриил проверял, исключительно невинно). — Проверим, — изменившимся голосом сказала Вельзевул и с силой толкнула Гавриила к стене. — Тебе явно нравится, когда тебя бьют. А меня ты будешь трогать только тогда, когда я позволю. — Да неужели, мерзкое отродье? — выдохнул Гавриил, выкрутил ей правую руку и, воспользовавшись разницей в росте, прижал к себе. «Лучше б к стене», — запоздало подумал он. Вельзевул замерла, и это ощущалось куда хуже, чем любые попытки дать сдачи. К Гавриилу еще никто не прижимался так крепко и... вроде бы, это называлось «чувственно». Их драка определенно свернула не туда. — Ты ошибаешься, тварь, — холодно (ему хотелось верить, что холодно) прибавил Гавриил. — Я буду трогать тебя тогда, когда пожелаю. Вельзевул хрипло усмехнулась. — Приятно, что ты признал это. То, что желаешь дотронуться до меня, да еще и так сильно. Гавриил почувствовал, что попал в некую хитроумную логическую ловушку. — А тебе нравится это, так? — спросил он с вызовом, стараясь не думать о том, насколько Вельзевул права. — Поддаваться? Ты ведь даже не сопротивляешься! Что, хочешь принадлежать мне? На этих словах Вельзевул вдруг рассмеялась, однако не типичным для демонов адским оглушительным смехом, а очень… как будто бы по-человечески. — Нет, ангел, — проговорила она сквозь смех. — Это ты принадлежишь мне со всеми своими ангельскими потрохами. А теперь отпусти меня. Разумеется, Гавриил не стал ей подчиняться, разве что чуть ослабил хватку, однако и этого оказалось достаточно: Вельзевул стряхнула с себя его руки, обернулась, привстав на цыпочки, положила ладони ему на плечи и сказала: — Наклонись, а то неудобно. Гавриил не стал спрашивать, зачем ему наклоняться. Все было очевидно, да и он сам хотел этого с момента, когда они оказались в нелепой грязной комнате. Не вполне отдавая себе отчета, он хотел этого до того, как они впервые поцеловались. Задолго до того, откровенно говоря. Гавриил даже не исключал вероятности, что захотел этого в семнадцатом веке, когда сорвал с отвратительного демона маску чумного доктора, увидел знакомое мрачное лицо и да, его рука позорно дрогнула. И не только рука, если уж совсем откровенно. — Слишком шумно думаешь. Прекрати, раздражает, — сказала Вельзевул и поцеловала его в губы так, как и полагалось демону — страстно и напористо. Обычно они целовались долго (по меркам смертных — очень долго), однако на этот раз Вельзевул быстро отстранилась и решительно толкнула Гавриила к кровати. Тот решил не сопротивляться (и вовсе не от страха!). В голове снова всплыл образ стога сена. Гавриил очень постарался выбросить его из памяти и сконцентрироваться на безопасном белом потолке. — У меня, кстати, была мысль, что у тебя в штанах ничего нет, — заметила Вельзевул, оседлав его бедра. — Теперь чувствую: есть. Впрочем, это не так уж важно, учитывая, что язык у тебя определенно имеется. Не поверишь, даже от него может быть польза. Гавриил попытался осмыслить это высказывание. По всему выходило, что Вельзевул намекала на некие совершенно безбожные отвратительные практики. — Раздеваться мне уже не надо? — невпопад спросил он. — В смысле, я знаю, что надо, но… — Тебе надо молчать, — отрезала Вельзевул. — Только в этом случае у нас может что-нибудь получиться. Гавриил подумал, что это первый раз, когда она смотрит на него сверху вниз. От этой мысли стало еще жарче — а может, оттого, что Вельзевул очень ловко стащила с него брюки. — Не помни их, пожалуйста, — очень вежливо попросил Гавриил. — Разумеется, совершить чудо и погладить их не составит труда, но мне хотелось бы сохранить их в изначальном виде, и… — Да ты заткнешься или нет? — прервала его размышления Вельзевул. — Я только что обнаружила в тебе одно неоспоримое достоинство. Не порть впечатление. Гавриил задумался, что именно та имела в виду, но затем проследил направление ее взгляда и понял. Ну, в этом смысле он в себе никогда не сомневался. То есть, нет, он никогда, ни разу не задумывался о размерах половых органов применительно к себе и, упаси Всевышняя, ни с кем не мерялся. Это было бы глупо, особенно учитывая, что в глобальном смысле физическая оболочка являлась совершенно неважной. Однако по неким сугубо косвенным данным Гавриил пришел к выводу, что в этом отношении у него все… хм, выше среднего. Было приятно, что Вельзевул заметила и оценила его (раз уж они оказались в такой ситуации, было важно называть вещи своими именами) член, пусть и в свойственной себе грубой манере. Гавриил подумал, что хотел бы снова дотронуться до нее. Расстегнуть издевательски мелкие пуговицы на слишком черной рубашке, увидеть шрамы (говорят, на теле всех демонов есть уродливые шрамы — последствия падения), сказать, что… Не то, что они обычно говорили друг другу. Однако чутье подсказывало: это рискует кончиться плохо. Если эта связь между ними станет слишком крепкой, проблем не избежать. Если они слишком увлекутся и не ограничатся примитивной физической близостью, развоплощение неминуемо. Ангелы и демоны плохо сочетаются на духовном уровне. Однажды, во время чересчур долгого поцелуя, Гавриил почти забыл об этом, и если бы он не остановил себя, случилось бы непоправимое. Вельзевул тем временем неаккуратно сняла с себя брюки и бросила их на пол. Гавриил внимательно посмотрел на ее острые колени и подумал, не закрыть ли глаза, чтобы не увидеть слишком много. Происходящее становилось крайне смущающим. — Ты краснеешь, — заметила Вельзевул со странной интонацией в голосе. — Не знала, что ты умеешь. Гавриил отметил, что щеки у него и в самом деле горят. — Расскажу кому в Аду — не поверят, что я смогла смутить самого архангела Гавриила, — сообщила Вельзевул и прибавила тише: — Но я никому не скажу. Она поцеловала его снова, на этот раз медленно и тягуче. О том, где была ее правая рука, Гавриил постарался не думать — равно как и о том, развоплотит ли его Вельзевул, если он осмелится погладить ее по бедру. …Не развоплотила. Возможно, потому что когда Гавриил наконец решился на этот отчаянный шаг, они оба уже несколько утратили связь с реальностью. В том смысле, что ладонь, обхватившая член, отвлекала Гавриила, но все еще в рамках разумного. А вот когда Вельзевул позволила ему… Вернее нет, не позволила, а сделала все сама. Как бы то ни было, внутри она оказалась такой головокружительной горячей, что Гавриил на миг ощутил себя до отвращения смертным. Все его желания сократились до одного — грязного, физического, лишающего разума стремления обладать. А еще у Вельзевул был красивый голос, когда она стонала. И очень, очень острые когти. Смертные в фильмах могли делать это долго, однако в реальности все вышло как-то слишком быстро. Или просто время в такие моменты текло иначе? Но, кажется, Вельзевул понравилось — темнота, что была у нее вместо души, была сытой и довольной. — Я лучше? — хрипло произнес Гавриил и мгновенно пожалел, что не промолчал. Спрашивать подобное было унизительно. Звучало так, будто он ревновал к тем, кто был до него. (Гавриил действительно немного ревновал). — Чем кто? — издевательски спросила Вельзевул. — Они. — Гавриил брезгливо поджал губы. — Твои демоны, с которыми ты грязно совокуплялась. — Ну, оргии — это часть работы, — ответила Вельзевул после паузы. — С тобой все иначе. Я думала, ты понимаешь. — Иначе? — повторил Гавриил. В целом услышанное можно было счесть комплиментом, но хотелось убедиться наверняка. — А что, прости, я с тобой отрабатываю? — недовольно поинтересовалась Вельзевул. — К слову, я думала, что вы, ангелы, можете дольше. — Ничего, — быстро признал Гавриил. — Извини. — Вот и молчи. Похоже, это и правда был комплимент. Гавриил почувствовал себя крайне довольным собой, пока не вспомнил еще кое-что. — Ты проверишь мои крылья? Потом, не здесь, здесь они как следует не уместятся. Я боюсь, что они почернеют. — Трус, — бросила Вельзевул. — Ничего с твоими крыльями не случилось. Пойми ты уже, падение — это в сущности своей осознанное желание. Пока ты считаешь себя правым и не знаешь сомнений, все в порядке. Гавриил с легким удивлением отметил, что в целом считает себя правым. Все грязные непотребства, которыми он занимался с Вельзевул, крайне легко и непринужденно встроились в его привычную систему ценностей. Гавриил не считал себя по-настоящему, глубинно виноватым, ведь он не сделал ничего дурного. Напротив, благодаря его непосредственным усилиям в существовании темной твари Вельзевул появился божественный свет. Метафорически выражаясь — и неметафорически, если мы учитываем разные способы проникновения в существование божественного света. По потолку ползала муха, и это показалось милым. Гавриил некстати отметил, что, пожалуй, Вельзевул оказалась права, и он был ужасным лицемером. В данный момент — очень счастливым ужасным лицемером.Часть 1
15 июля 2019 г. в 07:35
Город Мобил, штат Алабама, был приятным настолько, насколько может быть приятен шумный портовый город.
Мотель на выезде из него был отвратительным настолько, насколько может быть отвратителен грязный мотель посреди нигде, в декабре, под проливным дождем. Хотя оккультным и не-таким-уж-эфирным-ну-да-ладно сущностям дождь был нестрашен — в отличие от смертных, они могли позволить себе забыть зонт и сотворить маленькое чудо в виде защитного экрана над головой.
— Порт Сити Инн, — прочел Гавриил и брезгливо стряхнул с ботинка налипший ошметок пластикового пакета. — Могу я узнать, почему, ради всего святого, ты выбрала это место?
Вельзевул криво улыбнулась и с явным удовольствием ответила:
— Все ради тебя. Нашла самое надежное место из возможных, цени. Ты же вечно боишься, что тебя твои спалят.
Гавриил сделал вид, будто его крайне интересуют собственные ботинки и потемневший от дождя асфальт под ногами. Правда была в том, что он и в самом деле опасался гнева Всевышней. Нет, пока что они с Вельзевул не сделали ничего по-настоящему достойного наказания, однако сегодня… Сегодня все должно было измениться, причем из-за ужасной глупости. Вельзевул весьма ядовито сказала, что такой, как Гавриил, никогда не решится зайти дальше поцелуев, а тот вспылил и ответил, что готов хоть сейчас.
В итоге они оказались в Алабаме, потому что в Аду, очевидно, имелись свои представления о романтике.
(Что интересно, в Раю не имелось официальной позиции относительно романтики, и оттого каждый воспринимал ее в меру своей духовности. Например, Азирафэль считал романтичным распитие какао с зефирками, Михаил — совместные молитвы, Сандальфон — битье в воспитательных целях, а Гавриил вообще о таком не думал. Пожалуй, наиболее близкой к романтике была фантазия о Вельзевул, стоящей на коленях и просящей у него прощения за все свои грехи. Делиться этой фантазией с собратьями Гавриил разумно опасался, слишком уж она была откровенной).
Надо сказать, для себя самого у Гавриила имелось четкое обоснование, почему он в принципе решился на подобную близость с демоном. Во-первых, учитывая все неслучившееся, им следовало укреплять связи с Адом — на случай, если непостижимый божественный замысел заключается в войне со смертными. Во-вторых, таким образом Гавриил бескорыстно нес свет и благодать в доступной для темной твари форме. В-третьих, врагов следовало держать к себе максимально близко, разве нет?
Однако что-то подсказывало: Наверху эти аргументы вряд ли оценят и сочтут убедительными.
— А ты что, не боишься своих? — спросил Гавриил, стараясь не думать о том, какую форму примет кара Господня.
— Нет. — Вельзевул покачала головой. — Все так рады, когда я ухожу из Ада, что их совершенно не заботит, куда именно я ухожу. Очень удобно.
— Да я, собственно, тоже не… — начал Гавриил.
— Можешь не беспокоиться, — перебила его Вельзевул. — Это на сто процентов Богом забытое место. Тут слишком много религиозных фанатиков, это верный признак богооставленности. Кстати, давно хотела спросить, — в ее взгляде мелькнул неприкрытый сарказм. — Как думаешь, почему Мать наша не заглядывает в подобные места? Не хочет излишнего внимания? Или опасается, что и ее уничтожат в религиозном угаре?
— Перестань богохульничать, — строго одернул ее Гавриил.
— О, я и не начинала, — парировала Вельзевул. — Ладно, пойдем внутрь. Заметь, я честно сняла нам номер, чтобы твоя ангельская совесть была спокойна.
К своему стыду, об официально снятом номере Гавриил беспокоился в последнюю очередь. Гораздо сильнее его волновало то, что Вельзевул воспринимала все как-то слишком легкомысленно, а он сам… Откровенно говоря, он плохо представлял себе, как заниматься тем, для чего они сюда пришли. Порнографией, так, кажется, это называлось.
Однажды, где-то между первым и пятым поцелуем, Вельзевул попросила — вернее, почти приказала — ни в коем случае не интересоваться этой стороной жизни смертных. Ее явно беспокоило, что Гавриил поймет все не так, и в каком-то смысле это недоверие задевало. Но, как бы то ни было, сейчас на теоретическую подготовку времени не имелось.
Разумеется, Гавриил читал всю положенную для ангелов методическую литературу (крайне целомудренного содержания, однако общую механику процесса он уловил), в целях повышения осведомленности о грехах человеческих смотрел соответствующее кино (почему-то чаще всего порнографией занимались полицейские и медсестры, а еще во многих фильмах фигурировал стог сена) и однажды имел абстрактную и крайне неловкую беседу с Азирафэлем (в глубинах его магазина все время что-то падало, и возникло странное ощущение, будто в этом некоторым образом повинен мерзкий демон Кроули).
Азирафэль сказал, что беспокоиться не нужно, и все сложится само собой. Если это должно случиться, Всевышняя поможет. Гавриил ему не поверил, особенно относительно той части, где говорилось про помощь Всевышней.
Поднимаясь вслед за Вельзевул, Гавриил пытался вспомнить хоть что-то из прочитанного и просмотренного. В голове немедленно всплыл стог сена. Гавриил подумал, что это вряд ли является обязательным условием для близости.
Хотя, конечно, такую вероятность исключать было нельзя.